Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

далее, а пошел бы осаждать Каменец: „а то наверное все подбил бы он тогда под свои

ноги*. Но так как гарнизон каменецкий оборонялся сильно (продолжал Радивил, веря

ходячим слухам) и много неприятелей пало трупом, то татарский главнокомандующий

ударил Хмельницкого несколько раз канчуком по плечам, и он должен был перенести

такое оскорбление от варвара. Та же молва, записанная тут же почтенным князем

Альбрехтом Станиславом, гласила, что, по донесению Хмеаьницкого о новых польских

силах, турецкий султан велел хану послать против Поляков возвращающихся Татар, но

Татары воспротивились, и разгневанный де за это хан велел всех пленников

обезглавить. „А другие говорятъ" (прибавляет канцлер), „что кровожадный

Хмельницкий заплатил ему известную сумму, чтобы велел наших обезглавить, и

разлитая таким образом кровь многих вопиет к Богу о мщении".

В то время, когда Батоговский лагерь представлялся еще панам устоем их панованья

в Малороссии, заднепровское войско знало уже о грозящей ему опасности и спешило к

нему на помощь. Самовидец, как мы уже знаем, рассказывает, что тамошние козаки

покидали свои приобретения, переселялись в Полтавщину, а не то— населяли слободы

в московских землях, не желая оставаться с жолнерами и давать им стацию, которую те

взимали в в нестерпимых размерах, делая людям кривду по своему жолнерскому

обычаю. Теперь жолнеры спасали самих себя от раздраженного народа и спешили

спасать коронное войско, но тем не менее „чинили не малые кривды людям, простуючи

на киевские переправы". В Киеве воеводствовал Адам Кисель, и жолнеры

переправились беспрепятственно, как в это время разнеслась весть о Батоговском

погроме. Кисель услышал о ней вечером и бежал из воеводского города своего ночью.

Зимовавшая в Киеве шляхта Черниговского воеводства толпилась вокруг жолнеров и

убиралась вместе с ними за

358

.

добра ума. Ерлдч рассказывает, что кто остался в Киеве до полудня, того уже не

выпустили. Жолнеры от Киева направились к Хвастову, а от Хвастова к Гаичарнхе и

Константинову. Б поле, по словам Ерлнча, обиялънх страх, и они, глядя один на

другого, бросали возы ии что у кого было, даже одежду и живность, а военные снаряды

(rynslunki) начали жечь, о чем впоследствии сердечно сожалели, оставшись безо всего.

В таком виде достигли Достоянова и там ждали, пока король назначит им

главнокомандующего.

Поручик Внльчковскии рассказывал во Львове, что ото войско собралось наконец

йод Сокалем, требуя заслуженного жалованья, что король прислал ему не в зачет

(darowizna) 60.000, но этим оно ве удовлетворилось и разъехалось из-под Сокаля.

Осталось на службе всего едва 1.000 человек,

Как паны ликовали после Берестечекого бегства Козаков, так и козаки—после

Батоговского погрома панов. Но, ликуя, Хмельницкий находил нужным унижаться и

оправдываться перед людьми, которых желал бы стереть с лица земли.

Король звал в Варшаву панов на чрезвычайный сейм для спасения отечества от

врага, для которого не существуют никакие законы. На этом сейме булава погибшего на

Батоге Калиновского была вручена племяннику Николая Потоцкого, Станиславу

Потоцкому; коронным обозным, на место его сына, сделан Стефан Чернецкий; на место

Пршиемского полевым писарем назначен Сопига; Ляшикоронскому дано воеводство

русское, а Тишкошич ,

ѵ сыну Яна черниговское. Решено было—в крайнем случае,

созвать посполито е рушение, а покамест набрать 50.000 наемного войска.

Хмельницкий прислал па сейм своих депутатов с оправдательными письмами. Он

был тем ужаснее в своей истребительной деятельности, что беспрестанно плакался на

пролитие христианской крови и обвинял представителей Шляхетского Народа в

кровожадности. Когда, после Батоговской бойни, все панские дома покрылись трауром,

он еще прибавлял им горечи своим крокодпловеким плачем. Делаясь из виновного

обвинителем и мешая с оправданиями угрозы, Хмельницкий являлся самым жестоким

из бичей, которыми судьба карает народы за их безразсудство. Не один каменецкий

гарнизонъ—вся Польша видела в казаках кару за содеянные панами в гордости своей

преступления. Пробудилось наконец сознание правительственной немощи в сословии,

присвоившем себе прерогативы царственности. Поняли наконец паны, что верховная

власть, разделенная на куски и кусочки, теряет в раздельно-

.

