Коллектив авторов - Источниковедение
В целом отсутствие развитой эссеистики, в частности в литературной, научной и философской сфере, – характерная особенность структуры российской источниковой базы. Осознание этого факта позволяет лучше понять российскую ментальность, характер взаимосвязи личности и общества.
2.10.7. Исповедь
Исповедь – вид философских произведений, утверждающих уникальность человеческой индивидуальности. Такое предназначение данного вида исторических источников сближает его с эссеистикой.
Жанр исповеди нельзя отнести к распространенным, но он принципиально важен для понимания источников Нового времени. Во-первых, необходимо строго разграничивать «исповедь» в системе источников Нового времени и средневековые источники с тем же названием (например, «Исповедь блаженного Августина»). Средневековые источники имеют явно выраженный теологический и нравоучительный характер.
Начало виду в системе источников Нового времени положила «Исповедь» Ж.-Ж. Руссо, написанная во второй половине 1760‑х годов. Попробуем разобраться, в чем заключается цель создания данного произведения. Если ориентироваться только на формальные признаки, принятые в отечественной историографии при характеристике мемуаров, то произведение Руссо вполне можно бы отнести к мемуарам: в центре повествования – личность автора, он по памяти воспроизводит события своей жизни, а понятие об историческом самосознании как первичной социальной функции мемуаристики слишком расплывчато для того, чтобы использовать его в качестве практического критерия. Руссо, казалось бы, не отбирает события. Он пишет обо всем, о чем вспомнит, вплоть до мелочей, и в этом он похож на А. Т. Болотова; но произведение Руссо содержит еще более мелкие, мало значимые детали его жизни. Ключ к пониманию смысла произведения – в первых его абзацах:
Я предпринимаю дело беспримерное, которое не найдет подражателя. Я хочу показать своим собратьям одного человека во всей правде его природы – и этим человеком буду я.
Я один. Я знаю свое сердце и знаю людей. Я создан иначе, чем кто-либо из виденных мною; осмеливаюсь думать, что я не похож ни на кого на свете. Если я не лучше других, то по крайней мере не такой, как они. Хорошо или дурно сделала природа, разбив форму, в которую она меня отлила, об этом можно судить, только прочтя мою исповедь.
Пусть трубный глас Страшного суда раздастся когда угодно, – я предстану пред Верховным судией с этой книгой в руках. Я громко скажу: «Вот что я делал, что думал, чем был. С одинаковой откровенностью рассказал я о хорошем и о дурном. Дурного ничего не утаил, хорошего ничего не прибавил; и если что-либо слегка приукрасил, то лишь для того, чтобы заполнить пробелы моей памяти. Может быть, мне случилось выдавать за правду то, что мне казалось правдой, но никогда не выдавал я за правду заведомую ложь. Я показал себя таким, каким был в действительности: презренным и низким, когда им был, добрым, благородным, возвышенным, когда был им. Я обнажил всю свою душу и показал ее такою, какою ты видел ее сам, Всемогущий. Собери вокруг меня неисчислимую толпу подобных мне: пусть они слушают мою исповедь, пусть краснеют за мою низость, пусть сокрушаются о моих злополучиях. Пусть каждый из них у подножия твоего престола в свою очередь с такой же искренностью раскроет сердце свое, и пусть потом хоть один из них, если осмелится, скажет тебе: «Я был лучше этого человека»[415].
Итак, произведение Руссо – философское. Смысл его – в утверждении уникальности человеческой индивидуальности в противовес общепринятому мнению эпохи Просвещения о единообразии природы человека.
Другие известные нам исповеди также имеют философский характер (не забудем при этом, что этика – часть философии).
В российской традиции выделим два произведения рассматриваемого вида: «Исповедь» Л. Н. Толстого и «Самопознание» Н. А. Бердяева (хотя последнее произведение и находится вне хронологических рамок данного раздела, но по сути оно тяготеет именно к этой эпохе).
Сопоставление приведенных примеров заставляет сделать вывод о нарастающем влиянии социальной среды на индивидуальность. В произведении Н. А. Бердяева социальный фон гораздо более ощутим, чем в «Исповеди» Ж.-Ж. Руссо.
