Ариадна Эфрон - История жизни, история души. Том 2
Вашей книги о поэтах13 у меня нет. Простите за сумбур и спешку. Обнимаю Вас, Павлик, милый! Будьте здоровы!
Ваша Аля
' По-видимому, П.Г Антокольский подарил А.С. свою книгу «Четвертое измерение. Стихи. 1962-1963» (М., 1964).
2 С Верой Яковлевной и Елизаветой Яковлевной Эфрон.
3 В статье «Книга Марины Цветаевой» П.Г. Антокольский так описывает Цве таеву: «...статная, ширококостная женщина с широко расставленными серо-зелеными глазами.. <...> Широкими, мужскими шагами пересекает она Арбат. <...>
Синее платье не модного и не старомодного, а самого наипростейшего покроя, напоминающее подрясник, - туго стянуто в талии желтым офицерским поясом» (С. 213).
4 Bauernkleid (нем.) - крестьянская одежда.
5Бвттина фон Арним (урожд. Брентано) (1785-1859) - немецкая писательница, чьи книги «Переписка Гете с ребенком» и роман в письмах «Гюндероде» увлекали М. Цветаеву в юности.
6 Неточная цитата из 2-гостих. цикла «Але» «Когда-нибудь, прелестное созданье...» (1919). Правильно: «Как, в страшный год, возвышены Бедою, / Ты-маленькой была, я - молодою» (I, 495).
7Ирина (1917-1920) - младшая дочь М.И. Цветаевой.
8 American Relief Administration (Американская администрация помощи) -благотворительная организация, помогавшая странам Европы, особенно пострадавшим во время Первой мировой войны. Деятельность ее в РСФСР была разрешена с 1921 г. в связи с голодом в Поволжье. Поэтому, вероятно, А.С. ошибается - вряд ли в 1920 г. в кунцевский приют поступали продукты АРА.
9 Строки из стих. 1920 г. «Две руки, легко опущенные...» (I, 518).
10 В.Н. Орлов в письмах 1966 г. писал П.Г. Антокольскому, что руководство
Союза писателей и издательства «Советский писатель» не понимает историкокультурного значения «Библиотеки поэта» и что ему «надоело, осточертело объяснять, обороняться, вытаскивать палки из колес». _
" Арман Луи Бирон-Гонто, герцог Лозен (1747-1795) - главный герой пьесы М. Цветаевой «Фортуна» - лицо историческое, политик, дипломат, военачальник, автор книги «Мётснге du due de Lauzin», многократно переиздававшейся во Франции. О его судьбе см. коммент. А.С. в кн.: Цветаева М. Театр. С. 344-347.
12 Неточная цитата из пьесы «Фортуна». Правильно: «И я, Лозен, рукой белей, чем снег, / Я поднимал за чернь бокал заздравный...» (Ill, 405).
13 Речь идет о книге П.Г. Антокольского «Пути поэтов. Очерки» (М., 1965). Автор прислал А.С. книгу с дарственной надписью:
«Але, Але, Але -
Спасибо за письма, за память, за добро, за все -
Ваш навсегда
Павел.
Несколько страниц здесь Вам понравятся.
Москва. 26 июня 66».
П.Г. Антокольскому
14 июля 1966
Павлик мой дорогой, Ваша книга о поэтах пришла ко мне в день Вашего юбилея, и я его встретила и провела вместе с Вами и вместе с ними, Поэтами, многообъемлюще и высоко. Прекрасная книга, Павлик! и несмотря на то, что там не сказано именно о маме («именно» в смысле имени, т. е. не упоминается имя), - там столько и о ней и столько как бы ею написано — её сильной рукой с серебряным перстнем — сильной и верной рукой, что, право же, нынче Ваш юбилей был для меня воистину Днем Поэзии (не путать с одноименным утлым альманахом!).
