Пайпс - Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917
Иванов поднял по тревоге стоявший на охране Ставки батальон георгиевских кавалеров, то есть ветеранов, получивших ранения и награжденных Георгиевским крестом за храбрость, проявленную в бою. В разговоре с друзьями Иванов казался далеко не уверенным в благонадежности своих людей и успехе своей миссии53. Отряд из 800 человек выехал поездом из Могилева около одиннадцати утра, направляясь в Царское Село самым прямым путем — через Витебск и Дно. Сам Иванов выехал два часа спустя.
Теперь, когда мы знаем, что миссия Иванова не состоялась, трудно сказать, могла бы она быть успешной, действуй царь в последующие дни решительней. Однако замысел представляется не столь безнадежным, как в это, похоже, уверовали политики и даже генералы под влиянием политиков. 27 февраля восстанием был охвачен только Петроград; за исключением нескольких стачек солидарности в Москве, повсюду в стране было спокойно. Решительные действия дисциплинированных фронтовых частей могли бы подавить восстание, которое пока еще было лишь гарнизонным бунтом. Однако на этот план махнули рукой потому, что политики убедили себя — и, как показали дальнейшие события, напрасно, — будто лишь Дума способна восстановить порядок. Они сумели убедить и генералов оказать давление на царя и вынудить его отказаться от власти. В действительности политические уступки, когда они наконец были сделаны, дали эффект, противоположный ожидаемому, превратив бунт Петроградского гарнизона в народную революцию.
О том, что Петроградский гарнизон превратился в сброд, не способный к сопротивлению, ярко свидетельствует эпизод, произошедший 28 февраля на открытии заседаний новообразованного Совета. Как вспоминал Шляпников, после того как Чхеидзе открыл собрание и исполнительный комитет сделал отчет о своей деятельности, «по докладу были выступления, но значительная доля их не имела прямого отношения к отчету. Выступали солдаты — представители некоторых полков с приветствиями и поздравлениями с «победой народа». Благодаря этим выступлениям заседание Совета быстро превратилось из делового в митинговое... Около Таврического дворца раздается пулеметная пальба. Звуки выстрелов проникают и в комнату собрания, долетают и до чутких ушей солдат. Моментально создается паника, люди бросаются сплошною массою к дверям, волной выкатываются в Екатерининский зал. Солдаты, находившиеся в этой огромной зале, также стремились к выходу в различных направлениях. Некоторые бросились бить окна, выходящие в сад, намереваясь выпрыгнуть через разбитые стекла»54.
Царский поезд — голубой с золотой отделкой — выехал из Могилева 28 февраля в пять часов утра, опережая Иванова и его экспедицию. Перед царским шел свитский поезд — с штабом и военной охраной. Однако, чтобы не помешать миссии Иванова, царский поезд двинулся не кратчайшим, а кружным путем55, взяв вначале на восток — в направлении Москвы, а затем у Вязьмы изменив курс на северо-запад, в сторону станции Бологое. Этот виток имел серьезные последствия. Иванов приехал в Царское, как и планировалось, 1 марта. Если бы царский поезд проследовал тем же путем 2 марта, когда Николая принуждали к отречению, его жена была бы рядом с ним. И императрица была уверена, что в таком случае он смог бы противостоять требованиям оставить трон.
Весь день 28 февраля путешествие царского поезда и свиты проходило без всяких приключений. Но около часа ночи, когда свитский поезд въехал в Малую Вишеру, в 170 километрах к юго-востоку от столицы, офицер доложил, что пути впереди в руках «недружелюбно настроенных солдат». Когда чуть позднее в Малую Вишеру вошел царский поезд, государя разбудили. После краткого совещания было решено вернуться в Бологое и оттуда проследовать в Псков, где имелся телеграфный аппарат Хьюза для прямых переговоров и располагался штаб Северного фронта под командованием генерала Н.В.Рузского. Воейков, бывший свидетелем этого эпизода, рассказывал, что царь все это время проявлял удивительную выдержку56. Царский поезд достиг Пскова 1 марта в 7.05 вечера.
