Петр Вершигора - Люди с чистой совестью
И вот сейчас сам главный врач Иван Маркович приказал оставить автоклав! Велас не соглашался. На повторный приказ он ответил руганью, назвал врача "вредителем", а когда тот прикоснулся к заветному автоклаву, набросился на него с кулаками и даже схватился за карабин. Вызванный на глаза командования, Велас молчал, сопел, поглядывая исподлобья...
- Вредитель он. И враг народный. Все. Точка.
- Вот видите! - махнул рукой хирург.
Командиры, знавшие Веласа, вначале улыбались. Ковпак спросил шутя:
- Що, вожжа под хвост попала?
Велас пропустил замечание командира мимо ушей.
- Снимем с санчасти, старик, - серьезно пригрозил Базыма.
- Не имеете никакого права. Я еще с самого сорок первого года в ней состою. Есть хоть какое за мной замечание? Ага! Нет? Как же ты снимать меня будешь? За что?
- Почему не подчиняешься?
- Потому - вредительский приказ!
- Ладно, ступай. Ступай! Я що сказав? - закричал Ковпак.
Велас, пожав плечами, медленно, как бы делая одолжение, отошел шагов двадцать и остановился, поглядывая на штаб.
- Занимайтесь своим делом, - обратился к Ивану Марковичу комиссар.
- Так он опять в меня стрелять будет.
- И застрелю... Ты що думаешь? - выглянул из-за сосны, как расшалившийся мальчишка, старикан.
- Арестовать, - кивнул дежурному на Веласа Ковпак.
Велас, довольный, сам подошел к Ковпаку.
- Арестуешь? Это можно.
Все заулыбались. Чудачества Веласа все же иногда скрашивали однообразие походной жизни на стоянках.
Иван Маркович ушел.
А я, пытаясь понять поведение своенравного старика, вспомнил его "историю".
О своем приходе в отряд, как немногие из ветеранов 1941 года, Велас не любил распространяться. Только один раз мне пришлось подслушать его историю. Село Веласа было полностью сожжено фашистами. Велас был в лесу на работе. А всю его семью, состоявшую из бабки Пелагеи, двух дочерей, снохи и семерых внучат, постигла тяжелая мучительная смерть. Молодух постреляли. А старуху со внуками загнали в сарай-клетушку и заживо сожгли. Велас вернулся с делянки лишь на третий день. Помню, он ровным голосом рассказывал:
"Пришел я. Гляжу, заместо нашего села одна степь, а на ней дымочки курятся. Дошел до своей дедизны: може, думаю, кто из семейных в ямке сидит. Побродил - нема никого. Глянул на тое место, где плетух коровий у нас стоял. А они, мои милые - все семейство, - как сели в уголочке того плетуха, так и сидят. Все восьмеро. Детки сидят.
Посредине никак моя Палашка, а кругом ее - внучата. Скинул я шапку с головы. "Здравствуйте, мои дорогие..." - говорю. А они молчат. "Здравствуй, жена моя Палага", - и за плечо ее взять хотел... Она и рассыпалась. Тут уже я больше ничего не помню. Только в ковпаковском отряде до памяти пришел. Говорили хлопцы - встретили на просеке: лесом я шел и песни все пел..."
Люди разных знаний и опыта лечили партизан.
Первым хирургом отряда Ковпака была Дина Казимировна Маевская, по образованию физкультурный врач. Она окончила институт перед самой войной, пришла в отряд без единого инструмента, без лекарств, без приборов...
Но если у кого-нибудь из нас, выживших наперекор всему, и сохранилось чувство уважения и благодарности к самой человечной из наук - медицине, то оно всегда было связано с образом этой девушки, физкультурного врача. Спасать жизнь человека в больницах, госпиталях и специально оборудованных кабинетах - это, конечно, тоже благородное дело. Но попробуйте это делать при керосиновой лампе, в лесной избушке, в сарае или на марше под дождем...
Раненый партизан - самая трудная и неразрешимая военная проблема. Даже в местных отрядах, где есть возможность организовать в лесной глуши партизанский госпиталь или на крайний случай оставить раненого в деревне у верных людей, - это не легкое дело. В рейдовом отряде вылечить или просто спасти жизнь раненого во много раз труднее. Единственная возможность отправить его самолетом на Большую землю бывает только к концу рейда, то есть раз в три-четыре месяца. А в самый трудный период ранения его возят за собой. Были выработаны строжайшие законы внутриотрядной морали. Раненым мы отдавали все. Командир или боец, оставивший раненого на поле боя, покрывал себя позором. В отдельных случаях виновных в таком преступлении расстреливали. Для раненых предназначались лучшие повозки, кони самые выносливые, ездовые - самые опытные и умевшие править так, чтобы повозку не трясло. К одному тяжело- или двум легкораненым прикомандировывалась девушка-партизанка. Ее обязанность при любых условиях (из-под земли!) достать раненому подушку, одеяло; кормить маслом, сметаной, печь для него белый хлеб и лепешки; и чтобы все это было без мародерства. Походные нянюшки (многим из них было пятнадцать - семнадцать лет) умели ласковым словом разжалобить сельских старух. Были среди этих девчат и такие, что даже божественные проповеди произносили в церквах. И потрясенные их красноречием семидесятилетние старухи жертвовали из своего приданого рушники и грубое крестьянское полотно. Оно, оказывается, лучше гигроскопической ваты, лучше корпии, если его продезинфицировать.
