Лев Колодный - Кто написал «Тихий Дон»? Хроника литературного расследования
Первую часть сочинив вчерне за месяц (60 страниц за 20 дней!), автор приступил ко второй части «Тихого Дона», а закончив ее, как предполагал, принялся за переработку двух частей.
«Вставная глава к гл. 24» помечена датой – 28 марта 1927 года.
В этот день завершена и переработка всей первой части, что доказывает титульный лист со словами:
«“Тихий Дон”
Роман
Часть первая».
По белому полю, наискосок листа, размашисто, как делают, когда накладывают резолюции, Шолохов пометил:
«Окончена переработка 28.III.27 г.».
Что последовало вслед за этим?
Автор начал сочинять второй вариант «Тихого Дона»…
Глава шестая. Варианты
Глава шестая, где рассказывается о втором и третьем вариантах первой части «Тихого Дона», появившихся вскоре вслед за первым вариантом, свидетельствующих о том, с какой требовательностью относился молодой писатель к своему творчеству, а также о том, как быстро исполнял свой грандиозный замысел Михаил Шолохов, когда творил свободно, без помех окололитературных заправил, с которыми ему предстояло встретиться. Анализируется рукопись второй части романа, сохранившаяся полностью. А это значит, что первый том «Тихого Дона» написан рукой Михаила Шолохова. И никем другим.
Итак, в конце марта переработав первую, а затем и вторую часть «Тихого Дона», Михаил Шолохов начинает все сначала.
Чтобы отличать первый вариант от второго, он поставил перед собой чернильницу с фиолетовыми чернилами и, макая перо в яркие чернила, заглядывая в собственную рукопись, как в лоцию, поплыл во второй раз проторенным маршрутом с берегов Дона, начав его от родной пристани – мелеховского двора…
Отправимся этим путем и мы, имея теперь такую возможность, посмотрим, какую картину написал великий художник во второй раз. Сопоставим исток «Тихого Дона», появившийся на земле 15 ноября 1926 года, и второй исток, что потек из-под пера Шолохова весной 1927 года.
Прочтем первый вариант начала.
«Мелеховский двор на самом краю станицы. Воротца с скотиньего база ведут к Дону. Крутой восьмисаженный спуск, и вот вода: под берегам бледно-голубые крашенные прозеленью глыбы мела, затейливо точенная галька, ракушки и текучая рябоватая под ветром светлая донская волна».
Это предложение поправлено, пять слов зачеркнуто, два написано, после чего оно заиграло новыми красками: «Крутой восьмисаженный спуск, и вот вода: под берегом бледно-голубые крашенные прозеленью глыбы мела, затейливо точенная галька, ракушки, перекипающее под ветром вороненой рябью стремя Дона».
Для этого художественного перла – «стремени Дона» автор пожертвовал «светлой донской волной». Далее следовало:
«Это к северу, а на восток за гумном, обнесенном красноталовыми плетнями, гетманский шлях лежит через станицу, над шляхом пахучая полынная проседь, истоптанный конскими копытами бурый живучий подорожник, часовенка на развилке и задернутая текучим маревом степь.
В последнюю турецкую кампанию вернулся в станицу тогда еще молодой казак Мелехов Прокофий. Из Туретчины привел с собой жену, маленькую, закутанную в шаль женщину. Она прятала в складки шали смуглое лицо, одичало высматривала оттуда. Пахла шелковая шаль далекими неведомыми запахами, узорчатые разводы на ней голубели, как небо покинутой родины. Пленная турчанка плакала и не показывала никому лица. Старик Мелехов вскоре отделил сына и до смерти не ходил к нему в дом. Прокофий сам выстроил на краю станицы на отшибе себе дом, покрыл его камышом и увел туда маленькую сгорбленную иноземку-жену. Он перевез от отца выделенное ему имущество и в последний раз пришел за женой. По улице шел, широко кидая шаги, хмуря белесые широкие брови, держал за руку укутанную с головой, семенившую возле него жену. Станица высыпала на улицу. Казаки сдержанно смеялись в бороды, бабы голосисто перекликались, ребячья орда улюлюкала Прокофию вслед. Но он, распахнув чекмень, так же тяжко попирал дорогу коваными сапогами, так же зажимал в необъятной черной ладони хрупкую кисть жены, так же высоко нес чубатую голову, лишь под скулами на лице его пухли и катались желваки, да промеж каменных по всегдашней неподвижности бровей проступил пот».
Внизу страницы уместилось еще четыре строки:
«С тех пор он редко показывался в станице. Не встречали его и на станичном майдане. Ребятишки, те, что стерегли на прогоне телят, чудное гутарили на станице: будто видали они…».