359

сти свою цену. Но уже было поздно. Уже Шляхетский Народ обессилил себя своими

хвалеными вольностями до того, что не мог даже карать преступников и и награждать

истинных слуг отечества. Множество банитов, лишенных чести, проживало

благополучно в своих имениях на правах коронованных особ. Множество заслуженных

воинов завидовало Жидам, получавшим за деньга королевские замки в державу с

приписанными к ним подданными и землями *). Люди, бежавшие позорно с поля

битвы, непосредственно затем делались обладателями староств, а люди, отсидевшиеся

от неприятеля с потерей членов, оставались в тени среди правительственной лиги.

Находясь в таком расслабленном положении, Шляхетский Народ, говоря вообще,

сознавал себя уже народом погибшим. Он утратил чутье к правде, утратил любовь к

добру и отвращение к злу. Под гнетом горя от новых песчастий, постигших каждый

дом в прибавку к старым, он впал в апатию, подобную той, которая предшествует

смерти, и только в апатии находил облегчение предсмертной агонии, которой суждено

было быть столь продолжительною.

Хмельницкий, между тем, боялся, чтобы после Батога, как после Корсуня и

Пилявцев, могучая польская жизнь не воспрянула с новою силою; чтоб утрата одних

энергических людей пе вызвала на сцену боевой деятельности других,—и готовился к

войне. Но истощая, в чрезвычайном положении своем, последние силы Козацкого

Народа, он старался отдалить его неизбежное столкновение с Народом Шляхетским.

Ноэтому-то покорность его справедливо называли папы волчьею (wileza pokora), и его

посольство на чрезвычайный сейм в июле 1652 года было не голосом победите-

*) 9то было тавое застарелое зло в Польше, что и в самое блестящее время, при

Еонецпольсвом, на сеймах читаны были petita в роде следующих: „Jest wiele godnych,

zaslnzonych w wojsku W K Msci, jako pulkownicy, rotmistrze, ktorzy sowitym kosztein

przykladae sig musza do zohlu, drogo oplacao towarzysza; jest i towarzystwa wiele, ktorzy

posiwieli na sduibie W K M... Ukrainne zamki, od zyd6w administrowane, wieczna ruinq.

upadly z nieoszacowana szkoda W K M i Rzpltej. Starosty tam zadnego nie widac, bo tego

mnjq, wiele i wigcej jeszcze biorq, z milosciwej laski W K M. Piastowalby na rglm ubogi

zolnierz zamek od W K M sobie powierzony, anibn zyda c/.ynil uozgsliiildem dobrodziejstw

W K M i krwawych zaslug swoich.

360

ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЫПИИ.

ля, а мольбою побежденного. Он знал, с кем имеет дело в этом случае.

Король, изображая в лице своем ту многочисленную клику богачей эгоистов, на

которую до конца сохранил влияние Кисель вопреки сторонникам Вишневецкого,

приостановил вооружение, и, вместо того, чтобы готовить кару злодею, обещал ему

свою милость: политика нравственного бессилия, практиковавшаяся в Турции. Для

подкупа Хмельницкого готовностью короля к чрезвычайным пожалованиям, были

отправлены Зацвиликовский (которого Хмельницкий обласкал под Збаражем) иЧерный

(через которого он действовал на панов после Корсунского погрома). Но пока они

прибыли, виды Хмельницкого на свою безопасность переменились, и он припал

королевских послов с пренебрежением. На Батогскую бойню, которая, повидимому,

изумила и огорчила его, стал он смотреть, как на выигрыш потерянного под

Берестечком дела, и потребовал возврата козакам Зборовских прав. Тогда паны снова

сделались воинственными, и стали готовиться к вооружениям чрезвычайным. Это было

тем естественнее, что во время сейма скончался проповедник мирного торжества над

козаками, Адам Кисель. С ним умерла и его примирительная политика, сделавшаяся

невозможною еще до Хмельнитчнны. Вместо посполитого рушения, было решепо

снарядить от каждых десяти ланов по одному конному и по одному пешему воину с

мушкетом, на подобие гайдуков.

После Батоговского погрома, когда все в Польше поникло, точно под дыханием

всесокрушающей бури, только Стефан Черпецкий пс потерял присутствия духа. Он

вдохновился самою великостью неечаетий дорогого ему польского отечества, и уже в

июне 1652 года писал из Немирова к коронному маршалу, Юрию Любомирскому, что

если только Польша соберет соответственные силы и в лагерях установится

повиновение (задача выше польской общественности), то он свидетельствуется Богом,