Век Вольтера - Уильям Джеймс Дюрант
Сам Филипп по своей личности, манерам и вкусам символизировал переход к рококо. Перенеся правительство из Версаля в Париж, он перенес искусство из классической трезвости Людовика XIV в более легкий дух столицы, а богатство буржуазии направил на покровительство искусству. Он был меценатом по должности и par excellence; он был богат сам по себе и хорошо платил. В его вкусе были не грандиозность и масштабность, не традиционные живописные темы религии, легенды, или истории, а мелкие шедевры совершенной работы, манящие пальцы и открывающие глаза: шкатулки с драгоценностями, серебряные сосуды, золотые чаши, причудливые шинуазри, картины с изображением роскошных женщин, одетых с натуры Рубенсом или Тицианом, или колышущихся в роскошных одеяниях Веронезе. Его художественная коллекция в Пале-Рояле была открыта для всех ответственных посетителей; она могла бы соперничать с любой другой коллекцией, если бы не его любовницы, которые просили и принимали. Художники приходили в его комнаты, чтобы учиться и копировать, а Филипп отправлялся в их мастерские, чтобы наблюдать и учиться. С Шарлем Антуаном Койпелем, своим главным художником, он говорил с характерной вежливостью и скромностью: «Я счастлив и горд, месье, что получаю ваши советы и пользуюсь вашими уроками».65 Он был бы высокоцивилизованным человеком, если бы не страдал от жажды и неконтролируемого восприятия красоты.
Качество эпохи наиболее ярко проявилось в живописи. Освобожденные регентом и новыми покровителями, художники Ватто, Патер, Ланкре и Лемуан отбросили правила, установленные Ле Брюном в Королевской академии изящных искусств. Они охотно откликнулись на спрос на картины, которые отражали бы тягу регента к красоте и удовольствиям, живую грацию женщин Регентства, теплые цвета мебели и портьер Регентства, веселые вечеринки в Булонском лесу, игры и маскарады при дворе в Ссо, изменчивые нравы актеров, актрис, примадонн и танцовщиц. Языческая мифология заменила мрачные истории о мрачных святых; странные фигуры из Китая, Турции, Персии или Индии позволили освобожденному уму свободно блуждать в экзотических мечтах; идиллические пасторали заменили героические «истории»; портреты покупателей заменили подвиги королей.
Некоторые художники, прославившиеся еще при Людовике XIV, продолжали процветать и в эпоху Регентства. Антуан Койпель, украсив Версаль в правильном стиле старого двора, написал в Пале-Рояле дам в манящем неглиже. Николя де Ларжильер, которому было уже пятьдесят девять, когда умер Великий Монарх, продолжал жить еще тридцать лет; он висит в гордости и парике, с женой и дочерью, в неисчерпаемом Лувре. Александр Франсуа Депортес, умерший в возрасте восьмидесяти двух лет в 1743 году, писал просторные пейзажи, такие как «Пейзаж острова Франция» в музее Компьеня. Франсуа Лемуан, покончивший с собой в сорок девять лет (1737), благочестиво украсил церковь Сен-Сюльпис, а затем согрел салон Эркюля в Версале сладострастными формами, которые унаследует Буше. А Клод Жилло, художник по декорациям и костюмам для сцены, гравер пейзажей и театральных постановок, ввел в моду тот самый стиль «Шампанских праздников», который мы связываем с его учеником Антуаном Ватто.
Антуан был фламандцем, родился в семье плиточника в Валансьене (1684). Фламандское влияние сначала сформировало его — картины Рубенса, Остаде и Теньера, и обучение у местного художника Жака Жерена. Когда Жерен умер (1702), Ватто отправился в Париж без гроша в кармане. Он зарабатывал на хлеб, помогая живописцу на сцене, а затем работая на фабрике, которая занималась оптовой продажей небольших портретов и набожных картин. Его зарплата составляла три франка в неделю плюс достаточно еды, чтобы поддерживать его жизнь и позволить ему заболеть туберкулезом. В нем горел еще один жар — жажда величия и славы. Вечера и праздники он посвящал рисованию людей и мест с натуры. Один из таких эскизов пришелся по душе Жилло, который писал панно для Итальянской комедии; он пригласил Ватто присоединиться к нему. Антуан приехал и влюбился в актеров; он написал эпизоды из их суматошной жизни, их безрассудные изменчивые любви, их игры и пикники, их буйную панику, когда госпожа де Ментенон, оскорбленная их сатирой, ограничила их пантомимой. Ватто запечатлел пафос их неустойчивости, комические выражения их лиц, складки их странных костюмов; он придал этим картинам сверкающую фактуру, которая, возможно, вызвала некоторую ревность у Жилло. Как бы то ни было, мастер и ученик поссорились и расстались, и Антуан перешел в мастерскую Клода Одрана в Люксембурге. Там он с трепетом изучал живописный апофеоз Марии де Медичи, написанный Рубенсом; в садах он находил виды деревьев и облаков, которые манили его карандаш или кисть.
Это были горькие годы, когда французские мальчики спешно отправлялись на одно поле боя за другим в долгой войне за испанское наследство. Их гибель должным образом предварялась патриотическими парадами и патетическими прощаниями; Ватто описал их в «Отъезде войск» с такой тонкостью чувств и техники, что Одран в свою очередь забеспокоился, что его превзойдут. Надеясь получить Римскую премию, Антуан в 1709 году участвует в конкурсе Королевской академии живописи и скульптуры; он получает лишь второй приз, но в 1712 году Академия принимает его в свои ряды. После многих незначительных попыток он достиг вершины своей карьеры с картиной «Отплытие на Китеру» (1717), которая сейчас является одним из самых ценных сокровищ Лувра. Весь Париж рукоплескал ему; восхищенный регент сделал его официальным художником короля, а герцогиня де Берри поручила ему украсить свой замок Ла-Муэтт. Он работал лихорадочно, словно зная, что жить ему осталось всего четыре года. Антуан Кроза, соперничавший с самим Филиппом в качестве мецената, предложил Ватто пансион и
