Даниил Альшиц - Начало самодержавия в России
Курбский, как видно из многих мест его писем и сочинений, числит себя во второй группе указанных чинов, окружавших царя, а именно среди «крепких стратигов и стратилатов», которым предпочли нынешних «воеводишек». Мы знаем, что Курбский не стеснялся напоминать о своих заслугах. Но говорит он всегда лишь о своих воинских трудах и подвигах. Словом, в «избранном совете», в «мудрейшей раде», среди «избранных и преподобных мужей» Курбский себя не видит. Все это определенно наводит на мысль, что рьяным «согласником» Адашева и Сильвестра князь стал задним числом, когда он — бывший боярин — сам оказался таким же опальным, как бывшие худородные временщики.
Неосновательное причисление Курбского к Избранной раде способствовало созданию искаженного представления о ней. Оно повлекло за собой выводы о ее пробоярской ориентации.
Оба полемиста — Иван Грозный и Курбский наделяют «совет», о котором у них идет речь, — Избранную раду функциями директории, фактического правительства. Поэтому точнее всего, на наш взгляд, Избранную раду правительством и называть. Это тем более верно, что в отличие от органа совещательного и законодательного — Боярской думы, Избранная рада была органом, который осуществлял непосредственную исполнительную власть, формировал новый приказный аппарат и руководил этим аппаратом.
Царь входил в правительство, фактически управлявшее страной в конце 40—50-х гг., и был удостоен в нем «честью председания» (по его утверждениям, лишь номинального). Он участвовал в его работе вместе со своими «друзьями и сотрудниками» Сильвестром и Адашевым. Это важнейшее обстоятельство придавало Избранной раде характер управляющей инстанции. На реформах фактического правительства здесь следует остановиться для того, чтобы лучше представить себе, на смену какому направлению развития складывавшегося в тот период русского централизованного государства пришло самодержавие. Без этого невозможно оценить «градус» того политического поворота, которым было введение царской опричнины, и, следовательно, масштаб самой опричнины как социально-политического явления, как решительного поворотного момента в истории страны.
Формула — «выражали интересы (или чаяния) широкой дворянской массы и верхушки городского посада» — стала популярным общим определением той социально-политической позиции, которую отстаивали Адашев и Сильвестр.
Те, что выступают от имени «обделенных» — в данном случае от лица служилой массы и верхов посада против традиционных верхов — «вельмож», «богатых» и «брюхатых», по сути выступают от имени всего народа, всего государства. Злоупотребления высшей касты касаются действительно всего и вся. Поэтому борьба, которую ведут «нижние» эксплуататоры с «верхними», и в самом деле имеет поддержку низов, охотно выступающих протии высших, «главных» эксплуататоров.
Объективным выражением общих интересов этого «союза коня и всадника» является неизменное требование таких деятелей, как Адашев и Сильвестр, заменить правопорядок древний, децентрализующий новым правопорядком — централизующим требование создать государство на единой правовой основе. Именно эту тенденцию и выражает на все лады повторяемый призыв, обращенный к царю, — ввести «закон и правду».
Начиная с 1549 г. правительство обрушивает на прежний удельно-феодальный порядок, царивший в стране, целую лавину новых установлений.
Первой по времени реформой нового правительства был приговор от 28 февраля 1549 г. «Во всех городах Московьския земли наместником детей боярских не судити ни в чем, оприч душегубства и татьбы и розбоя с поличным». Сразу же «во вся городы детем боярским» были посланы соответственные «жаловальные грамоты».
Эту реформу многие историки считают исключительно продворянской — началом постепенного оформления сословных привилегий дворянства. Однако дело здесь, на наш взгляд, обстоит сложнее. Нельзя не учитывать, что служилые люди на местах были данным приговором освобождены от наместнического суда по всякого рода мелким делам, но для них сохранялась подсудность наместникам по наиболее серьезным делам — татьба, убийство и разбой. Мера вполне понятная, если учесть, что именно служилые люди, годами не получавшие жалованья, неустроенные земельно (серьезные улучшения их положения были еще впереди), составляли шайки вооруженных грабителей, нападали на вотчины богатых феодалов и «торговых мужиков», терроризировали население грабежами и разбоями. Прекратить хозяйничание по уездам и волостям отрядов вооруженных разбойничьих шаек из провинциальных дворян было в момент становления централизованного государства первоочередной мерой, реально облегчавшей положение всех категорий населения, защищавшей жизнь и имущество как богатых, так и «всех христиан».
