Петр Вершигора - Люди с чистой совестью
- Очень...
Я не придал значения его возгласу.
В последние дни во мне постепенно глохло шестое чувство разведчика - любопытство. Сейчас я был командиром отрезанной группы. Малейшая оплошность - и моя группа ляжет костьми на этой несуразной голой высотке, на макушке которой только пучок хилых "смерек" скрывает нас от глаз врага.
Пленные, опять пленные... Приволок их командир восьмой Сережа Горланов на мою голову.
И вдруг, приглядываясь к ним издали, я заметил в группе опустивших головы немцев солотвинского гестаповца, сбежавшего от нас на Манявской горе.
- Ох, черная и самая неблагодарная работа разведчиков: мы чернорабочие войны, - ворчал я про себя несколько минут назад, не зная, с кого начать допрос. Но сейчас я думал совсем другое. Ради таких минут стоит и покопаться со всякой мразью.
- Гора с горой не сходится... - начал я допрос.
- К сожалению, да, - отвечал по-немецки "мой" гестаповец.
Повозившись с ним и с другими фашистами полчаса, я убедился, что эта птица много знает, но говорить ничего не хочет. "Толметчер", а попросту переводчик - пулеметчик восьмой - Козубенко, изучал немецкий во время пребывания в лагере военнопленных. От его "перевода" мне захотелось спать. Я пошел к Мише Тартаковскому. Он лежал неподалеку на животе, подстелив под себя несколько еловых веток, и копался в штабных документах тридцать второго полка. Наиболее ценные были отсортированы, и беглым переводом их он как раз занимался. Я прилег рядом.
- Какие новости?
- Очень интересные...
Я заглянул через плечо и, не мешая ему работать, прочел: "Диспозиция сводной группировки войск СС". Диспозиция была длинная, написанная удивительно невоенным языком. Но даже и по ней я мог понять главное: в составе группировки были названы 4, 6, 13, 24 и 32-й эсэсовские полки, 273-й горнострелковый полк и пять батальонов особого назначения.
- А где же венгерская дивизия?
- Одну минуточку, - перебил меня Тартаковский. - Сейчас... - и, закончив перевод, в конце вывел подпись: Гиммлер.
- Ты не напутал ли чего, Миша?
- Зачем путать? Пожалуйста.
Моего знания немецкого языка было достаточно, чтобы прочитать последние строки и подпись.
- Не по поручению, как всегда у них бывает. А точная подпись. Это еще не все, - торжествуя, сказал переводчик. - Обратите внимание...
Он перелистал несколько документов. Кроме обычного "гехейм", что означает "секретно", стоял еще штамп, тиснутый зеленой мастикой: "По личному указанию фюрера".
Это были ценнейшие разведывательные документы. Многое теперь становилось ясным. Кроме одного: чем мы заслужили внимание такого высокого начальства?
Не сомневаясь больше в подлинности документов, я думал: "С кого бы начать?" И снова остановил свой выбор на голубоштанном эсэсовце. Приказал часовому привести его к нам, припрятал пачку штабных документов разгромленного эсэсовского полка и на всякий случай переложил парабеллум из кобуры в карман.
Допрос эсэсовца Гартмана разъяснил многое. Правда, повозиться с ним пришлось довольно долго. Это был упорный фашист, к тому же, как я и подозревал еще на Маняве, неплохо понимавший русский язык. Тогда он молчал. Немного выманил я у него и сегодня. Но сейчас у нас с Мишей был сильный резерв: знание нумерации полков и обстоятельства разгрома двух из них - тринадцатого и четвертого. Жонглируя этими цифрами и попутно называя ряд знакомых по документам фамилий немецких офицеров, за добрых полтора часа допроса мы окончательно сбили эсэсовца с толку. Устало дыша, вытирая рукавом и травою вспотевшую грудь, он наконец сдался.
- Не трудитесь так с переводом, господин полковник, - сказал он почти на чистом русском языке.
- Подполковник, - поправил я его.
- Я все расскажу. Но только лично вам.
Мы с Мишей переглянулись и не могли удержаться от улыбки. Пожалуй, такое одолжение мы могли ему сделать. Извинившись перед Мишей глазами, я подождал, пока он отошел в сторону. Переходя на официальный тон, я иронически сказал фашисту:
- К вашим услугам...
Но он опять стал путать. Теперь ему не хотелось, чтобы нас видели остальные пленные.
- Ну что ж, отойдем подальше, - сказал я.
Затем он стал уводить разговор в сторону, воровато бегая глазами.
- Я вижу, вы не хотите отвечать на вопросы, а желаете опять сбежать. Но на этот раз вам это не удастся. Будем придерживаться того похвального стремления, которое вы сразу проявили, перейдя на русский язык.
- Вы правы, - вздохнул Гартман. - Я расскажу вам все, что знаю. Но возвратите ли вы мне хотя бы мой мундир?
- В этом можете быть уверены.
