Игорь Фроянов - Грозная опричнина
Следует, наконец, сказать о непосредственном участии Алексея Адашева в распределении по службе служилых людей «государева двора», отраженном в Дворовой тетради 50-х годов XVI века{195}. Это давало возможность Адашеву с единомышленниками обзавестись сторонниками в придворной служилой среде и тем самым укрепить свое положение и власть.
Итак, есть основания говорить о том, что Иван Грозный и Андрей Курбский, характеризуя Алексея Адашева как всесильного временщика, рисовали его реальный, а не вымышленный образ.
И. И. Смирнов, изучавдшй политическую биографию А. Ф. Адашева, обратил внимание на два типа временщиков, властвовавших по-разному в зависимости от конкретных обстоятельств. В деятельности временщика «мог преобладать или элемент исполнителя воли самодержавного государя, или, напротив, временщик-правитель мог фактически узурпировать права государя и, действуя формально от его имени, по существу сам выступать в роли носителя самодержавной власти централизованного государства»{196}. По мнению историка, «ярким представителем последнего типа временщика-правителя может служить Борис Годунов, не только правивший именем Федора Ивановича, но и фактически заменивший во главе государства слабоумного царя. Напротив, в отношении Адашева вряд ли можно его «правительство» рассматривать как некую личную диктатуру молодого костромского дворянина. И гораздо правильнее объяснить размеры власти Адашева и характер его влияния тем, что в своей деятельности Адашев выступал именно как доверенное лицо Ивана IV, как проводник той политики укрепления централизованного государства, идеологом и вдохновителем которой был сам Иван IV»{197}. Эти суждения И. И. Смирнова не являются, на наш взгляд, безупречными. В самом деле, если А. Ф. Адашев, как считает исследователь, был доверенным лицом царя и проводником его политики, то чем вызваны неоднократные обвинения в узурпации власти, обращенные Иваном к своему прежнему любимцу и его «согласникам»? Правда, ответ здесь у многих историков готов заранее: Иван Грозный несправедлив по отношению к Адашеву; он тенденциозен и субъективен в оценке деятельности Адашева. Эту заезженную пластинку историки старательно крутят не одно десятилетие. Но позволительно спросить, кто такой по сравнению с богоизбранным царем Иваном князь Курбский, чтобы государь в своем послании к нему юлил, изворачивался и лгал, т. е. внутренне унижался? Надо обладать безбрежной фантазией, чтобы вообразить подобную сцену между господином и холопом, каковым по отношению к Грозному и являлся Курбский. Разумеется, А. Ф. Адашев не сразу покусился на власть. Приближенный и обласканный царем, он какое-то время действительно выступал в качестве доверенного лица Ивана IV и проводника его политики. Вскоре, однако, Адашев вместе с Сильвестром и другими деятелями Избранной Рады, пользуясь расположением молодого и неопытного государя, перетянули высшую власть на себя, оставив за Иваном роль номинального или титульного правителя. В результате была установлена своеобразная групповая диктатура во главе с Адашевым и Сильвестром, ограничившая власть царя посредством сосредоточения ее в руках царских советников, о чем говорил в своих посланиях князю Курбскому Иван Грозный, а Курбский — в своей «Истории о великом князе московском».
Слова Грозного об Алексее Адашеве подтверждаются другими источниками. Сложнее с попом Сильвестром, изучение политической деятельности которого связано с трудностями, состоящими в том, что источники сохранили очень мало данных, «относящихся к деятельности Сильвестра-политика и могущих лечь в основу решения вопроса о том, какова же в действительности была роль Сильвестра в правительстве Русского государства в 50-х годах XVI в.»{198}.
* * *Скудость исторических сведений о Сильвестре-политике объясняется двумя, по крайней мере, обстоятельствами. Во-первых, Сильвестр являлся священником, которому по сану не положено было вторгаться в мирскую жизнь. Поэтому он предпочитал не афишировать свои занятия политикой. Во-вторых, благовещенский поп, будучи неформальным лидером группы, именуемой Избранной Радой, и влиятельной придворной персоной, имевшей прямой выход на государя, старался держаться в тени, чтобы не обнаружить свои подлинные замыслы относительно реформирования религиозно-политического строя Руси. Да и сам царь вряд ли был заинтересован в огласке столь необычного влияния, которое оказывал на него рядовой придворный священник. Вот почему, надо полагать, о Сильвестре сохранилось так мало данных. Но кое-что все же до нас дошло.
