Ю. Бахрушин - Воспоминания
Тем временем отец был занят выбором кандидатуры ученого хранителя музея. После долгих размышлений и обсуждений он окончательно остановился на Владимире Александровиче Михайловском.
В. А. Михайловский был одним из старейших завсегдатаев наших суббот. Сын мелкого чиновника, он, по окончании курса Московского университета, поступил на должность учителя словесности в Московское балетное училище, где со временем занял должность инспектора классов. Убежденный поклонник Малого театра и в частности?. Н. Ермоловой, он именно на этой почве и сошелся с отцом. Беззаветно преданный интересам театрального искусства, он на свое скромное жалованье собрал прекрасную библиотеку, которая помогала ему в исследовательских литературных работах по истории театра. Постоянно печатаясь в сборниках и журналах, он приобрел некоторую известность среди немногих тогдашних театроведов. Самым любопытным в В. А. Михайловском было то, что в нем мирно уживались восторженный, увлекающийся театрал и типичный казенный чиновник. Карьеризм был ему чужд, но зато уклад его жизни был примером размеренности и аккуратности. Старый холостяк, он одиноко жил в своей маленькой казенной квартире, окруженный пыльными книгами и рукописями, никак не нарушавшими раз и навсегда заведенного им повседневного порядка. Михайловский не пропускал ни одной театральной премьеры и ни одного выступления?. Н. Ермоловой в Малом театре. Другие театры он игнорировал. Наблюдая?. Н. Ермолову десятки, а может, и сотни раз в одной и той же роли, он, придя домой, аккуратно заносил в тетрадь свои впечатления, отмечая каждую деталь ее игры и не замечая, что, главное-то, живая Ермолова и ее воздействие на зрителей тонут в этих мелочах. У него был свой узкий круг знакомых, в число которых входили тенор Барцал, театровед Шамбинаго, зубной врач, театрал Коварский, дртист Малого театра И. Рыжов и некоторые другие. С ними он регулярно встречался два раза в неделю в литературно-художественном кружке и в немецком клубе. После скромного ужина с пивом и оживленных разговоров о театре друзья расставались до новых встреч на следующей неделе. Как истый студент, раз в год, в Татьянин день, Владимир Александрович «кутил», то есть позволял себе выпить бутылочку-другую вина, впрочем, никогда не превышая какого-то, им установленного лимита. В субботу он неизменно ходил в баню и любил попариться на верхней полке. После этой операции он появлялся у нас на вечернем собрании какой-то глянцевитый, с своим неизменным старомодным пенсне на тесемочке, неудобно примостившимся на маленьком, чрезвычайно розовом носике, гармонировавшем по цвету с тугими кудряшками волос, потерявшими свою былую огненную задорность благодаря рано закравшейся в них седине. Этот-то человек, столь схожий с отцом по своим увлечениям Малым театром и столь отличавшийся от него по своему темпераменту, и был избран для воплощения научной сущности музея.
Наконец в июне 1912 года Государственная дума среди прочей «вермишели» пропустила и одобрила «Положение о музее». Осталась последняя инстанция — утверждение царя. Эта, в сущности, простая формальность могла, и надолго, задержать дело. На этот раз вел. князь решил сам побеспокоить своего царственного племянника, благодаря чему в исключительно короткий срок, в июле месяце «Положение» было уже подписано царем и стало законом Российской империи.
Мытарства музея и моего отца закончились, и как некий их апофеоз оставалось лишь справить торжественный акт передачи. Для урегулирования этого вопроса отцу снова пришлось ехать в Петербург на свидание с вел. князем. Надо было согласовать с ним кандидатов в попечительный совет и в ученые хранители, а также фиксировать дату передачи. По каким-то причинам отъезд отца из Москвы задержался, и он попал в Петербург лишь в начале 1913 года. Кандидатуры были быстро согласованы, но в отношении ученого хранителя дело обстояло сложнее, так как он должен был быть назначен конференцией Академии. Вел. князь рекомендовал включать постепенно Михайловского в работу, так как едва ли его кандидатура встретит возражения, а оформить позднее. В конце разговора вел. князь обратился к отцу:
— Ну, теперь ваш музей окончательно перешел государству. Скажите, что вы хотите за это получить?
Отец весь передернулся и довольно резко ответил:
— Я, ваше высочество, передавал музей государству не для того, чтобы что-то получить, а для того, чтобы сохранить его, обеспечить и сделать общедоступным. Все это совершилось так, что я достаточно вознагражден. А получают люди за службу, а я, как вам известно, пока что на казенной службе не состоял!
