История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 2 - Луи Адольф Тьер
Император Александр положился в этом вопросе на своего старого министра. Шампаньи договорился с Румянцевым и нашел его склонным согласиться на всё без колебаний. Однако когда речь зашла о требуемой предосторожности, тот отказался от каких-либо обсуждений. По мнению Румянцева, новая отсрочка, после пятнадцати месяцев ожидания, была совершенно неприемлема.
Напрасно Шампаньи отвечал, что речь идет лишь о нескольких неделях, что в Лондон пошлют курьеров и ответ не заставит себя ждать; что в случае согласия Англии на предложение о переговорах вскоре станет ясно, принимает ли она uti possidetis; что если она его примет, стоит потерпеть, чтобы получить прекрасные приобретения мирным путем; что если, напротив, она его не примет, можно будет тотчас начать переговоры в Константинополе, за которыми и последует, мирным или военным путем, приобретение столь желанных берегов Дуная. «Вечные отсрочки! – страдальчески восклицал Румянцев. – Нам вы предлагаете одни отсрочки, а себе не полагаете отсрочек ни в Мадриде, ни в Риме! И ладно бы определенная, установленная отсрочка, по истечении которой прекратится всякая неопределенность. Но нас хотят принудить ждать до той минуты, когда переговоры не оставят более обоснованной надежды договориться. А переговоры, бывает, длятся годами! Нам придется годами оставаться в состоянии перемирия с турками!»
Шампаньи был поражен нетерпением старого министра, которым владела та пламенная страсть, что охватывают иногда стариков, отнимая у них всякую степенность, свойственную возрасту, не сообщая при этом привлекательной живости. Было также очевидно, что к пылкости Румянцева примешивалось и некоторое недоверие, ибо он опасался, как бы новой отсрочкой его и его господина не завлекли в какую-нибудь ловушку. Понимая, что он связывает с этим приобретением славу своих последних дней и будет более требовательным, чем сам Александр, Шампаньи счел должным предоставить Императору Французов лично повлиять на императора России, чтобы добиться от него принятия столь необходимой оговорки в договоре.
Наполеон сумел добиться некоторых уступок от нетерпения Александра и положился на Шампаньи, дабы тот добился равных уступок от нетерпения Румянцева. Между тем он хотел, чтобы его молодой союзник был доволен, ибо рассчитывал в своей нынешней политике полагаться не только на реальность, но и на очевидность альянса с Россией. Поэтому, несмотря на потребность в деньгах, Наполеон не отказался предоставить новое сокращение контрибуций для Пруссии: приобретение устьев Дуная утратило бы некоторую часть своей цены для Александра, если бы по возвращении на Север он снова услышал упреки несчастных бывших союзников. Он просил Наполеона сократить контрибуции Пруссии на сорок миллионов и продлить на несколько лет сроки их выплат. Он даже собственноручно составил письмо, которым Наполеон должен был известить его об этой уступке, приписав ее его личному и настоятельному вмешательству. Наполеон знал, что это один из наиболее верных способов обязать императора Александра и, после некоторого сопротивления, дабы заставить оценить свою жертву, весьма реальную, впрочем, при состоянии его финансовых ресурсов, согласился сократить сумму выплат на двадцать миллионов и продлить срок. Так, вместо 140 миллионов за два года Пруссия должна была заплатить только 120 миллионов за три года.
Обоим государям, старавшимся таким образом угодить друг другу, оставалось обсудить еще одно предложение, инициативу которого Наполеон не хотел брать на себя. Речь шла о семейном альянсе, о браке Наполеона с одной из сестер императора Александра. Наполеон не раз подумывал развестись с Жозефиной, чтобы сочетаться браком с принцессой, которая могла бы дать ему наследника, и в исполнении этого замысла его всегда останавливали привязанность к подруге молодости и невозможность определиться с выбором. Однако он непрестанно возвращался к этой мысли. И теперь ему представился случай ее исполнить, ибо рядом с ним находился государь, на союзе с которым он хотел основать свою политику, притом государь почти его возраста, у которого были сестры на выданье. Между тем, хотя он с утра до вечера находился рядом с Александром и они доходили до самых откровенных признаний, Александр ни разу не коснулся темы, которая столь живо интересовала Наполеона. А французский император, в своем величии считая, что оказывает честь всем, с кем соединяется, был слишком горд, чтобы сделать первый шаг, не будучи уверенным в успехе. Каждый день они с Александром беседовали о союзе, который ничто не сумеет нарушить, ибо их интересы совпадают и у них есть все политические причины быть тесно связанными. У них были для этого и личные причины, поскольку они видели и оценили друг друга, стали дороги друг другу, подходили друг другу во всем, совпадая во взглядах и вкусах, были молоды, перед ними простиралось огромное будущее, и у них еще было время вернуться к отложенным планам на Востоке. «Румянцев стар, – говорил Наполеон Александру, – ему не терпится насладиться победой. Но вы молоды, вы можете подождать!» «Румянцев человек из прошлого, – отвечал Александр, – он наделен страстями, которых нет у меня. Я гораздо более хочу цивилизовать свою империю, нежели увеличить ее. Дунайских провинций я желаю для своего народа, а не для себя. Я могу подождать других территориальных переустройств, необходимых моей империи. Но вам, – добавлял он, – также следует насладиться великими вещами, вами свершенными. Вы должны прекратить подставлять вашу драгоценную голову под ядра. Разве у вас не довольно славы и могущества? Разве у Александра и Цезаря их было больше? Наслаждайтесь, будьте счастливы, и отложим на будущее все прочие наши планы».
На такое исповедание бескорыстия Наполеон отвечал исповеданием любви к миру и покою. Александр, казалось, не хотел уже Константинополя, а Наполеон исполнился отвращения к войнам, сражениям и победам. Прогуливаясь вокруг Эрфурта, в некотором удалении от своих офицеров, оба государя предавались откровенным излияниям, в которых Александр доходил даже до признаний в самых тайных привязанностях. Не раз говорили о том, как досадно, что у Наполеона нет сына, и, подходя столь близко к цели, к которой Наполеон хотел подвести Александра,
