В дальних плаваниях и полетах - Лев Борисович Хват
— Действуйте, — разрешил Шмидт.
Бабушкин и механик Валавин через час с четвертью опустились в Ванкареме.
Все эти события волновали нас, застрявших на полпути к Чукотке. Мы стремились скорее двинуться в путь — к бухте Провидения. Наконец-то экспедиция перебралась на пароход «Сталинград».
Личный состав экспедиции и команда заняты бункеровкой. Покрытые толстым слоем угольной пыли, люди неузнаваемы. Доктора Старокадомского можно угадать лишь по худощавой, сутулой фигуре. Но во что превратилась его шелковистая белая борода! Кажется, будто ее вымазали ваксой…
Угольные ямы заполняются до краев. Принят полный запас пресной воды. «Сталинград», недавно возвышавшийся над причалом, погрузился глубоко в воду, стал меньше ростом.
Одновременно со «Сталинградом» снимется с якоря в Олюторском «Смоленск». Из бухты Провидения передают, что подход судов к берегу возможен. Если не помешают льды, через шесть-семь суток мы будем на Чукотке. Никогда еще столь ранней весною северная часть Берингова моря не посещалась судами. «Надо быть готовым ко всяким неожиданностям», — многозначительно заметил старший помощник капитана.
Поздней ночью, приятно возбужденный горячим душем, не ощущая утомления после угольного аврала, пробегаю по палубе в каюту. Берег утих, сотни светлячков веером раскинулись на сопках. Где-то вдалеке заливаются камчатские псы, сильные и выносливые животные, верные помощники и друзья человека на Севере. Над горами, не видимыми во мраке, ярко обозначились и замерцали звезды. С юга веет тихий, несущий весну ветерок. Дивная ночь! Но люди, молчаливо передвигающиеся по палубе, не замечают этих красот: погрузка продолжается, бригады встали на последнюю вахту. Грохочут лебедки. Луч судового прожектора сопровождает плывущую в воздухе громоздкую бадью. Знакомый голос старпома гремит: «Майна, помалу майна, помалу-у!»
Осторожно, чтобы не потревожить соседей, открываю скрипучую дверь каюты. Поддавшись блаженному состоянию покоя, мгновенно засыпаю на своем жестком ложе…
А событий нового дня — 8 апреля 1934 года — я не забыл и поныне, спустя много лет.
Рано утром, когда на «Сталинграде» все, кроме вахтенных, были погружены в глубокий сон, меня кто-то взял за плечо. Открыв глаза, я увидел багровое лицо боцмана Петрищенко.
— Что стряслось, Никанор Ильич?
— Василий кличет вас, — загудел боцман. — Шел я мимо, а он из рубки выскочил: дойди, говорит, до корреспондента в шестой каюте, зови, говорит, ко мне, скажи — челюскинцев сняли…
— Какой Василий?
— Ну Литвинов же, старший радист!
В три прыжка я очутился на палубе. Величественное зрелище зари, разгоравшейся на горизонте, не задержало меня. «Неужели спасены, все спасены?» — неотступно билась радостная мысль. А рядом с нею другая, досадливая: «На Чукотке происходят выдающиеся события, а я вот не сумел улететь из Хабаровска, и мне теперь нечего будет рассказать читателям».
Рванув ручку массивной двери, я вбежал в радиорубку:
— Спасены? Сколько? Где они? Кто летал?
— Молоков и Каманин вывезли пять человек, — сказал Литвинов, протягивая радиожурнал. — Вот запись уэленской передачи.
— Больше никаких вестей?
— В лагерь прибыл Слепнев. У него авария…
Позднее я узнал, как все это произошло…
7 апреля Маврикий Слепнев перелетел из Уэлена в Ванкарем.
— Как там у них погода? — первым делом спросил он.
— Лагерь может принять.