Вел. князь улыбнулся:
— Вы не горячитесь. Вполне разделяю и понимаю ваше отношение к моему вопросу. Иного от вас и не ожидал. Но в данном случае дело обстоит несколько сложнее. Правительство не может принимать от частных лиц подарки, да еще ценные, не отблагодарив их. Общественное мнение справедливо обвинит его в неблагодарности, и, в первую очередь, обвинит Государя, как главу государства, так что он должен вас отблагодарить.
Отец подумал.
— Ну что же, если это необходимо — я согласен. В таком случае прошу Государя принять меня, но не вместе со всеми, как это делается при представлении, а отдельно, и вот тогда пусть он меня и поблагодарит. Это меня вполне устроит.
Константин Константинович озабоченно качнул головой.
— Иными словами, вы хотели бы получить аудиенцию… Скажу откровенно — таких прецедентов еще не бывало. Однако раз это ваше желание — попробуем. Может быть, и сочтут возможным сделать для вас исключение; ведь ваш дар — тоже исключение.
На этом свидание и кончилось, и дата официальной передачи музея была ориентировочно намечена на осень 1913 года.
Последующее время все протекало под знаком подготовки к этому событию. Отец раза три менял развеску и расположение экспонатов, желая, по его словам, «показать товар лицом». Что-то срочно доделы валось, переделывалось и докупалось. Словом, жизнь музея била ключом. Помимо этого, надо было объездить всех будущих членов совета, заручиться их согласием и предупредить о предполагаемой дате передачи.
В совет вошли следующие лица: от Малого театра — Г. Н. Федотова,?. Н. Ермолова, А. А. Яблочкина и А. И. Южин; от Художественного театра — К. С. Станиславский и В. И. Немирович Данченко; от Большого театра — ?. А. Салина; от театра Зимина — С. И. Зимин; от театра Незлобина — К. Н. Незлобии; от частных театров — Ф. А. Корш и А. И. Чарин; от Театрального общества — Н. А Попов; от Исторического музея — кн. П. С. Щербатов; от Оружейной палаты — B. К. Трутовский; от бывшей оперы Мамонтова — C. И. Мамонтов; от Московской городской думы — A. Д. Алферов; от московской театральной общественности М. А. Стахович и?. М. Миронов; от Театрально-литературного комитета — Н. В. Давыдов и, наконец, от Академии наук — академики?. Е. Корш, А. Н. Веселовский и И. А. Бунин, а также B. А. Рышков. Все были своевременно извещены, и согласие всех было получено. В. А. Михайловский, как будущий хранитель музея, должен был присутствовать на торжественном заседании, но сидеть отдельно, не за общим столом, как не входящий в состав совета.
Наконец, наступило знаменательное в жизни музея 25 ноября 1913 года. В три часа должно было начаться заседание, но уже с раннего утра в доме стоял дым коромыслом. Что-то еще раз протирали, чистили, подправляли. Отец страшно нервничал и волновался. Ему все казалось, что что-то произойдет такое, что сорвет заседание.
Наша большая столовая с утра была подготовлена для заседания. Большой стол раздвинут, накрыт специально сшитой голубой суконной скатертью, стулья расставлены по количеству ожидаемых членов совета и перед каждым местом положена бумага и остро заточенные карандаши. В комнате рядом, в зимнем саду, были расставлены столики для корреспондентов и стенографисток московских и петербургских газет. Телефон звонил беспрерывно — представители прессы просили разрешения приехать, узнавали новости, телефонировали и просто любопытные знакомые, и фоторепортеры.
В начале первого приехал В. А. Рышков. В своем вицмундире и в орденах он казался каким-то чужим. Сели обедать в моей комнате за маленьким столом. Ели как на станции, торопясь, хотя торопиться было некуда. Появление Рышкова несколько успокоило отца, но ненадолго. Он все время срывался с места и спешил то в столовую взглянуть, не очень ли испортили вид комнаты фотографы, которые готовили там свои юпитеры и аппараты, то в музей еще раз что-либо проверить. Вскоре после обеда приехал В. А. Михайловский, затем остальные «свои»: Н. А. Попов, А. И. Чарин — все они были чужие в своих фраках или вицмундирах, украшенные регалиями. Глаз отдохнул, лишь когда приехал Вл. К. Трутовский в своем обычном пиджаке, но с картонкой. Как всегда пошутив со всеми, он обратился ко мне:
— Ну, теперь веди меня в свою комнату, надо надеть маскарадный костюм и елочные украшения.
