Даниэль Гуревич - Повседневная жизнь женщины в Древнем Риме
Эти глубоко укоренившиеся представления иллюстрирует широко известный случай. Когда Катилину уже собирались объявить вне закона за его заговор, раскрытый Цицероном, он умолял сенаторов не верить наветам: «Пусть они не думают, что ему, патрицию, подобно своим предкам оказавшему много услуг римскому плебсу, нужно губить государство, когда его спасает какой-то Марк Туллий (Цицерон. — Авт.), гражданин, не имеющий собственного дома (буквально inquilinus, «квартиросъемщик». — Авт.) в Риме»{51}. И это лишь потому, что консул был римлянином из Арпина, а не из самого Города, плебеем и первым сенатором в роду! Впрочем, Катилине не удалось убедить отцов-сенаторов в своей благонамеренности.
Только между 43 и 33 гг. до н. э. выходцы из новых фамилий в значительном числе достигли высокого общественного положения, поскольку их таланты и честолюбивые устремления в условиях того времени могли проявиться легче, чем за сто лет до этого. В классической Республике провинциалы были побежденными, эксплуатируемыми, они не пользовались уважением и не имели надежды когда-либо достичь в государстве нобилитета. При Империи положение изменилось, тем более что хотя ступени сенаторского cursus honorum сохранили прежние названия, прежние ярлыки, но императорская власть лишила их реального политического содержания: все серьезные решения исходили от государя. От выборов тоже осталось одно название: они проходили после назначения на должность сенатом. Тем не менее одни семьи получали консулат и наместничество в больших консульских провинциях, другие прозябали на низших должностях. Патрициат тоже сохранялся — император даже создавал новые патрицианские роды, — но имел лишь почетное и религиозное значение. Однако и принадлежность к патрициям весьма ценилась, потому что император был патрицием по рождению или становился им при восхождении на престол, его родичи также были или становились патрициями, а для них и карьера была ускоренной, и получение консулата облегченным, часто им отводилось место и в императорском совете. Зато они редко занимали высокие военные посты, все время оставаясь в Риме.
Что касается доступа во всадническое сословие, то постольку, поскольку оно поначалу играло весьма скромную политическую роль — даже при Империи, когда к нему принадлежали деятели, занимавшие высшие посты на государственной службе (в финансовом ведомстве, армии, «анноне» — службе продовольственного обеспечения столицы, охране императора и Рима, управлении Египтом), — получить «общественного коня», как это называлось официально, могли многие представители местной знати. Чаще всего, по крайней мере в первом поколении, им довольно было этого звания или судейских должностей в Риме. Впрочем, возведение во всадническое достинство было связано с имущественным положением, причем, очевидно, в разных областях и городах условия были весьма различны. В североиталийском городе Комо, получившем известность благодаря семье Плиниев, минимальным цензом для доступа в муниципальный совет (ordo decurionum) были 100 тысяч сестерциев, но во многих других случаях — гораздо меньше, так что понятие «богатства» осознавалось и измерялось только в зависимости от местных условий.
Роль брака и женщин
Таким образом, общество при Империи было достаточно мобильным; степень этой мобильности трудно выразить в цифрах, можно проследить, изучая появление в высших сословиях новых фамилий и тонкости брачных союзов. А ведь такой путь возвышения в обществе прямо связан с женщинами. Принадлежность к сенаторскому сословию («светлость») передавалась по наследству как сыновьям, так и дочерям{52}, но и жена, не имевшая его по наследству, также получала его: дочь всадника или (реже) провинциального должностного лица, выйдя замуж за сенатора, становилась «светлейшей», ибо почетный титул распространялся и на женщин — членов семьи{53}. Так, дочь Тита Помпония Аттика — всадника, прославившегося перепиской с Цицероном — вышла замуж за славного, но неродовитого сенатора Випсания Агриппу; Юлия Процилла{54} — мать Агриколы, тестя Тацита, — была дочерью всадника и женой сенатора Юлия Грецина; Аттия Цервидия Вестина (FOS, 208), дочь префекта вигилий в 175 г. (а значит, всадника) Квинта Цервидия Сцеволы, вышла замуж за сенатора Луция Фульвия Гавия Нумизия Петрония Эмилиана{55}. Но дочь сенатора, вышедшая замуж за всадника, титул светлости теряла. Между тем мы видим, что часто, наоборот, в высшее сословие переходили ее муж и дети. Возьмем хотя бы Нерацию Проциллу. Она была родом из знатной сенаторской фамилии из Сепина в самнитских Апеннинах, давшей государству нескольких консулов и знаменитого юриста времен Адриана Луция Нерация Приска. Нерация вышла замуж за Гая Бетиция Пиетата, всадника из Экланума на Аппиевой дороге, скромного чиновника. Их дети стали Нерациями Бетициями (родовое имя матери заняло место менее славного отцовского), а внук попал в сенат как бывший претор и при Септимии Севере, несомненно, был консулом (FOS, 571). Ведия Федрина — дочь сенатора из Эфеса — была женой Тита Флавия Дамиана, знаменитого софиста времен Марка Аврелия и Коммода; все ее дети вступили в сенаторское сословие: сыновья — согласно постановлению сената, дочери — благодаря замужеству (FOS, 784).