— Разгрузить машину! — заторопился летчик. — В кабину возьмем упряжку ездовых собак; от лагеря до нового аэродрома километра четыре, собаки пригодятся…
Челюскинская льдина находилась в ста тридцати пяти километрах от Ванкарема. На тридцать шестой минуте полета Слепнев заметил дым лагерных костров. Лыжи самолета коснулись льда, машина пробежала совсем немного и уткнулась в торосы. Лопнула стяжка шасси. Механики тотчас принялись за ремонт, а Слепнев с Ушаковым отправились в лагерь. После Анатолия Ляпидевского они оказались здесь первыми.
— Ожидаем еще Каманина и Молокова, — сообщили им обрадованные челюскинцы.
На горизонте возникли две черные точки, быстро превратившиеся в бипланы. Летчиков встретили восторженно: после стольких дней ожидания — три самолета за один час! Молоков забрал троих полярников, а Каманин, летевший со штурманом Шелыгановым, двоих. К вечеру пятеро челюскинцев были в Ванкареме. Слепнев и Ушаков заночевали в лагере…
Весь день я провел на петропавловской радиостанции, передавая в Москву подробности полетов Слепнева, Молокова и Каманина. Помощь судовых радистов Василия Литвинова и Бориса Попова была неоценима; без них я, конечно, не справился бы. Радисты «Сталинграда» отлично представляли себе, как ждут на Большой земле вестей о челюскинцах, они следили за эфиром и старательно записывали все новости с Чукотки.
Пароход «Киров» доставил из Владивостока на Камчатку московские газеты; там я нашел свои корреспонденции, переданные три недели назад телеграфом из Хабаровска. Я подобрал для челюскинцев комплект «Правды» за январь, февраль и двадцать дней марта. Этот скромный подарок предназначался людям, которые давно уже не видели газет.
Все было готово к отплытию; оставалось поднять на палубу «Сталинграда» голубую летающую лодку дальневосточного пилота Александра Святогорова.
Мой «морской дневник» вскоре пополнился новыми записями:
«9 апреля. Два часа дня по местному времени, в Москве раннее утро. Кажется, все население Петропавловска собралось на проводы «Сталинграда». Старожилы, помнящие поход «Таймыра» и «Вайгача», напутствуют: «Легких льдов! Возвращайтесь с челюскинцами!..» Пять часов пополудни. Берега Камчатки тают в туманной дымке. Самолеты, провожающие «Сталинград», возвращаются в Петропавловск; эти маленькие «гааврушки» — родные сестры машины Бабушкина…
10 апреля. Радисты опять приготовили мне сюрприз: за утренним чаем я обнаружил у своего прибора в кают-компании конверт, а в нем — две странички с записями новостей, перехваченных ночью Литвиновым и Поповым. «Красин» пересек Карибское море и приближается к берегам Панамы. «Смоленск» двинулся из Олюторского на север, но уже в десяти милях от побережья встретил тяжелые льды. Молоков, Каманин, Доронин и Водопьянов ждут сигнала Кренкеля, чтобы лететь в лагерь. Минувшей ночью грозный гул поднял всех челюскинцев на ноги — снова началось мощное торошение. Около двух часов пополуночи на главный барак, сметая бочки, ящики, бревна, двинулась пятиметровая ледяная стена. Люди выскочили из палаток и во мраке бросились спасать драгоценные припасы. Вдруг яркое пламя озарило картину разрушения — вспыхнул ящик со спичками… Через час все утихло. Возле палаток неподвижно застыли ледовые нагромождения. Лагерь пересекают многочисленные трещины. Самолет Слепнева успели перетащить в относительно безопасное место.
«Сталинград» идет открытым океаном, держа курс к Командорским островам. Льдов не видно».
За ужином доктор Старокадомский заговорил о былых арктических экспедициях:
— Разве можно сравнить современные плавания хотя бы с походом «Таймыра» и «Вайгача»! Тогда в Арктике работали лишь три-четыре радиостанции, да и те маломощные.
