Барбара Такман - Европа перед катастрофой. 1890-1914
В числе 377 либералов – членов парламента 154, или 40 процентов, были бизнесменами, 85 – барристерами и солиситорами, 69 – «джентльменами», то есть помещиками, 25 – литераторами и журналистами, 22 – должностными лицами, а остальные 22 – университетскими профессорами, преподавателями, докторами и просто энтузиастами какого-нибудь дела 43. Среди проигравших тори самую значительную группу составляли опять же «джентльмены», около 30 процентов; за ними следовали бизнесмены – 25 процентов и чиновники – 20 процентов. Почти половину членов палаты общин составляли новички (310 человек), никогда прежде не сидевшие в парламенте. Благородный лорд, побывавший в новой палате, с удовлетворением отметил, что лишь немногие были одеты без соблюдения условностей 44, но ветеран-корреспондент журнала «Панч» сэр Генри Луси обнаружил «революцию» и в тональности речей, и в характерах персонажей, и в стиле поведения депутатов. В особенности грубыми манерами отличались ирландцы, преднамеренно демонстрировавшие вульгарность и пренебрегавшие традициями палаты общин. Поскольку она была английской, они ненавидели ее, а поскольку либералы, обладавшие парламентским большинством, в них не нуждались, они, не имея реального влияния, давали о себе знать шумными выходками и противодействием любым законопроектам, не имевшим прямого отношения к гомрулю. Победа либералов ничем не помогла их давней и тяжелой борьбе за освобождение от английского владычества.
Когда Бальфур вернулся, враждебное большинство открыто демонстрировало свою неприязнь к лидеру и символу разгромленной партии. Новые члены парламента, по словам Остина Чемберлена, «без стеснения грубили ему, зло подшучивали над ним и без конца перебивали». Никогда не терявший самообладания, добродушия и учтивости, Бальфур по-прежнему доминировал в дебатах и за один год восстановил свое непререкаемое господство и уважение оппонентов, скоро понявших, что он придает респектабельность палате общин. Хотя многие новые члены правительства были его личными друзьями, человек, занявший его место и смотревший на него через стол спикера, к их числу не относился. Кэмпбелл-Баннерман был глух, как выразился один из коллег, «к историческому очарованию»45 Бальфура и «просто не замечал его». Уже в начале сессий он попытался развенчать ореол «обаятельной исторической личности». Когда Бальфура попросили изложить позицию своей партии в отношении тарифной реформы, он прибег к старому приему говорить неясно и двусмысленно, чем истощил терпение премьер-министра. «Хватит дурачиться!» – взорвался К. – Б. Его предшественник «уподобляется старым Бурбонам». Он ничему не научился. Он использует те же самые легкомысленные манеры, такую же хитроумную диалектику, так же легко и фривольно относится к великим проблемам. Но он ничего не знает о настроениях в новой палате общин, если думает, будто там могут действовать такие методы. Я говорю: «Перестаньте валять дурака!» Это было по-своему отважное заявление, многократно цитировавшееся, но нисколько не развеявшее благожелательную ауру вокруг Бальфура.
Истинный характер новой палаты общин отражали люди другого свойства, не Бальфур, патриций, и не К. – Б., старомодный либерал. Двое ведущих персонажей нового правительства, каждому из которых предназначено стать премьер-министрами, воспринимали службу в кабинете не как наследственную функцию, а как профессиональную карьеру. Этими деятелями нового типа были Герберт Генри Асквит, сын йоркширского нонконформиста, торговца шерстью, и Дэвид Ллойд Джордж, сын уэльского школьного учителя. Совершенно разные по происхождению и темпераменту, они пробились в парламент исключительно благодаря деятельности в сфере адвокатуры.