Если так посмотреть на приговор от 28 февраля 1549 г., то новым смыслом наполнится свидетельство И. С. Пересветова о «хороших порядках», якобы введенных в своей стране мудрым философом Магметом-салтаном: «А воинников своих велел судити с великою грозою смертного казнию…»; «…а станется татьба в войске или разбой, или что иное… ино на такия лихия люди, тати и разбойники, обыск царев живет накрепко…»; «…а который десятцкой утаит лихово человека во своем десятку, ино десятник тот с лихим человеком казнен будет смертною казнию для того, чтобы лиха не множилося…».
Как видим, друг и защитник воинников И. Пересветов расхваливает жесточайшие меры против татей и разбойников из их числа. Нет причин полагать, что этот мотив присутствует у него случайно. Другое дело, что мера, подчеркивавшая неослабность действия прежней карательной системы в отношении служилых людей, подавалась в духе времени в качестве льготы и особой милости. Одним из первых решений правительства, которое была вынуждена утвердить Боярская дума, явился указ о местничестве 1549 г. Вскоре, в 1550 г., он был дополнен более подробным указом.
В Официальной разрядной книге московских государей находим уникальную по своей полноте и достоверности картину местнических споров и приговоров XVI в. Благодаря этому мы можем составить себе представление о тех реальных последствиях, которые имели указы 1549–1550 гг. Произошло явное «огосударствление» местничества. Назначение на службу стало государственной обязанностью. Неисполнение ее влекло наказание, иногда очень суровое. Арбитром в решении местнического спора стал глава государства, который для подготовки своего, решения мог создать думскую комиссию. Служебное начало при назначении на должность было поставлено выше родового.
Укрепление нового государства (монархии) требовало решительной замены хищнического аппарата власти на местах, сложившегося при боярском правлении. В порядок дня встало создание аппарата чиновников государства,[16] деятельность которых исключала бы злоупотребления в отношении казны и произвол в отношении подданных со стороны практически бесконтрольных наместников.
В служебнике второй половины XVI в. сохранилась молитва, которая рекомендовалась как образец покаяния для дурных наместников. В ней явно присутствуют элементы столь принятого при Грозном сатирического разоблачения «сильных» и «брюхатых» хищников и мздоимцев: «Съгреших пред богом и по бозе пред государем пред великим князем — русским царем. Заповеданная мне им нигде же его слова права не сотворих, но и все иреступих и солгах и не исправих. Волости и грады держах от государя и суд не право, по мзде и но посулу. Праваго и вени доснех, а виноватого правым доспех. А государю суд неправо сказах — все по мзде и по посулу. Невинных на казнь и на смерть выдах, а все по мзде и по посулу. Ох мне, грешному! О горе мне, грешному! Како мене земля не пожрет за моя окаянные грехи преступившему заповид божию и закон, и суд божей, и от государя своего заповеданное слово. И богатьства насильством, и кривым судом, и неправдою стяжах и преобретох. Отче, прости мя — съгреших, аще буду и свою челядь насильством и неправдою казних и наготою, и гладом, и босотою озлобих. И в том, отче, прости мя согреших и сотворих в спя, или в лихом ядении, или во пьянстве врагом зле прельщаем, падая в блюд и во прелюбодейство, и в клятвы во свады, и во игры злыи во свары, и во преступления клятвы…». Наиболее эффективной формой создания исполнительного аппарата явилось избрание на местах самими подданными чиновников для несения государственных, «казенных» функций. Выбранные в городах и волостях целовальники и старосты становились «чиноначальными» людьми государства. Выборность и сменяемость этих лиц ставила их деятельность в пользу государства и контролируемую государством также и под контроль подданных.
Создавая таким способом широкую, разветвленную систему служащих ей чиновников, центральная власть избавляла себя от недовольства подданных за их злоупотребления.
