Кратчайшая история Советского Союза - Шейла Фицпатрик
В основе внутрипартийных конфликтов 1920-х гг. лежала борьба за власть, хотя никто не хотел этого признавать: формально у партии, которая не обзавелась ни Führerprinzip (в переводе с немецкого «принцип единоначалия»), ни соответствующими институтами, не было вождя, которому нужно было бы подыскивать замену. Но Ленин умер, и все изменилось, когда народные массы недвусмысленно потребовали – требование это подхватили и некоторые руководители партии, но исходило оно не от них – в прямом смысле слова обожествить умершего. Лозунгом того периода стала фраза «Ленин жив», а от его последователей хотели, чтобы они продолжили завещанное им дело. К ужасу вдовы-атеистки и многих товарищей Ленина, его тело забальзамировали и выставили на всеобщее обозрение в мавзолее у стен Кремля. Едва возникнув, культ Ленина прочно укоренился, а с ним и подспудная убежденность, что партии нужен лидер (по-русски – «вождь»).
Мавзолей Ленина – гранитное сооружение в конструктивистском стиле, построенное в 1920-х гг. на Красной площади у стен Кремля по проекту архитектора Алексея Щусева (фото 1950-х гг.)[14]
Хотя главным камнем преткновения внутрипартийной борьбы 1920-х гг. был, безусловно, вопрос о преемнике, на кону стояли и политические решения, и прежде всего выбор между решительными мерами, популярными среди членов партии, и умеренной линией, которая была больше по душе населению. Ввязываться в борьбу с чуждыми общественными группами – нэпманами, кулаками, попами, «буржуазными специалистами», иностранцами-капиталистами – и сокрушать их силой государства – такая стратегия отлично поддержала бы в партии революционный дух и ощущение целеустремленности. Благоразумнее, однако, казалось идти на уступки населению, прежде всего крестьянству, в попытках завоевать его признание и обеспечить режиму устойчивость. На протяжении большей части 1920-х гг. преобладал второй подход.
Конфликт с Троцким разгорелся еще при жизни Ленина, и касался он не партийного лидерства, а вопросов политического характера, прежде всего нарастания бюрократизма внутри партии, слабой связи с ее рядовыми членами и избыточного влияния узкой элиты «старых большевиков» – то же самое беспокоило и Ленина. Манифест «Новый курс», опубликованный Троцким в 1923 г., призывал к смене поколений и вызвал в партии ожесточенные споры. Зимой 1923–1924 гг. отбор делегатов на грядущий XIII съезд партии превратился в нечто вроде настоящей избирательной кампании в местных партийных организациях: одни делегаты поддерживали Троцкого, другие – «демократических централистов» (которые еще с 1920 г. поднимали вопрос о партийной демократии), а третьи – «большинство ЦК», т. е. Зиновьева и Сталина, которые и победили, несмотря на серьезное противодействие.
Группировку Троцкого стали называть «оппозицией большинству ЦК». Это был ловкий маркетинговый ход, подобный тому, какой в 1903 г. провернул Ленин, назвав свое меньшинство в составе РСДРП «большевиками». Зиновьев, Каменев и Сталин образовали правящий триумвират, а в середине 1924 г. Зиновьев при поддержке политбюро запустил кампанию «Лицом к деревне» с целью перенаправить экономические и культурные ресурсы на село и убедить крестьян, что пролетарская власть на их стороне. Бухарин подхватил эту тему, призвав крестьян «обогащаться». Косвенно это был призыв к коммунистам прекратить клеить ярлык кулака-эксплуататора на всякого прогрессивно настроенного, процветающего крестьянина. Предпринимались и попытки реанимировать советы, бывшие некогда бастионами народной демократии, но теперь прозябавшие без дела. На несколько лет в стране отказались от практики допуска к выборам в советы исключительно тех кандидатов, которых выдвинули местные партийные организации; партия и комсомол ослабили контроль, так что граждане смогли выдвигать своих собственных кандидатов и голосовать более или менее за кого хотят.