Самый динамичный из новых сановников, Ллойд Джордж возглавил министерство торговли, получив пост, не самый главный в правительстве, но дающий право занимать место на передней скамье в палате общин. Альфред Джордж Гардинер, редактор газеты «Дейли ньюс», интуитивно опознававший перспективных политических деятелей, увидел в нем «предвестника новой эпохи», «представителя класса людей, предрасположенных к власти». Ллойд Джордж еще не обладал верховной властью, но явно был на пути к ней, четко обозначая свои цели. Ему было сорок два года, он был на одиннадцать лет моложе Асквита и на одиннадцать лет старше Черчилля. Его послал в парламент в 1890 году один городской электорат в Уэльсе отстаивать уэльский национализм, и он был нонконформистом, выступавшим за отделение церкви Уэльса, и радикалом, выступавшим за проведение социальных реформ. В молодости он как библию читал роман «Отверженные», который в дешевом бумажном издании стоимостью в один шиллинг брал с собой во все поездки. Он протестовал против Англо-бурской войны, рискуя подвергнуться профессиональному бойкоту и продемонстрировав нравственное и физическое мужество, когда на него действительно совершили нападение. У него были твердые политические принципы, которые никогда не вынуждали его испытывать какие-либо сомнения или колебания. Невысокого роста, но обладавший миловидной внешностью, ярко-голубыми глазами и каштановыми усами, бесстрашный, жизнелюбивый и сладкоречивый, он неустанно обольщал и обольщался женщинами, искусно избегая обвинений в пренебрежении нормами закона и нравственности. В роли оратора он выглядел Бернхардтом на трибуне, приводя в восторг аудиторию кельтской ритмикой и эмоциональностью. На публике он мог щегольнуть театральной риторикой и демагогией. Занимаясь делом, он проявлял осторожность, проницательность и сдержанность, следуя принципу «основа Англии – торговля»46 и доказывая, что ни одна партия не выживет, если будет полагаться только на рабочий класс. Ллойд Джордж обладал исключительным даром интуитивно и безошибочно определять момент, когда и что надо делать, и не менее исключительной убежденностью в том, что сделать это может только он. Ллойд Джордж «набрасывался на представившуюся возможность добиться успеха в любом деле, как ястреб на зазевавшуюся жертву».
Более высокое положение занимал Асквит, будучи канцлером казначейства, быстро набирал политический вес Уинстон Черчилль, которого назначили заместителем министра по делам колоний в награду за переход из лагеря тори. Асквит был профессиональным интеллектуалом, действовавшим в соответствии с подготовкой и суждением о целесообразности, а не согласно фундаментальному первоначальному убеждению или вере. Он обладал железной логикой, и в дебатах переспорить его было невозможно. «Сходите и принесите кувалду»47, – приказал однажды К. – Б., когда Бальфур разделывал под орех либералов, и действительно за Асквитом послали гонца. Блистательный «фёрст» [132] в Оксфорде, стипендиатом которого он стал, победив на конкурсе, Асквит, как писал Гардинер, был показательным продуктом системы Баллиоля, которая не допускала излишнего рвения и «не доверяла великим мыслям, если даже сама над ними задумывалась». Он все понимал и ничего сам не придумал. Человек с сильным характером, но бесстрастный, он мог стать судьей и был прекрасным председателем совета. После успешной карьеры в роли барристера Асквит стал членом кабинета при Гладстоне в 1892 году прежде, чем успели обратить на него внимание, хотя он был настолько не в ладах с обществом, что подавал руку собственной жене, приглашая ее к обеду 48. Это затруднение было исправлено, когда она умерла и Марго Теннант, умевшая различать перспективных людей, решила выйти за него замуж. Вскоре он стал полноправным членом элиты; «в нем не было ни эготизма, ни зависти, ни тщеславия»49, – сказала об Асквите одна женщина. В нем доминировал интеллект, не пробуждавший, правда, и не вызывавший никакой реакции. Общественность так и не смогла составить об Асквите представление, наградить каким-нибудь прозвищем, и он остался в истории безликим.
В правительство входили несколько пэров, среди которых не было ни одного крупного землевладельца. В их числе были престарелый маркиз Рипон, позднее подавший в отставку, лорд Твидмаут, признанный психически неуравновешенным и тоже вышедший в отставку, и лорд Кру, родственник Роузбери, который привел в ужас принца Уэльского (позже король Георг V) своей привычкой приходить в палату лордов в пиджаке, а не в визитке (однобортном сюртуке). Единственным представителем великой аристократии был тори-ренегат Уинстон Черчилль. Не только проблема свободной торговли привела его к либералам. К 1904 году, когда Черчилль поменял партийную принадлежность, он уже знал, что дни всевластия тори сочтены. Он стремился занять высокий пост и не мог ждать. Внук герцога должен был сам зарабатывать себе на жизнь. Журналистика и литература могли приносить доход, но не такой, какой ему хотелось иметь. В Америке человек с его способностями и энергией занялся бы бизнесом, но для англичанина с такой родословной только правительство открывало путь к величию.
