Мария Боброва - Марк Твен
Писатель сожалеет, что у этих храбрых и мужественных патриотов — «спартанцев Австралии», как называет он их, — не было поэта, чтобы воспеть их отвагу и беспримерную любовь к своему отечеству.
Твен считает, что самая большая опасность для порабощенного народа — поверить в «доброту» поработителя. Он утверждает: племя тасманцев в течение десяти — двенадцати лет вымерло в неволе, потому что поверило предателям-«миротворцам», дало себя разоружить и «цивилизовать».
Твен высмеивает кичливость белых, убежденных в превосходстве своей культуры над культурой колониальных стран; описывает характер, быт, нравы, искусство «дикарей», находит в них массу качеств — моральных, физических, эстетических, возвышающих их над белыми. Претензии колонизаторов на «превосходство» их расы Твен называет наглыми и комическими.
«Есть только одна примечательная разница между средним цивилизованным человеком и средним дикарем: первый позолочен, а второй — раскрашен», — делает Твен ироническую запись в дневнике[417].
В книге он дает реалистические зарисовки быта белых «господ» — шалопаев и пьяниц из богатых семейств Канады и Англии. Писатель характеризует их одним словом: «негодяи».
Твен испытывает величайшее уважение к культуре и людям Востока (подчеркивает это библейской патетичностью своего языка: «Индия — колыбель человеческого рода, родина человеческого языка, мать истории, бабка легенды, прабабка предания!»), говорит, что «американцы должны позаботиться» о том, «чтобы самим с их помощью подвинуться вперед хоть немного».
Большой определенностью и резкостью отличаются суждения Марка Твена об обострившихся англо-бурских отношениях. Твен попал в Африку в то время, когда там начинался конфликт, спровоцированный Англией. Он тщательно изучает сложившуюся обстановку и с большой точностью определяет весь ход провокации, сфабрикованной английским министром Сесилем Родсом[418], явившимся, по определению В. И. Ленина, «главным виновником англо-бурской войны»[419]. Твен характеризует Сесиля Родса как ловкого и наглого спекулянта. «Сесиль Родс, — пишет Твен, — министр-президент Капской колонии, миллионер, основатель и директор так называемой колонии Чартред, уже много лет лелеял мысль соединить все южноафриканские земли в одно большое государство под защитой и ширмой британского флага».
Твен анализирует методы и действия провокатора Родса, который действительно посеял и взрастил междоусобицу среди представителей двух политических партий Трансвааля; недовольных трансваальским правительством он снабжал оружием, порохом и деньгами.
Входя в детали кровавой и грязной игры британских империалистов в Африке, Твен раскрыл суть английской колониальной политики: «разделяй и властвуй». Однако холодный анализ — не стиль Марка Твена. Свое политическое исследование он сопровождает страстным выражением негодования и презрения. Сесиль Роде для него «дьявол в образе человека, каким его называет весь мир». Твена возмущают диктаторские замашки империалиста Родса, считающего, что «народ его собственность»; Твен сулит Родсу «быть повешенным» и дает «обет»: «Когда его вздернут, я непременно куплю себе кусок той веревки».
Книга «По экватору» заканчивается описанием несметных богатств земли буров: алмазных копей, груд бриллиантов; эти сокровища и явились притягательной силой для алчных Родсов и Чемберленов. Спустя несколько лет Марк Твен охарактеризует поведение агрессоров, которые зарятся на богатство чужих стран, такой сатирической «заповедью»: «Любите имущество своего соседа, как свое собственное». В этой злой и меткой фразе Твен выразил суть и форму политики империалистов: грабеж, прикрытый благочестием.
«По экватору» — одно из самых искренних, смелых и обличительных произведений Марка Твена, в котором проявился его талант публициста — уменье увидеть главное и существенное, определить его смысл и значение, указать на корни явления и показать его развитие. Произведение это свидетельствует о широких общественно-политических интересах писателя. Марк Твен ратует здесь за равенство рас и народов земного шара; осуждает колониальные захваты и считает кровавую историю колониализма позором для человечества, резко протестует против политики империалистов в Африке; защищает право народов колоний на независимость; показывает их как создателей больших духовных ценностей.