- Хорошо. Я открою вам, кто я.
- Это не требуется, - перебил я его. - Вы - офицер связи. Да, да... офицер связи при группировке, созданной...
Я говорю умышленно задумчиво и растягивая слова. И это помогает: видимо, боясь, что мы знаем слишком много и ему не останется никаких секретов, чтобы за них купить себе жизнь, он перебивает меня:
- Офицер связи группировки, созданной Гиммлером по личному указанию фюрера.
"Так вот что означали подпись и штампы на документах 32-го полка". Но надо играть дальше. Теперь он выболтает все.
Не глядя на него, я продолжал так же безразлично:
- И это все нам давно известно. Мне интересно другое: детали, подробности. Вы мне ничего нового, видимо, не можете сообщить в области фактов. Но я еще интересуюсь военной психологией.
- О да, да, понимаю. Это очень тонкие и малопонятные нам вещи. Но я постараюсь для вас восстановить все детали этого необыкновенного с военной точки зрения дела.
Удивительно, как близко друг от друга находятся спесь, лицемерие и подхалимаж!
И Гартман начал рассказывать. Конечно, его сентиментальные охи и вздохи я пропускал мимо ушей. Меня интересовали как раз факты, но я изо всех сил старался показать ему обратное.
Самый важный факт был самый простой. А мы-то и не придавали ему почти никакого значения. Самый важный факт - это мост, взорванный по приказу Базымы четвертым батальоном под Тернополем на дороге "першей клясы". Мы взорвали его шутя, не придавая делу рук своих особого значения. Но именно он, этот поганый мосточек, оказался любимой мозолью Адольфа Гитлера.
Офицер связи описывал во всех подробностях гнев фюрера, находившегося в то время на Восточном фронте. Оказывается, взрывом этого моста мы прекратили движение эшелонов к фронту по единственной прямой дороге, снабжавшей его боеприпасами. Дорога "першей клясы" гнала по сорок два эшелона в сутки. После взрыва моста их пришлось возвращать обратно на Львов и Краков, перегонять через Румынию, Бессарабию, делать большие обходы. Железнодорожное начальство не могло скрыть причину разлада движения и опоздания поездов. Узнав о причине, ефрейтор пришел в ярость. Он вызвал к себе Гиммлера, устроил ему истерику и приказал во что бы то ни стало уничтожить отряд Ковпака.
Позже, неоднократно сталкиваясь с последствиями этих сообщений, я часто думал: "А все-таки нас выручила гестаповская спесь Гиммлера!" Оказывается, он отказался взять для этой операции фронтовые части. Он дал слово Гитлеру привести в исполнение категорический приказ своими охранными полками. Группировку начали создавать из отдельных частей и эсэсовских полков, находившихся в Польше. Два полка были переадресованы на нас по пути из Парижа на Восточный фронт. Расшифровав направление движения отряда Ковпака на Карпатские горы, противник затруднял авиацией наш марш по степи. Кроме этого, три полка - 26, 6 и 273-й горнострелковый, специально приспособленные к охранной и полицейской работе в горных условиях, спешно перебрасывались из Норвегии и Греции. Но они запаздывали. Это дало нам выигрыш во времени. Сейчас выяснилось, что потрепанные нами полки были лишь первыми ласточками Гиммлера. А то, что они при первой встрече с нами потерпели неудачу, было очень утешительно.
- Теперь все туманные места на нашей разведывательной карте мне совершенно ясны. Ага, вот!.. - хмыкнул Миша.
- Да, но в них мало веселого, - отвечал я.
- Тоже верно, - согласился со мной Тартаковский. - Но теперь мы хотя бы не играем втемную. Мне сейчас понятно, почему нас две недели так упорно преследовала авиация. Понятно, почему с начала июля 1943 года Гиммлер сидел во Львове.
- Из-за нас, думаешь?
- Не только из-за нас. За нами еще придут веселые хлопцы.
- Да, это верно. Память им не отшибло. После рейда Ковпака и Сабурова за Днепром партизан прибавилось. Теперь они ждут того же на Карпатах. А за Карпатами что?
- Известно: Балканы, Чехословакия, Польша, а там и до Гитлера рукой подать. Да, есть чего побеспокоиться подручным фюрера. Не из-за одного Ковпака, а из-за партизанского движения сидит Гиммлер во Львове.
Мы призадумались.
- Понятно, до сих пор это были только цветочки...
- Конечно. Но оптимизм мой профессионального происхождения, товарищ подполковник, - сказал, оправдываясь, Миша.
Где-то далеко позади, за водоразделом у камня Довбуша, еще глухо бубнила канонада. Ввязываться в бой, не зная, где наши, не было никакого смысла. Тем более, что именно сейчас я не имел права рисковать своей группой. Сведения, добытые нами, были очень нужны командованию. Это были оперативные сведения. Они должны определить поведение, решения и приказы Ковпака и Руднева на дальнейший рейд.
