Морис Самюэл - Кровавый навет (Странная история дела Бейлиса)
Конечно, оба мальчика знали о краденом товаре, который вносили и выносили из квартиры Жениной матери, но они об этом не думали. Они наблюдали пьянство, и это было вполне привычным для них явлением. Несмотря на все, что вокруг них происходило, дети, видимо, сохранили невинность; у Чеберяк была привычка часто отсылать детей к своей матери, что конечно не было для них идеальной альтернативой. Дружба с Женей не принесла с собой Андрюше большой пользы, но она и не принесла того ущерба, который можно было ожидать.
(43) Кирпичный завод, на котором Мендель Бейлис работал, помещался на одинаково коротком расстоянии от дома Чеберяк и от Андрюшиного дома, когда он жил на Лукьяновке.
Когда в 1894 г. Николай II взошел на престол и почти одновременно обвенчался с Александрой из Гессенского дома, Иона Зайцев, богатый киевский еврей, решил ознаменовать это двойное событие постройкой больницы для бедных. Он выделил для этого здания особую сумму, а затем выстроил кирпичный завод и ассигновал половину от его прибыли на содержание больницы.
Иона Зайцев умер в 1907 году, оставив после себя память как о благотворителе и очень набожном человеке. Если бы он прожил еще несколько лет, он тоже бы фигурировал бы в этой мировой драме, центром которой был его кирпичный завод.
Он также мог бы предаться мучительным размышлениям по поводу превратностей судьбы, постигшей его добрые дела, так как не будь зайцевского завода - не было бы и дела Бейлиса.
В заводском дворе было мяло, глино-меситель. Приспособление это состояло из большого каменного корыта, куда вливалась глиняная смесь. Все это потом месилось вертикальными мешалками, прикрепленными к горизонтальному дышлу. Это дышло приводилось в движение лошадью, которая ходила по кругу. Это мяло и дышло, когда они не работали для завода, были любимым местом игры детей Лукьяновки.
Дети пробирались во двор завода, крутили дышло и катались на нем. Сторож, делавший обход, или рабочий, завидевший их из какого-либо помещения, прогоняли их, но они возвращались, как только препятствия исчезали. Андрюша, также как и другие дети, любил эту игру.
После того как его родители переселились на Слободку, Андрюша иногда появлялся в гостях на Лукьяновке. Чтобы покрыть такое расстояние, взрослому человеку понадобился бы час быстрой ходьбы, но Андрюшу сильно тянуло к старому месту его детских игр и к его друзьям.
Существовало предположение, что в субботу, 12-го марта 1911 г., в утро своего исчезновения, Андрюша, Женя и другие дети отправились "кататься верхом" на мяле.
(44)
Глава третья
ПЛЯСКА НА КАНАТЕ
С самого начала и до конца заговорщики в деле Бейлиса проявляли такое недомыслие, что приходится только удивляться той степени успеха, которого им все-таки удалось достичь.
Если даже учитывать, что в самом своем возникновении "дело" было импровизировано из каких-то несогласованных кусочков и обрывков, или из чьего-либо внезапного "вдохновения", либо из случайно зародившейся идеи, и если к тому же принимать во внимание упрямство некоторых непокорных чиновников, а также взаимное недоверие и различные интересы заговорщиков, все-таки остается большая доля недальновидности, бессмысленности и небрежности в развитии этой конспирации.
Самой главной, всеобъемлющей ошибкой была, по-видимому, неспособность понять наверху, что существуют люди, чувствующие непобедимое отвращение к "темным делам".
Первая непосредственная задача киевской администрации была проста; приняв, совместно с Петербургом, решение устранить Мищука, необходимо было заменить его человеком с выдающимися способностями, такого, который, поймав убийц, доложит кому следует по начальству: однако же, перед другими лицами будет держать язык за зубами.
Казалось бы, что к такому заданию следовало приступить с некоторой осмотрительностью, даже если и делать предпосылку, что все люди, по существу, подлецы; ведь меньше всего можно доверять подлецу, одаренному выдающимися способностями. При выборе такого сообщника необходимо было с самого начала удостовериться в общности интересов. Но (45) киевская администрация, в поспешности своей, упустила это сделать: выбор ее пал на сыщика Николая Красовского.
Сомневаться в способностях Красовского никак нельзя было; распутав несколько сложных преступлений, он был знаменит на всю Россию, и его прозвали Шерлоком Холмсом. Ко времени убийства Ющинского он был становым приставом. Как только отставка Мищука была решена, его вызвали в Киев и ему поручили это дело. Пока готовились обвинить и обесчестить Мищука (это было сделано без ведома Красовского), он должен был работать тайно.