Критический реализм, выражаясь словами Белинского, дал «поэтический анализ общественной жизни». Это определение может быть применимо и к Марку Твену. Он критикует отрицательное и поэтизирует то, что считает положительным. Вот почему художественными средствами Твена являются не только сатира, ирония, юмор, но и патетика, лиризм, а иногда и горячая восторженность. В любом возрасте Марк Твен сохраняет молодую пылкость чувств. Во всех его произведениях есть образ автора — человека с задором и бурным темпераментом, которые проявляются то в резком негодовании, то в горячем одобрении, то в ироническом подтексте, то в патетическом восхищении, то в язвительности и сарказме. Очень часто в своих обличениях Твен апеллирует не к рассудку, не к праву, а к человеческому чувству — благородству, мужеству. И достигает успеха именно потому, что сам проявляет подкупающую непосредственность, пылкость чувств и большую человеческую сердечность.
Для Твена глубокая эмоциональность произведения — одно из важнейших доказательств его художественности. В этом отношении его взгляды совпадают с суждениями великого русского сатирика, который считал подлинным художником лишь того, кто «рвет сердце человека»[420].
Марк Твен при этом объективно показывает несовместимость интересов народа и правящей верхушки. Последнее и составляет основу глубокого социального конфликта в его наиболее значительных произведениях.
Драматический конфликт у Твена всегда выражает столкновение направленных друг против друга идей. Определяет он собою не только содержание самого произведения, но характеризует ту борьбу, которую с помощью этого произведения ведет автор в реальной жизни. Так, например, сделав в «Жанне д'Арк» основою драматического конфликта отношение к родине со стороны народного вождя и королевской клики, противопоставив патриотизм и героизм Жанны предательству и трусости короля, Твен тем самым создал выразительную аналогию к современности: заговорил о политической деградации правящей верхушки. В годы, когда интересы бастующих рабочих предавали все, начиная от профсоюзных «боссов» и кончая конгрессменами США, когда трудом фермеров торговали банки и железнодорожные компании, — эта тема оказалась весьма актуальной.
Нужды народа, его моральные критерии, искусство народа, его чаяния — все это было для Марка Твена объектом пристального внимания, опорой, источником вдохновения и мерилом.
В его реалистическом методе ясно проступает стремление (и умение) с помощью художественных образов отразить характерное своеобразие исторического момента.
Писатель не может изобразить конфликты, не будучи сам вовлечен в их течение — умом, сердцем. Успех книги любого писателя зависит от сопричастности к конфликту, от связи писателя с жизнью и культурой общества. Марк Твен называет этот сложный процесс воздействия жизни на художника «впитыванием», когда рисует свой идеал «отечественного романиста». Помимо этой «художнической ощупи» (выражение Добролюбова по отношению к Гоголю), есть еще и сознательное отношение писателя к создаваемым образам. Оно-то и способствует тому, что художественное изображение жизни помогает становлению самосознания читателей, привносит в искусство элементы познания.
Когда Марк Твен в своих литературно-критических статьях утверждает, что романист должен быть историком общества, хранителем национальных художественных традиций — он защищает важнейшую философскую идею: художественное творчество — одна из форм познания действительности.
Художественный стиль Марка Твена шел вразрез с эстетикой бостонских «браминов», сторонников «нежной традиции», декадентствующих писателей. Мещанским идеалам «семейного очага» в поэзии, защитникам обывательской «хорошести» в литературе, воинствующим апологетам «чистого искусства», деляческому практицизму безыдейных литераторов, утрированной гладкости, округленности, «журчащей струйности» в безликой поэзии — всему этому Марк Твен противопоставил свое идейное искусство, свой мускулистый стиль «неистового калифорнийца».
«Я не знаю ни одного писателя вашего поколения, — писал Марку Твену видный американский историк Эдвин Паркер, — у которого был бы такой могучий, выразительный и колоритный язык, как у вас»[421].