Брачные связи играли свою роль и внутри сенаторского сословия вследствие особо почетного положения представителей мужской или женской линии. Знаменита в этом отношении одна из генеалогий, зафиксированных в надписи: род Помпеи Сосии Фалькониллы{56}. Она называет себя дочерью Квинта Помпея Сосия Приска, внучкой Квинта Помпея Фалькона, правнучкой Квинта Сосия Сенециона (через бабку Сосию Поллу), праправнучкой Секста Юлия Фронтина (через прабабку Юлию Фронтину). Переходя от ветви к ветви так, чтобы упомянуть ту из них, чьи представители занимали наиболее высокое положение, она возводит себя к Сенециону, великому полководцу времен Траяна, и Фронтину, знаменитому писателю, трижды бывшему консулом. Родство по женской линии позволяло также гордиться причастностью к знаменитой республиканской семье и вставлять древние имена в свое: во II в. н. э. Кальпурнии и Коссонии вставили в имена своих потомков прозвища рода Корнелиев «Сципион» и «Орфит» — в обоих случаях благодаря бракам с девицами из Корнелиев; точно так же благодаря удачной женитьбе Гавии стали Корнелиями Цетегами.
Принадлежность к сословию всадников носила персональный характер, но соответствующая социальная группа была по закону обременена определенными обязанностями и запретами, связанными с «достоинством»{57}, и все эти условия распространялись на их сестер, дочерей и супруг, так что и те входили в состав сословия. Удачное замужество провинциальной аристократки делало ее «матроной всаднического рода»{58}.
И эти удачные браки не воспрещались ничем: ни законом, ни обществом. Конечно, просопография показывает, что браки заключались в основном в рамках своей социальной среды, но далеко не всегда. Реальные запреты касались только сенаторов и их детей: невозможен брак с вольноотпущенниками и вольноотпущенницами, актерами и актрисами, проститутками обоего пола; кроме того, наместник не мог вступать во второй брак с уроженкой управляемой им провинции{59}, но по окончании срока службы ничто не мешало ему обручиться и справить свадьбу. Всадник же мог жениться на вольноотпущеннице{60} — вот какая карьера открывалась бывшей рабыне, какой-нибудь Исии, Пинарии Доксе, Оллии Нике! Но свидетельств таким фактам мало — может быть, потому, что они случались редко, может быть, потому, что мужья и их наследники не считали нужным указывать в эпитафиях низкое происхождение жены.
Рабство и отпуск на волю
Конец войн означал и конец притока рабов, и вся императорская политика, несмотря на разные и даже противоречивые нюансы, была направлена на укрепление института рабства, но также и на постепенное смягчение положения невольников. В два последних века Республики эксплуатация рабов ужесточилась до того, что стали вспыхивать рабские восстания, самое знаменитое из которых — восстание Спартака 73–71 гг. до н. э. — три года опустошало Италию. По некоторым признакам, на которые туманно намекают источники (например, Саллюстий{61} и Плутарх{62}), видно, что в войске беглецов были женщины, начиная с подруги самого Спартака. Даже после победы Красса и разгрома бунтовщиков страх не утих, и деятельность Августа можно рассматривать как стремление возвратить контроль над рабами после многолетних тревог гражданской войны. Можно отметить несколько мероприятий. Сенатусконсульт Силаниана 10 г. н. э. обязывал рабов защищать своего господина, а если он становился жертвой убийства, все они подлежали пытке и даже казни, ибо не могли не знать и не укрывать убийцу. Эти суровые меры затем еще ужесточались, например, при Траяне, который распространил их на вольноотпущенников. Кроме того, Август ограничил отпуск рабов на волю и запретил переход вольноотпущенников в другое состояние. Одной из характерных черт рабства в Риме была возможность избавить раба от его положения, отпустив на волю. Но поскольку источники новых невольников, кроме рожденных в рабстве (vernae), истощились, надо было сделать так, чтобы рабы оставались в рабстве, а вольноотпущенники не становились слишком вольными. Интересно отметить, что тем самым существенно ущемлялись в правах и хозяева: например, отпуск на волю рабов моложе тридцати лет был затруднен тем, что отпущенник получал низкий социальный статус (латинское гражданство){63}, не говоря о том, что ограничивалось число рабов, получавших вольную по завещанию.
