Ричард Пайпс - Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905 — 1917

Ричард Пайпс

Русская революция

Книга 1

Агония старого режима

1905–1917

Паралитики власти слабо, нерешительно, как-то нехотя борются с эпилептиками революции.

Предисловие к русскому изданию 2005 года

Мои книги «Русская революция» и «Россия под большевиками» впервые вышли в свет в Соединенных Штатах в 1990-м и 1994 году соответственно. Был подписан контракт и на русское издание: с московским издательством «Книга», которое традиционно выпускало репринты, а в то время — после развала Советского Союза — начинало печатать и оригинальные книги, лишь бы они были интересными. Контракт предусматривал стотысячный тираж — цифра экстраординарная для исторической монографии в США, но для тогдашней России неудивительная. Перевод продвинулся уже довольно далеко, когда руководство «Книги» приняло решение перейти на выпуск книг и периодических изданий, посвященных проблемам бизнеса, и в связи с этим отказалось от планов издать мою работу.

Публикация моих трудов на русском языке стала казаться несбыточной мечтой, но тут на сцене появилось еще одно издательство — Российская политическая энциклопедия, или Роспэн, — оно подхватило эстафету и продолжило работу по подготовке моей работы к печати. Проблема здесь оказалась вот в чем. Это сегодня Роспэн — крупнейшая фигура среди тех, кто занимается публикацией исторических документов и монографий, а тогда оно только становилось на ноги, и его редакторский состав практически отсутствовал. Поэтому во всех трех томах, увидевших свет в промежутке между 1994-м и 1997 годами, содержалось множество опечаток и ошибок, включая смысловые.

Более того, я был немало удивлен, узнав, что тиражи, первоначально запланированные на цифру в сто тысяч экземпляров, сократились для «Русской революции» до пяти тысяч экземпляров. А «Россия под большевиками» оказалась изданной всего-то в двух тысячах экземпляров: в несколько раз меньше, чем тиражи этих же книг в США! И я не вижу здесь недоработки издателя. Как мне кажется, произошло вот что. После семидесяти лет барабанной пропаганды «идеалов Великого Октября» российские читатели потеряли всякий интерес к исторической правде о том, как начиналась и на чем строилась Советская Россия. Наоборот, они не хотели вообще вспоминать об этом. С примерно таким же явлением я встретился в Германии, когда по окончании Второй мировой войны далеко не каждый был готов читать про то, как отвратителен нацизм, или вступать в дискуссии на эту тему. Со временем положение изменилось, и сегодня Германия наводнена книгами, посвященными событиям 1933–1945 годов. Полагаю, то же самое произойдет и в России, когда повзрослеют поколения, которые сами никак не участвовали в коммунистическом варварстве.

Мне повезло: свой огромный проект рассмотрения четвертьвековой российской истории с 1899-го по 1924 год я претворял в жизнь в условиях, когда, с наступлением в 1985 году горбачевской перестройки, советский режим стал разрешать все больше и больше свободы. Все больше и больше архивных документов о тех или иных событиях появлялось на свет; советские историки, анализировавшие прошлое, начинали смотреть на проблемы все шире. Разрешалось все то, что было десятилетиями запрещено. А после того, как советский режим рухнул, не только российские, но и иностранные ученые были допущены практически ко всем документам русской революции. Ознакомление с закрытыми до того историческими архивами, такими как, например, Центральный Партархив, да и другими, заметно увеличило мой багаж знаний. Я часто ссылаюсь на эти архивы в третьей книге, «Россия под большевиками», которая в основном написана после 1991 года.

Почему же я посвятил столько сил и столько времени этой теме? Да потому, что я считаю российский опыт классическим примером того, к какой катастрофе приводит использование государственной власти для того, чтобы переделать саму суть и человека, и общества, людьми сформированного. А ведь именно это и было конечной целью большевиков. Вспомним Троцкого: это же он однажды заявил, что его партия ставит своей задачей ни больше ни меньше, как «перевернуть мир». Такая цель может выглядеть сколь угодно безумной, но для многих интеллектуалов она была (и остается до сих пор) неотразимо привлекательной. И чем дальше становилась эта недостижимая цель, тем более жестокими становились шаги большевистских теоретиков, беспримерно убежденных в своей правоте. Эта убежденность заставляла их видеть в очередном — еще более безжалостном — насилии над человеком средство достижения своих целей. Кончилось все безоговорочной катастрофой: десятками миллионов умерших — от голода, от рабского лагерного труда, от расстрелов. Это в России. В Китае или, например, Камбодже случались события еще более жуткие.

