Павел Рейфман - Из истории русской, советской и постсоветской цензуры
Еще сложнее оказалось положение цензора «Московских ведомостей» Петрова. Катков не желал сдерживаться. Он считал, что его газета завоевала право затрагивать любую тему, критиковать любое лицо и учреждение, если это нужно «для блага родины». Его поддерживали весьма влиятельные круги. Связываться с ним было опасно. Но и пропускать многие материалы, которые могли вызвать недовольство разных министерств, крупных провинциальных администраторов и пр., представлялось невозможным. Петрову приходилось лавировать. Рассказывали, что он дрожит от страха, разрешая или не разрешая статьи для «Московских ведомостей». Сам Катков писал в конце 63 г. (видимо, не без удовольствия) о переживаниях Петрова следующее: «Я более всего трепещу за цензора. Он уже и теперь чуть не слег в постель. Надобно знать, что он принадлежит к числу людей самых мнительных и осторожных» (1370).
В 64 г. столкновения Каткова с цензурой продолжались. Недовольство властей вызывали нападки на петербургскую администрацию, на столичную цензуру, которая, по утверждению Каткова, покровительствует «нигилизму».
Совет по делам книгопечатанья обращал внимание московского цензурного комитета на ряд статей, напечатанных в «Московских ведомостях» в начале 64 г. Одна из них, по утверждению члена Совета Ведрова, ставит целью «показать беззаконные действия цензурной власти в Петербурге. Статья эта, кидающая тень на административные распоряжения власти, внушающая сомнение в читателях и возбуждающая несправедливые, зловредные толки, гораздо хуже действующие, чем выше замеченные статьи в „Современнике“, никаким образом не могла явиться в печати».
Начинается длительная борьба Каткова с петербургской администрацией, которую он ведет под знаменем «свободы слова». Попутно Катков пишет, по сути, доносы на неугодные ему издания, обвиняя администрацию в покровительстве им. Следует отметить, что в 64 г., когда восстание в Польше относительно давно подавлено, влияние Каткова несколько поубавилось и против него стало возможным выступать.
К осени 64 г. отношения редакции «Московских ведомостей» с администрацией крайне обострились. Катков всё более резко нападает на министерство просвещения.
Он обвиняет Головнина в поддержке брошюры Шедо-Феротти «Что нам делать с Польшей?», где высказывались мысли о возможности примирения России с частью польского дворянства. Катков организует широкую кампанию протеста против Шедо-Феротти. Ряд университетов (в первую очередь Московский, где влияние Каткова особенно велико), других учебных заведений отправляют обратно присланную им министерством просвещения брошюру Шедо-Феротти. В итоге Головнин терпит поражение. Царь недоволен поднятой шумихой. На всеподданнейшей записке Головнина в защиту брошюры он накладывает резолюцию: «Книгу эту не следовало рассылать, ибо хотя она во многом благонамеренна, но окончательные ее выводы вовсе не согласны с видами правительства» (1274).
Не слишком успешны и другие попытки Головнина справиться с Катковым, который не является уже неприкасаемым, но одолеть его не так-то просто. Никитенко отмечает в дневнике, что Каткова спустили с цепи, а ныне не знают как унять (395). На одном из докладов Совету по делам книгопечатанья карандашом приписано: «Государство в государстве есть газета Моск <овские> Вед <омости>, не признающая над собою никакой власти» (1376).
На рубеже 64–65 гг. столкновения между «Московскими ведомостями» и администрацией, ведавшей делами печати, пробрели форму открытого скандала. В № 267 газеты Каткова напечатана без одобрения цензуры передовая с резкой критикой цензурной политики правительства, с рассуждениями по поводу штрафов (их обязана была заплатить редакция «Московских ведомостей»). Поднялся шум. Владельцу типографии пригрозили, что при повторении печатанья материала без подписи цензора его не только оштрафуют, но и подвергнут суду. Катков заявил, что он прекращает издание «Московских ведомостей», подготовил об этом редакционную статью и послал телеграмму Валуеву. 31 декабря, в канун Нового года, Щербинин по телеграфу докладывал Валуеву, что редакционная статья не появилась, по настоянию самого Щербинина. Валуев тут же познакомил с телеграммой царя, который написал на ней: «весьма рад». Не понятно, что это значило: то ли одобрение действий Валуева и Щербинина, то ли радость при известии, что Катков не уходит из газеты. Вероятнее, второе. Видимо, император дал понять Валуеву, что устранение Каткова не совсем желательно.