Но для этого опять же нужен автоклав.
Каким магическим способом Дина Казимировна сумела убедить Веласа, что от этой штуковины - автоклава, зависит жизнь раненых, я не знаю. Но он усвоил это крепко. И вот сейчас на все дело его жизни посягнул человек со званием врача!.. И этого человека поддерживали командиры!
Сидя под арестом, Велас жаловался часовому:
- Була б Динка - мы б этого в жизнь не допустили. Срамота! Отряд и без автоклава.
- Да на черта он тебе сдался? Раз приказывают...
- Эх, ты... зелено-белено... Приказывают!.. А кому? Веласу? Мы еще первую медицину в отряде открывали.
Но здесь, на Карпатах, не было Дины. Она надломила здоровье на непосильной работе, свалилась в тифу и была эвакуирована с Князь-озера...
Мне было очень жаль старика.
Правда, теперь, в 1943 году, уже несколько врачей было в отряде.
Но что же делать с Веласом?
- Надо как-то их помирить, - сказал я комиссару.
- От я зараз их помирю, - решительно заметил Ковпак. - Пошли, Велас!
У Веласа блеснули надеждой глаза, и с удивительной прытью он пустился на гору.
- Показывай свою медицину! - скомандовал Ковпак в санчасти.
Велас взял на руки автоклав.
- Неси сюда, - Ковпак показал место на краю обрыва.
К ним подошли медсестры - Дуся Черненко, Галя Борисенко.
- Нужен для медицины цей самуварь? - спросил у девушек Ковпак.
- Конешно... Как в степях, то чего же... Нужен, конешно...
- А в горах обойтись можно?
- Можно, конешно.
Ковпак повернулся к хирургу.
- Иван Маркович, можно обойтись?
- Я сказал уже. Можно. Заменим кастрюлей, ведром...
- Ну, глядите...
И Ковпак с размаху ударил ногой по чану. Тот перекатился, загудел и с грохотом полетел по скалам в обрыв.
- Что - опять бомбят? - затревожились раненые.
- Лежите, лежите, хлопцы, - мимоходом успокоил их Ковпак.
А над пропастью стоял старый Велас, и на глазах его блестели слезы.
- Тоже... Так и сказал бы... Раз нельзя лишних коней, так и сказал бы. Можно було б на плечах, пока по силе возможности. А то сразу... От стрельнет фашист тебя, генерала, тогда узнаешь, как без а... а... асептики, будешь знать тогда, що есть партизанская медицина... Як червы заведутся... тогда не дуже забрыкаешь...
В штабе я внес предложение перевести Веласа из санчасти. Базыма согласился.
- Верно. Переведем от греха подальше. Старик он с мухами. Может натворить делов. Да и делать ему теперь в санчасти нечего. А куда его ткнешь?
- Давайте на радиоузел.
- Верно, дедок на медицине образовался малость. Пускай еще техники понюхает.
На этом и порешили.
Новое назначение пришлось Веласу по душе. Вот только развернуть в эфире свою деятельность ему не довелось. Не успел.
31
Противник неожиданно и крупными силами начал нажим вдоль долины Быстрицы. До трех батальонов с артиллерией навалилось на наш самый малочисленный отряд - отряд Кучерявского. Он держался два дня, затем стал понемногу пятиться. Обоз был реконструирован только наполовину, а уже встал неумолимый вопрос: куда двигаться дальше? Командование собрало штаб.
- Думайте, хлопци! Яки у кого есть варианты? Есть у кого? - спросил Ковпак.
- Мы ожидали наступления, но не так скоро, - сказал задумчиво Руднев.
- Можно через Рафайлову шарахнуть на юг: прямо в Закарпатье, а можно свернуть круто на восток и выйти к Пруту от так: на Делятин, Коломыю, Черновицы, - соображал над картой Базыма.
- Этот вариант наиболее подходящий, - сказал Руднев. - Какие еще? Горкунов, докладывай...
- Есть и третий вариант, - сказал помначштаба Горкунов.
Это был, по-моему, самый неподходящий вариант: выбираться по ущелью реки Зеленички вверх на кряжи, в сторону венгерской границы. На Яблонов и Поляничку.
Командование, выслушав всех, не приняло ни одного из предложенных маршрутов.