Комиссия, выбравшая Красовского, состояла из Лядова (посланца Щегловитова), Чаплинского и обер-прокурора киевской судебной палаты, Брандорфа. Участие Брандорфа в этой комиссии требует особых пояснений; он был одним из лучших, неподкупных представителей русского чиновничества, что он вскоре и доказал, отказавшись принять участие в конспирации; конечно с ним за это рассчитались.
Учитывая его характер, мы не можем предположить, что на этих заседаниях бывал какой-либо разговор о "будущих намерениях". Во всяком случае нет сомнения, и Лядов и Чаплинский считали, что если нужно будет, Красовский примкнет к заговору; судьба Мищука должна была послужить хорошим уроком в случае неповиновения.
Красовский принял свое назначение неохотно; вот что он сказал на суде: "Я знал из прошлого моего опыта, что встречу всякие интриги и неприятности со стороны сотрудников, и разных людей причастных к этому делу, таких как Голубев, и со стороны сотоварищей его - погромщиков. Я отказался от назначения, но мне сказали, чтобы я не беспокоился".
Ему также сказали, что Государь проявил интерес к этому делу.* Из предосторожности администрация поместила Красовского с жандармерией вместо регулярной полиции; прямым его начальником являлся полковник Иванов. Обоим им дана была инструкция работать с наибольшей поспешностью и нет сомнения, что Иванов вначале тоже честно искал истинных преступников и их следов, куда бы они ни вели.
Однако было глубокое различие в складе характера этих двух людей; в то время как у Красовского была профессиональная (46) гордость и честь, Иванов был робким чиновником. У нас нет оснований предполагать что Иванов не приступил к розыску убийц с честными намерениями; но протоколы свидетельствуют, что еще до конца года он присоединился к конспирации и стал изготовлять улики против Бейлиса.
Администрация правильно расценила, что пример Мищука послужит ему уроком, но назначение Красовского было с их стороны величайшей ошибкой.
2.
Красовский был сильным, настойчивым, ловким и предусмотрительным человеком. Замену им начальника тайной полиции он относил за счет своей репутации, но он также знал, что Мищук был смещен, а позже еще и наказан благодаря политическому влиянию Голубева. Теперь, когда он сам попал в эту кашу, он принял решение: раскрыть преступление, уличить убийц и получить признание заслуг.
Чтобы всего этого достичь, нужно было в какой-то мере обезвредить Голубева; говорить о своем презрении к версии ритуального убийства было бы равносильно самоубийству; однако, притворяясь, что версия эта допустима, он не хотел вредить своей работе. О каком-либо сотрудничестве с Голубевым и с его шайкой не могло быть и речи, но совершенно необходимо было обеспечить свободу своих действий. Вот тут-то, для того, чтобы получить свободу действий, Красовскому пришлось пуститься в пляску по канату.
Когда Голубев в первый раз пришел к нему, Красовский высказал мнение, что хотя это преступление и могло быть совершено фанатиком-евреем, не исключена возможность и сообщничества христианина. Голубева, также как и прокурора на суде, не интересовало, кто еще может быть вовлечен, только бы ритуальный характер убийства был установлен:
поэтому, не оспаривая такой возможности, он в течение целого месяца не чинил Красовскому неприятностей.
Красовский сильно подозревал Веру Чеберяк; он также не был убежден, что допрос Андрюшиного семейства был (47) исчерпывающе произведен; снова были арестованы члены семейства - мать на этот раз оставили в покое.
Несчастный отчим, Лука Приходько снова был подвержен грубейшему допросу; его заставляли несколько раз переодеваться, чтобы быть опознанным бродягой, копавшимся в отбросах на Лукьяновке, в утро убийства.
Все это ни к чему не привело, и Красовский вынужден был сосредоточить свое внимание на Чеберяк; положение его с течением времени, становилось все более и более опасным. Товарищи Голубева не отнеслись так благосклонно к объяснениям Красовского как их вождь; они считали, что есть только один способ найти виноватого еврея - взяться за евреев; но у Красовского просто не было такого еврея в его списке.
Когда Андрюшины родственники были отпущены во второй раз Красовский окончательно сосредоточился на Вере Чеберяк и таким образом переполнил чашу терпения членов Союза Русского Народа; они заявили своему вождю, что у них на руках новый Мищук.