Отзывы Ивана Грозного о политических устремлениях Сильвестра мы уже слышали. Государь решительно осуждал его за претензии на мирскую власть и узурпацию ее вместе с Адашевым. Пискаревский летописец, как мы знаем, также рассказывает о Сильвестре, который правил Русской землей вместе с Адашевым, сидя «в ызбе у Благовещения, где ныне полое место межу полат»{199}.
Исследователи по-разному оценивают это сообщение летописца. А. Н. Гробовский и А. И. Филюшкин отказывают ему в независимости, полагая, что здесь Пискаревский летописец воссоздает образы Сильвестра и Адашева, сошедшие со страниц переписки Грозного с Курбским и других публицистических произведений{200}. Знаток же русского летописания М. Н. Тихомиров находил в этом сообщении вполне реальные черты и даже высказал предположение насчет времени, когда образовалось «полое место межу полат», т. е. пустое место, «где стояла изба у Благовещенского собора, в которой сидели Алексей Адашев и поп Сильвестр». Оно возникло в результате летнего пожара 1571 года{201}, вызванного нападением на Москву крымского хана, запалившего русскую столицу, вследствие чего Кремль выгорел так, что в нем «не осталось ни единые храмины».
Известия Пискаревского летописца С. О. Шмидт воспринимал как свидетельство о существовании особой Челобитной избы, которой ведали Адашев и Сильвестр{202}. Историк, следовательно, придавал этим известиям реальное значение. К признанию обоснованности догадки С. О. Шмидта склонялся А. А. Зимин{203}, тогда как И. И. Смирнов возражал ему{204}. Но это не значит, что И. И. Смирнов скептически относился к самому рассказу Пискаревского летописца о совместном правлении Русской землей Адашевым и Сильвестром. Согласно исследователю, «характеристика Сильвестра в Пискаревском летописце представляет большой интерес… Сообщаемая Пискаревским летописцем деталь — то, что Адашев и Сильвестр «сидели вместе в избе у Благовещения», — позволяет более конкретно представить себе, как осуществляли Адашев и Сильвестр свое «правительство», и не исключено, что, например, обсуждение дела Башкина Иваном IV с участием Адашева, Сильвестра и благовещенского протопопа Андрея происходило как раз в «избе у Благовещения» (равно как и то, что приходивший к Сильвестру для «проверки» перед поставлением в Троицкие игумены старец Артемий встречался с попом Сильвестром именно здесь)»{205}.
Доверял Пискаревскому летописцу и такой осторожный в обращении с источниками ученый, как В. Б. Кобрин. Он писал: «Есть сообщения так называемого «Пискаревского летописца», не официального, а частного происхождения, в котором собраны разнообразные придворные слухи. В этом источнике говорится, что Сильвестр «правил Русскую землю» с Адашевым «заодин, и сидели вместе в ызбе у Благовещения, где ныне полое место межу полат». Таким образом, соправительство Сильвестра совершенно неоспоримо»{206}.
По мнению Р. Г. Скрынникова, политической фигурой благовещенский поп сделался не сразу: «Лишь сближение с главным деятелем реформ А. Адашевым открыло перед Сильвестром более широкое поле деятельности. Об их сближении упоминается не только в Переписке Грозного с Курбским, но и в Пискаревском летописце. Вопреки мнению А. Гробовского, нет доказательств того, что автор названного летописца черпал сведения из писем Грозного или «Истории» Курбского. Летописец знал такие подробности о жизни названных лиц (например, о поездке Адашевых в Турцию), которые отсутствуют в сочинениях царя и Курбского. Пискаревский летописец подтверждает сведения о дружбе двух царских советников: «В ту пору был поп Сельвестр и правил Рускую землю с ним заодин, и сидели вместе в ызбе у Благовещения». Воспоминания, записанные летописцем, не отличались точностью. Сильвестр служил, как и положено попу, в Благовещенском соборе, а Адашев судил в приказной избе, стоявшей напротив названного собора. Однако основной факт — тесное их сотрудничество — летописец, по-видимому, уловил верно»{207}. Надо заметить, что не все приведенные суждения Р. Г. Скрынникова одинаково равноценны. Важным является признание исследователем возможности использования Пискаревского летописца в качестве независимого источника, запечатлевшего реальные моменты политической истории Руси середины XVI века. Но сказать о том, что Пискаревский летописец подтверждает сведения о дружбе и тесном сотрудничестве двух царских советников (Адашева и Сильвестра), — значит, задержаться на полуслове. Ибо главное, о чем сообщает летописец, заключается в совместном правлении Адашева и Сильвестра Русским государством{208}.