Все это надо просто знать. Меня поражают результаты опросов общественного мнения, согласно которым граждане России считают Ленина и Сталина соответственно третьим и четвертым по значению из величайших деятелей истории человечества. Ленинские бюсты и статуи в полный рост, разбросанные по городам и весям России, ужасают меня. Равно как и прославленные в названиях улиц «Великие Октябри», и прочие советские реалии. И все продолжают вязнуть в этой бесконечной галлюцинации, оставаясь в плену болтунов, обещающих рай на земле. И будут вязнуть, пока человек не прочертит четкую границу, отделяющую его от прошлого, — так, как это сделали немцы своей денацификацией. Поэтому пусть выходящие в свет сегодня мои три тома, теперь избавленные от ошибок, найдут многочисленных читателей не только в России, но и в той ее части, которая раньше называлась «советскими республиками».

Хочу выразить глубокую признательность М.Д.Тименчику и Н.И.Кигаю, двум переводчикам, выполнившим эту трудоемкую — как с точки зрения объема, так и сложности — работу; а также издателю, г-ну Игорю Захарову, за то, что мои труды вновь доступны российскому читателю.

Ричард Пайпс, март 2005

Предисловие к первому русскому изданию

Приступая к работе над этой книгой, я с самого начала (уже в 1976 году) затаил мечту о встрече с русским читателем, ибо был убежден, что рано или поздно книга станет ему доступна, хотя загадывать, когда именно придет такой день, естественно, не решался. И вот теперь, когда вдруг стали сбываться мои чаяния, меня охватывает смешанное чувство гордости и смущения: ведь, представляя на суд русского читателя мое исследование, я сознаю, что пользовался преимуществом свободного доступа к источникам, которого были лишены мои коллеги в самой России.

Эта книга заведомо разочарует две категории читателей: тех, кто полагает, что события 1917 года были неизбежны и положительны, и тех, кому они представляются противоестественным отходом от верного исторического пути России. Но она найдет отклик у всех тех, чье сознание не зашорено и не сковано идеологическими установками социалистической или националистической ориентации. В течение долгих лет работы над этой книгой я твердо придерживался мысли, что события, в ней описываемые, были вовсе не неизбежными, однако настроения, которые за ними стояли, не могли остаться без последствий. И центральное место в моем труде занимают не идеи или безликие «массы», но личности и группы, чьи поступки и решения повлияли на судьбы миллионов. Русская революция для меня драма, трагические события которой проистекают из человеческих слабостей.

Перед лицом трагедии историк вовсе не обязан оставаться совершенно бесстрастным наблюдателем, и если иногда мне не удавалось скрыть собственного волнения, это не стоит воспринимать как свидетельство «ненаучного» подхода. Аристотель, учивший умеренности во всем, тут делал исключение, говоря, что «тех, кого не сердит то, что сердить должно, следует счесть дураками». И там, где между людьми царит очевидная несправедливость, самое место гневу.

Мои политические взгляды лучше всего описываются понятием либерал-консерватизма в том смысле, в каком Петр Струве применял его к себе и к Столыпину. Это понятие полагает свободу высшим человеческим благом, но сознавая, что оно может быть достигнуто лишь при условии уважения к государственным институтам, закону и частной собственности. И доведись мне жить в России до 1917 года, я, очевидно, стал бы октябристом. Естественно, мои взгляды влияют на мой подход к событиям прошлого.

События прошлого важно изучать не только для того, чтобы понять, как Россия пришла к своему нынешнему состоянию, но и для того, чтобы избежать старых ошибок в будущем, когда Россия найдет в себе силы восстать из руин, куда ввергло ее семидесятилетнее коммунистическое правление, и впервые в своей истории приступит к построению государства, покоящегося на народной воле.