Встречал царя городской голова, но Рузского, ко всеобщему недоумению, не было. Он появился через несколько минут; по словам Дубенского, «Рузский шел согбенный, седой, старый, в резиновых калошах... Лицо у него бледное, болезненное, и глаза из-под очков смотрели неприветливо»57. Рузский, которому суждено было сыграть критическую роль в разворачивавшихся событиях, по положению уступавший только Алексееву, был, очевидно, самым «политизированным» из всех генералов командования. Ему часто приходилось сталкиваться с Протопоповым по вопросам продовольственного снабжения и по поводу решения о выводе Петроградского округа из его подчинения. Все его симпатии были целиком на стороне думской оппозиции. Он не любил Николая и считал монархию анахронизмом. «Николаю, таким образом, предстояло прожить самые критические два дня своей жизни под влиянием военачальника, настроенного решительно против него»58. С первой минуты появления царя в Пскове Рузский стремился убедить его сначала даровать уступки Думе, а затем и отречься*.
* Рузский был арестован большевиками в сентябре 1918 года в Пятигорске, куда переехал, выйдя в отставку, и в следующем месяце убит в числе других 136 жертв террора. Он всячески старался очистить свое имя от обвинений, будто это он принудил Николая II к отречению. Императрица Александра Федоровна в письме мужу 3 марта 1917 года назвала Рузского Иудой (см.: КА. 1923. № 4. С. 219). О его судьбе см.: Вильчков-ский С.Н.//РЛ. 1922. № 3. С. 161-186.
В тот же вечер в Пскове ожидали Родзянко, который должен был дать подробный рапорт о положении в столице, но Совет министров запретил ему покидать город. В 8.41 вечера об этом стало известно в Пскове59.
Царь и не представлял, насколько он не у дел с тех пор, как события стали развиваться по своим внутренним законам. Гражданские и военные чиновники никак не могли повлиять на ситуацию: 1 марта политическое противоборство шло не между царем и Думой, а между Думой и новым претендентом на власть — Петроградским Советом.
* * *
Когда мятежники сделали свое дело, центр внимания переместился в Таврический дворец. Накануне думские лидеры узнали, что царь повелел прервать сессию Думы. Под давлением радикалов Родзянко назначил на следующее утро заседание Прогрессивного блока с советом старейшин, состоявшим из представителей различных думских партий60. Теперь у Думы появился шанс продемонстрировать решимость, отклонив повеление царя и созвав новое революционное собрание. Дума так долго стояла на переднем крае оппозиции к царизму, что, когда город охватил хаос, люди невольно обратили взор к Думе в ожидании руководящей воли. Все надеялись, что Дума сможет тотчас же сформировать кабинет и взять на себя управление страной.
Но теперь, когда наконец столь долгожданная власть сама шла в руки, Дума спряталась за формальное соблюдение законопорядка.
Ведь Николай II был все еще монархом, и поскольку он запретил временно заседания Думы, у нее не было законного права продолжать работу. Некоторые левые и правые депутаты требовали проигнорировать желание царя, но Родзянко не уступал; напротив, он отправил царю телеграмму с просьбой предоставить Думе полномочия на формирование кабинета министров. К полудню он согласился обсуждать с советом старейшин дальнейший курс действий. Старейшины Думы были очень взволнованы. Они опасались, что их неповиновение монаршей воле может подлить масла в огонь народных страстей и способствовать анархии. В то же время они считали невозможным пребывать в инертности, когда к Думе стекаются толпы демонстрантов, требуя действий. 27 февраля толпа в 25 тыс. человек заполнила пространство перед Таврическим дворцом, некоторые проникли даже во дворец.
Зажатые в угол, старейшины выработали уклончивое, компромиссное решение. Из уважения к монаршей воле они просили депутатов собраться в 2.30 пополудни в другом зале Таврического дворца, так называемом Полуциркульном, на «частное совещание». Присутствовали большинство членов Прогрессивного блока вкупе с социалистами, но без консерваторов. Вот как описывает эту сцену Шульгин: «Он [зал] едва вместил нас: вся Дума была налицо. За столом были Родзянко и старейшины. Кругом сидели и стояли, столпившись, стеснившись, остальные... Встревоженные, взволнованные, как-то душевно прижавшиеся друг к другу... Даже люди, много лет враждовавшие, почувствовали вдруг, что есть нечто, что всем одинаково опасно, грозно, отвратительно... Это нечто — была улица... уличная толпа... Ее приближавшееся дыхание уже чувствовалось... С улицей шествовала Та, о которой очень немногие подумали тогда, но очень многие, наверное, ощутили ее бессознательно. Потому что они были бледны, с тайно сжимающимися сердцами... По улице, окруженная многотысячной толпой, шла Смерть...»61
