Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей
Таким образом, отношения между Парижем и Москвой оставались плохими. Дело Кутепова тянулось до весны. Как докладывал Довгалевский, «полпредство было окружено атмосферой враждебности и настороженности». Все говорили о «таинственном похищении Кутепова». Все. «В лучшем случае нас подозревают: вообще же нас обвиняют», — писал он. Ситуация была опасной. «Мы стремимся держать себя в руках, но готовы к любому исходу. Приняты все меры к соблюдению спокойствия и выдержки при одновременном соблюдении бдительности»[28].
Весной, в марте в Париже давление стало спадать: «кутеповщина» стала превращаться в фарс, и, как писал Довгалевский, «теперь ясно для всех», что белые эмигранты в Париже тесно связаны с парижской полицией и властями. Монархисты ввязывались «в совершенно откровенную драку, к большому конфузу своих французских покровителей». Довгалевский не знал, что будет дальше. Кто знал, вдруг какой-нибудь негодяй раздобудет доказательства прямого или непрямого участия агентов ОГПУ в похищении Кутепова?[29]
Весной 1930 года Эрбетт поехал в отпуск в Париж. Его последняя встреча с Литвиновым перед отъездом прошла в обычном ключе. Они обсуждали парижскую кампанию в прессе. Посол сказал, что советское правительство должно выдвинуть предложения. Мы уже выдвигали, парировал Литвинов, в 1927 году, но французское правительство на них не ответило. Отношения между государствами, добавил Литвинов, нельзя наладить с помощью односторонних предложений. Обычно ведутся переговоры, но до настоящего момента французское правительство их избегало. Перед уходом Эрбетт несколько смущенно спросил, нельзя ли его освободить от уплаты таможенных пошлин за личные вещи, которые он приобрел в Москве. Литвинов саркастически ответил, что таможенные пошлины были отменены из опасений разжигания кампании в прессе из-за Кутепова[30]. Литвинов был готов на такую уступку — лишь бы убрать Эрбетта из Москвы.
В Париже Довгалевский попросил свою жену Надежду Ивановну осторожно выяснить у мадам Эрбетт, не собирается ли ее супруг возвращаться в Москву. Жены должны были встретиться во время светского визита. Так в те дни работала дипломатия: иногда женщины могли растопить лед, если это не удавалось их мужьям. Однако, как сообщил Довгалевский, Надежда Ивановна не узнала ничего определенного[31]. Литвинов был разочарован. Как и Довгалевский.
Осенний кризис
Осенью 1930 года разразился новый кризис. В конце сентября Литвинов узнал о возможном западном сговоре против «так называемого советского демпинга», то есть продажи товаров по цене ниже стоимости производства. Любое правительство, втянутое в такое «антисоветское движение», писал Литвинов, должно понимать, что мы примем меры против экспорта его товаров[32]. Конечно, через два дня, 1 октября французское правительство наложило ограничения на советский импорт, обвинив Москву в «демпинге». Советские власти официально отрицали эти обвинения и через три недели ответили тем же, наложив эмбарго на французский импорт в СССР. Подобный поступок застал французских чиновников врасплох, и вскоре им пришлось иметь дело с разозленными производителями, лишившимися доступа на советский рынок. Великая депрессия поздно докатилась до Франции, но тем не менее производители понимали, что им нужны новые клиенты и контракты, чтобы предотвратить остановку производства и закрытия предприятий. Какой был смысл изолироваться от прибыльного рынка? Все равно что выстрелить себе в ногу.
Тем не менее кризис продолжался до весны 1931 года. Французы дрогнули первыми. В марте Эрбетт нанес визит Литвинову и сообщил ему, что он скоро уезжает в Париж. Он спросил, не хочет ли Литвинов что-нибудь передать Бриану. Это звучало как приглашение, и Литвинов воспользовался им в полной мере. В СССР не до конца уверены, ответил Литвинов, кто в большей степени его враг — Великобритания или Франция? Франция была «активнее» во время иностранной интервенции, но советское руководство считало Великобританию главным агрессором. Конечно, это мнение сложилось под влиянием «наследия прошлого англо-российского антагонизма». Литвинов напомнил ему о российской поговорке «англичанка гадит». Эта фраза обозначала разные способы, к которым прибегала Великобритания, чтобы противостоять российским внешнеполитическим планам перед Первой мировой войной. Он привел длинный список кризисов, которые произошли в 1920-х годах, чтобы подтвердить свою точку зрения. Но неприязнь в обществе по отношению к Великобритании теперь сменилась неприязнью к Франции. И снова Литвинов выдал длинный список недавних французских провокаций, нацеленных против СССР, из-за которых складывалось впечатление, что Франция хочет устроить противостояние. Если это так, то о чем тогда вообще говорить? С другой стороны, если Франция хочет развивать другую политику, то «мы охотно пойдем ей навстречу». Как писал Литвинов, Эрбетт «горячо благодарил и крепко жал руку» и сказал, что сделает все возможное, чтобы организовать переговоры[33]. Возможно, Литвинов сомневался, что посол сможет сыграть положительную роль в улучшении франко-советских отношений, и Довгалевский постарался довести до сведения Парижа, что НКИД не желает участия Эрбетта в этом деле. «Разумеется, пользы от Эрбетта в переговорах не будет никакой, но, мне думается, и вреда большого он не причинит, — шутил Довгалевский, — не считая разве некоторой излишней порчи нервов мне лично»[34]. Ко всеобщему облегчению в Москве, МИД Франции не настаивал на том, чтобы Эрбетт остался послом в Москве. 20 апреля Бертло, который по-прежнему был секретарем Министерства иностранных дел в ранге посла, навестил больного Довгалевского в посольстве СССР. Читатели уже, возможно, встречали упоминание Бертло в книге «Тайная война. Запад против России. 1917–1930»[35]. Достаточно сказать, что он был влиятельным дипломатом, серым кардиналом французской дипломатии на протяжении большей части времени после 1914 года. В 1918 году Бертло сыграл важную роль в уменьшении враждебности Франции по отношению к новому советскому правительству. В 1920-е годы он проявлял мягкость и даже приветливо общался с Довгалевским. Однако когда он разговаривал с британской стороной, большевиков все еще упоминал с плохо скрываемым презрением.
Советско-французские отношения налаживаются
В тот день в апреле 1931 года Бертло предложил Довгалевскому разрешить экономический спор с помощью торгового соглашения и пакта о ненападении. Это не было чем-то новым.