Глава 3
Источники российской истории XX века
3.1. Общая характеристика источников новейшего времени
Единство и внутренняя целостность Новейшего времени как исторической эпохи, включающей в себя большую часть XX в., не бесспорны.
Зачастую (особенно в англоязычной научной традиции) выделяются не один, а два периода, один из которых («межвоенный период», англ. Interwar period, аналогичные термины имеются во французском и немецком языках) охватывает время между Первой и Второй мировыми войнами, а второй («послевоенная эра», англ. Postwar era) – простирается со второй половины 40‑х по начало 90‑х годов XX в. Напротив, французское понятие «l’époque contemporaine» (буквально «современная эпоха») объединяет в себе все исторические события с конца XVIII по второе десятилетие XXI в. включительно. История России, в которой существует так называемый советский период 1917–1991 гг., резко обособленный как от предшествующего, так и от последующего времени, выглядит в этом отношении парадоксальным исключением, возникшим как результат сознательного изъятия «одной отдельно взятой страны» из мирового исторического процесса. Вместе с тем источниковедческий (т. е. ориентированный на цели и пути созидательной деятельности человека) подход позволяет обозначить характерные черты Новейшего времени, отличающие этот период ото всех прочих и обеспечивающие его внутреннее единство.
Наступление Новейшего времени было подготовлено ходом промышленной революции. Механизированное фабричное производство остро нуждалось в притоке новых людских сил, а развитие транспорта создавало условия для постоянного пополнения рабочего контингента. При этом стремление предпринимателей к извлечению максимальной прибыли обусловливало высокие требования к интенсивности труда, тогда как относительная простота технологий, напротив, понижала требования к квалификации основной массы заводских рабочих. В результате хлынувшие в города люди либо не отличались развитыми умственными способностями и утонченной душевной организацией, либо не имели физической возможности реализовывать свои таланты; те немногие, кому удавалось вырваться из заколдованного круга, стремительно поднимались по открывшейся социальной лестнице, вытесняя прежнюю элиту – дворянство. Отрываясь в момент переезда от традиционной сельской культуры, новые горожане не могли в то же время освоить и классическую культуру Нового времени, ориентированную на более подготовленного реципиента. Возникал культурный вакуум, который заполнялся упрощенными по форме и содержанию произведениями, получившими в дальнейшем собирательное название массовой культуры. До известного времени зародыши массовой культуры существовали параллельно с высокой культурой как ее искаженная проекция, однако с развитием записывающей и воспроизводящей техники (фотография, звукозапись, киносъемка, в дальнейшем – радиовещание и телевидение) массовая культура получила инструменты для интенсивной экспансии и начала уже не транслировать, а вытеснять классическую культуру, диктуя ей жесткие условия выживания в новом мире. Преодоление неграмотности, ставшее (по крайней мере в развитых странах) одним из важнейших социальных достижений второй половины XIX – начала XX в., лишь усугубило ситуацию, поскольку овладение навыками чтения и письма еще не означало приобщения ни к образцам высокого искусства, ни к новейшим достижениям научной мысли. В итоге масса и массовая культура сделались знаковыми социальными феноменами наступившего XX в.
Ключевая характеристика массовой культуры вытекает из описанных выше обстоятельств ее появления и состоит в ориентации большинства создаваемых произведений на неискушенного потребителя. Прежде всего, данная тенденция наблюдается в области источников личного происхождения, появившихся в Новое время и служивших средством выстраивания межличностной коммуникации. Классическая культура Нового времени породила сложную систему видов и разновидностей источников личного происхождения, обслуживавших различные варианты соответствующей целевой установки. Теперь же отложенная во времени коммуникация с самим собой (целеполагание дневников) утрачивает свое значение (очевидно, ввиду сложности самого процесса саморефлексии), коммуникация с ограниченным кругом реципиентов (близкими людьми) осуществляется с помощью телефона, снимающего потребность в эпистолярном жанре, а мемуары и эссеистика, служившие раньше индивидуализированной коммуникации с неограниченным кругом читателей, сливаются с публицистикой, теряя личностное начало вплоть до распространения практики написания политических «мемуаров» бригадами референтов той или иной высокопоставленной персоны. Итогом становится системный кризис всей обсуждаемой группы видов.