На этом первая страница заканчивается.
Как видим, писал Шолохов, экономя бумагу, уместил на одной странице до пятидесяти строк, оставляя узкие поля на обратной стороне листа, где следуют такие слова:
«…как Прокофий по вечерам, когда вянет малиновая заря, на руках носил свою турчанку ажник до самого Татарского кургана. А там сажал ее на макушку кургана спиной к врытой в землю, ноздреватой каменной бабе, садился сам рядом и этак подолгу глядели они в степь. Глядели до тех пор, пока потухала заря, а потом Прокофий кутал свою турчанку в шаль и на руках относил домой…».
Здесь и далее я цитирую тексты рукописей, уже поправленные автором, не оговаривая, какие именно изменения сделаны им. Так, например, в последней фразе перед словом «турчанку» Шолохов написал, а потом убрал эпитет «поганую»; другие слова зачеркнуты, заменены новыми, отдельные слова и отрывки фраз вписаны над строчками. И так далее…
Вернемся на мелеховский двор, посмотрим, как стал он выглядеть весной 1927 года, после переработки, когда автор переписывал картину второй раз.
Но перед этим обратим внимание на пометки Шолохова. В предложении «Мелеховский двор на самом краю станицы» последнее слово поправлено цветным карандашом на «хутор». На полях – относящееся к нему энергичное замечание: «Сильнее». Красным карандашом сделана редакторская пометка: «Подробнее хутор». От основания первого абзаца направлена нарисованная рукой Шолохова стрела, упирающаяся треугольным наконечником в слова «Подробнее хутор», причем последние слова подчеркнуты волнистой линией.
Что и было сделано при переписывании романа. Заменив станицу на хутор, автор внес принципиальную поправку, сразу, так сказать, понизив Мелеховых в ранге местожительства, предопределив многое в дальнейшем повествовании. Станица в Области Войска Донского считалась крупным населенным пунктом, ее можно было приравнять к небольшому городу Российской империи. Донской хутор кардинально отличался от обычного российского, по сути, являлся селом, в нем имелась своя церковь, площадь, несколько улиц.
По этому поводу С.Н. Семанов в книге ««Тихий Дон» – литература и история» пишет:
«Станица – это не только крупное село, но и административный участок, нечто вроде волости в не казачьих районах России. В станице находилась резиденция атамана и станичного правления, здесь было низшее военное и гражданское подразделение Области. В систему станичного правления входили многочисленные хутора, то есть казачьи села, объединенные вокруг своего административного центра. (Совсем иное понятие вкладывалось в слово «хутор» в коренных районах России: односемейная усадьба, отдаленная от деревенской общины социально и территориально.) К примеру, станица Вешенская – один из центров Верхне-Донского округа, а изображенный М. Шолоховым хутор Татарский – один из хуторов этой станицы… Хутор большой – осенью 1912 года в нем около трехсот дворов… По общероссийским понятиям, это крупное село, здесь церковь, магазин, мельница, школа».
При этом, как отмечает автор монографии, «этот хутор – центральная территориальная точка романа и вместе с тем единственный, так сказать, «вымышленный» географический пункт, подчеркнем, что все без исключения города, станицы, реки и другие собственные наименования местности, упомянутые в тексте «Тихого Дона», – подлинные, в точном соответствии с реальной топонимикой и топографией».
Итак, вернемся второй раз на мелеховский двор, теперь уже не на краю станицы, а на краю хутора.
Возьмем в руки рукопись второго варианта «Тихого Дона». Он никак не похож на черновик, хоть сдавай в набор: настолько все чисто, разборчиво, совершенно.
Сверху первой страницы слова:
«Тихий Дон»
Роман»
Но на этот раз перед словами «Часть первая» появляются эпиграфы, строки из двух казачьих песен.
Первый эпиграф:
Не сохами-то славная землюшка наша распахана.Распахана наша землюшка лошадиными копытами,А засеяна славная землюшка казацкими головами,Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами,Цветет наш батюшка тихий Дон сиротами,Наполнена волна в тихом Дону отцовскими,материнскими слезами…
Второй эпиграф:
Ой ты, наш батюшка, тихий Дон!Ой, что же ты, тихой Дон, мутнехонек течешь?– Ах, как мне, тиху Дону, не мутну течи!Со дна меня, тиха Дона, студены ключи бьют,Посредь меня, тиха Дона, бела рыбица мутит.(Старинные казачьи песни)
Вот эти два отрывка впервые предвосхитили начало романа, чтобы с тех пор уже никогда не исчезать с его страниц.