В общем, в середине 1920-х гг. как в партии, так и в советах стали заметны определенные ростки демократии. Но советский демократический эксперимент вскоре заглох (крестьяне слишком часто выдвигали во власть уважаемых на селе людей, которых партия считала классовыми врагами), да и партийная демократия преуспела не больше. Сохранив, пусть и не без труда, свое положение в мае 1924 г., Сталин как глава партийного секретариата приложил максимум усилий к тому, чтобы наводнить будущие съезды одобренными Москвой делегатами из регионов. Задача облегчалась тем, что за пределами столиц фракции не имели большого влияния в партии. Коммунисты на местах относили конфликты внутри политбюро к вековой российской традиции «бояре дерутся» и считали оппозиционеров привилегированными фрондерами.
Взяв под свой контроль назначение областных партийных секретарей, которые, в свою очередь, часто выступали делегатами от своих областей на партийных съездах, где избирался Центральный комитет и в конечном итоге политбюро, Сталин поставил «круговорот власти» себе на службу. Но секретари областных комитетов партии преследовали и свой интерес: они были не просто клиентами патрона-Сталина, но «маленькими Сталиными», окруженными «семьями» своих собственных политических клиентов, без которых Москва не смогла бы править регионами. Конечно, не обходилось без регулярных скандалов и редких чисток, но в целом власть первого секретаря обкома партии, одновременно отстаивающего интересы своей вотчины в Москве, останется постоянной величиной до самого исчезновения Советского Союза.
К середине 1920-х гг., когда экономика вернулась к некоему подобию нормального функционирования после тягот Гражданской войны, пришло время всерьез задуматься о важнейшей задаче партии – индустриализации. Сомнений в необходимости быстрой индустриализации, призванной создать предпосылки для социализма, не было, но не было и согласия в том, насколько быстрой она должна быть и где взять деньги на строительство тысяч новых заводов, шахт, гидроэлектростанций, линий электропередачи и железных дорог. Некоторые – в том числе иногда и Троцкий – предлагали, отринув ленинский запрет, осторожно привлекать к делу иностранных инвесторов. Однако было неясно, захотят ли какие-нибудь зарубежные капиталисты вкладывать средства в советскую экономику, не говоря уже о том, получится ли убедить в правильности этой стратегии партию в целом. Пятью годами ранее еще было можно надеяться, что вопрос, как управлять экономическим развитием России, сам собой потеряет актуальность вследствие победы революции на Западе, после чего Россия сможет объединить усилия с Германией и другими развитыми экономиками. Теперь же эта надежда испарилась, так что, выдвинув концепцию «социализма в отдельно взятой стране», Сталин лишь подтвердил очевидное – других вариантов не просматривалось.
Но если на иностранные инвестиции рассчитывать не приходится, деньги на индустриализацию нужно искать где-то в экономике страны, а почти все, у кого эти деньги имелись («эксплуататоры»), уже были к тому времени, к сожалению, экспроприированы. «Нажим» на крестьянство – т. е. принуждение крестьян дороже покупать товары, которые они покупают в городах, и дешевле продавать товары, которые они поставляют на рынок, – многим казался прекрасной идеей. Но это вряд ли соответствовало стратегии «Лицом к деревне», за которую ратовал Зиновьев, не говоря уж об опасениях, что избыточное давление на крестьянство спровоцирует бунты.
Примерно спустя год Сталин вынудил Зиновьева и Каменева, двух других членов антитроцкистского триумвирата, уйти в еще одну оппозиционную фракцию, которая, слишком поздно для какого бы то ни было реального политического успеха, объединила усилия с оппозицией Троцкого. По мере того как рисунок этого фракционного танца усложнялся, становилось все труднее понять, с какими предлагаемыми мерами ассоциируется каждая из группировок. В принципе Троцкий был максималистом («левым») и выступал за самый амбициозный план ускоренного экономического развития. Бухарин, в начале 1920-х гг. занимавший по социальным вопросам радикальную позицию, переместился на правое крыло. Сталин выступал то с правых, то с левых позиций, заставляя вспомнить ходившую тогда шутку про человека, заявляющего: «Я никогда не отклонялся от генеральной линии партии» – и одновременно показывающего ладонью извилистую кривую.
Вместе с культом Ленина укреплялся и новый пагубный культ – культ партии и ее единственно верной линии. Выражение «Партия всегда права» превратилось в заклинание, и в скором времени уважаемых «старых большевиков» уже вынуждали приносить жалкие извинения