Впрочем, Катков не столько всерьез собирался покинуть журнальное поприще, сколько шантажировал власти такой возможностью. Он добился того, что Совет московского университета решил подать прошение на имя царя об освобождении «Московских ведомостей» от предварительной цензуры под ответственность университета. Знаменательно, что попечитель московского учебного округа информировал о происходящем III Отделение, рассчитывая, видимо, на поддержку позиции Каткова. Получив доклад Головнина о действиях Каткова, царь велел обсудить дело в Комитете Министров.
12 и 19 января 65 г. Комитет Министров рассматривал вопрос о «Московских ведомостях». Противники Каткова хорошо подготовились к борьбе. Еще осенью 64 г. Валуев поручил одному из членов Совета по делам книгопечатанья собрать материал за всё время издания Катковым «Московских ведомостей». В результате появился совершенно разгромный обзор. Признавая заслуги Каткова во время восстания, популярность его, автор обзора подробно останавливался на многочисленных нарушениях закона редакцией «Московских ведомостей»: в поисках популярности она далеко переходит за пределы, дозволенные для русской журналистики, «свободно и даже необыкновенно развязно трактует предметы высшей дипломации, оценивает и комментирует по-своему акты нашего правительства, позволяя себе даже давать советы и собственные указания»; касаясь внутренней политики, редакция «прямо осуждает деятельность высших должностных лиц». На основании приведенного материала делался вывод: «Московские ведомости» подают дурной пример другим периодическим изданиям, их характер и направление — «явление ненормальное, не согласное с коренными основами государственного устройства».
Вывод верный. Он, видимо, отражал и точку зрения Валуева. Но он не встретил поддержки даже в высших цензурных кругах. Большинство членов Совета не поддержали его. И всё же обзор фигурирует в качестве документа, обвиняющего Каткова, во время разбора дела в Комитете Министров. Доклад о происходящем делал Головнин, к этому времени ненавидящий Каткова. Последний оказался отнюдь не в роли безответного подсудимого. Многие члены Комитета его горячо поддерживали. В конце первого заседания, 12 января, было принято компромиссное решение: в просьбе Совета университета отказать (напомним, что просили освободить «Московские ведомости» от предварительной цензуры), так как рассматривается новый устав о печати; до введения в действие этого устава поручить министру внутренних дел оказывать Каткову всевозможные облегчения в издании «Московских ведомостей» (1382). 19 января это решение утверждено Комитетом. По сути оно означало победу Каткова. Так его воспринимает и Головнин, с негодованием сообщая в своих письмах, как происходило обсуждение.
После решения Комитета редакция «Московских ведомостей» почувствовала себя еще более уверенно. В 65 г. в газете опубликован целый ряд статей, где критикуется политика администрации в области печати. Сперва защищается право претендовать на освобождение от предварительной цензуры, затем, когда новый устав вступил в действие, критикуется право администрации выносить предостережения. Катков прямо намекает, что определенные административно-бюрократические круги поддерживали «нигилизм», издания «отрицательного направления», одновременно всячески стесняя журналистику благонамеренную (т. е. самого Каткова). Но всё же после громкого скандала насупило некоторое затишье. Нападки Каткова на административно-цензурные инстанции на время стали менее ожесточенными. Цензура же, помня решение Комитета, где речь шла о необходимости благожелательного отношения к «Московским ведомостям», относилось к ним довольно благосклонно.
«Перемирие» продолжалось недолго. В первую половину 66 г. полемика между Катковым и бюрократическими кругами вновь обострилась. Вскоре «Московские ведомости» получили первое предостережение, за передовую № 61, где утверждалось, что определенные бюрократические круги помогают сепаратизму. Всё более резко в «Московских ведомостях» обсуждается вопрос о предостережениях, о действиях цензуры. В свою очередь в Совете Главного управления по делам печати все чаще рассматривается непокорность Каткова. Его статьи характеризуются, как очевидное нарушение законов, выраженное «в форме неприличного отзыва о действиях Главного управления по делам печати», как противодействие власти, «оскорбление министров внутренних дел и народного просвещения». Об истории взаимоотношений Каткова с властями в 66 г. рассказывает подробно в дневнике Никитенко. По его словам, с 62–63 гг. Катков привык к цензурной безнаказанности и позволял себе многое, о чем другие и помыслить не могли. 1 апреля 66 г. Никитенко сообщает о первом предостережении «Московским ведомостям». Он критикует газету за стремление вмешиваться в управление государством; приверженцы «Московских ведомостей» распускают слухи, что правительство не осмелиться поступить с газетой Каткова так, как оно поступает с другими изданиями; иначе в Москве будет нечто вроде бунта; вынесенное Каткову первое предостережение — ведро холодной воды на них. Катков помещает в ответ ряд резких статей.