Представляю себе, как Вас запоздравляли, как были avalanches86 поздравлений и поздравителей, и как Вы вначале были рады и тронуты, а потом устали неимоверно и глотали «сердечное», и как только теперь очухиваетесь от внезапно сфокусированного сознания, что у Вас столько друзей и — столько Учеников! Друзей? Как ни странно, друзья - величина изменчивая; пожалуй, именно слово «друг» (и понятие) - не терпит множественного числа, разве что славянского други («за други своя!»1), а вот Ученики — неизменны, пусть даже и изменчивы. У Вас много учеников, Павлик, и Вы — счастливый человек; вдвойне счастливый ещё и потому, что сами никогда не стали и не станете «учителем», т. е. некоей закостенелостью; потому что Вы сами — как всякий истинный поэт — только Ученик, вечный Ученик — поэзии, жизни, мира, вечный искатель и «находитель», всегда во внутреннем движении поиска и мысли, вечный путешественник, исследователь и труженик - всегда ввысь и вперед!
Какие чудесные стоят дни! Какая чудесная взбалмошная погода, вся из гроз и просветов! Милая, милая «ветреная Геба», кормящая Зевесова орла наших детств и юностей, как ты хороша, бесчинствуя в нашем российском небе, о, Гречанка! И как всё растёт и цветёт, пригубив от твоего громокипящего кубка!2 И - ай-ай, как скучно и нудно сидеть и сидеть и корпеть и корпеть над переводом стихотворной пьесы по подстрочнику, ради проблематических пенсионных барышей (уже работаю «на пенсию», подумать только!). Нет, переводить надо (по крайней мере, мне!) только в плохую погоду! чтобы не рваться к солнцу, вернее - на солнце.
Насчёт всяких маминых дат всё выяснит и уточнит её архив. Она действительно ездила на юг дважды, и очень возможно, что встретилась с Вашими стихами именно во вторую поездку. Бог даст время и руки, выпишу для Вас многое, что по праву Ваше; и мои детские дневники подробно, дотошно, младенчески-высокопарно, как средневековые хроники, повествуют о Вас, о тогдашних Ваших друзьях и делах.
Крепко обнимаю Вас, Павлик, милый. Будьте здоровы, главное!
Ваша Аля
1 См. Ин. 15, 13.
2 Перефразированные строки из стих. Ф.И. Тютчева «Весенняя гроза»: «Ты скажешь: ветреная Геба, / Кормя Зевесова орла, / Громокипящий кубок с неба, / Смеясь, на землю пролила».
Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич
24 июля 1966
Дорогие Лиленька и Зинуша! Теперь Лилины открытки часто приходят и радуют меня. <...> С работой моей не ахти как важно получается, всё время что-то и кто-то отрывает, заходят бесконечные экскурсанты и туристы (просто — праздношатающиеся в большинстве случаев) поговорить «за М<арину> Ц<ветаеву>»; бедная мама стала одним из туристических «курьёзов» Тарусы; «курьёзов» -ибо не всерьёз интересует она праздношатающихся. А сегодня приехала Аня - и никак не удаётся мне последний рывок, чтобы закончить работу. Потому мои вести к вам редки и хаотичны и сама я раздергана на тысячу мелочей. Таруса за эти годы изменилась неузнаваемо, и работать тут почти невозможно, ибо все «отдыхают», одна я против общего течения. И ни разу не удалось сходить покупаться! А лето уже почти проходит... <...>
Крепко целую и люблю...
Ваша Аля
П.Г. Антокольскому
7 августа 1966
Павлик мой дорогой, это ещё не ответ на Ваше письмо, а слабый полудохлый отклик: кончаю осточертевший, непереносимый перевод, и самые последние, утлые концы никак не даются; никакая усидчивость, никакая «добросовестность» не помогают, не могут справиться с усталостью. Голова устала; да и вообще вся устала. Добросовестность же в кавычках, потому что она - не настоящая, а тупая, тупоумная, покорная какая-то. Унылая. И вообще - чёрт знает что.
В таком «добросовестном» состоянии просто не могла писать Вам, ещё и сейчас не могу. Немного надо очухаться - и даже отоспаться.
Как только книга Ваша о поэтах вернётся ко мне (она пошла по небольшому кругу тарусских друзей - ещё есть большой круг знакомых - но не про них писано!) - напишу Вам о родстве; а пока что: так же страстно и пристрастно, такая же акция ЗАЩИТЫ, как у мамы.
...«утвердив жизнь, которая сама есть утверждение, я не выхожу из рождённого состояния поэта-защитника» - так кончает мама очерк о
Мандельштаме1; выше она пишет о том, что ПОЭТ — никогда не прокурор, всегда — защитник.
Но много другого общего. Об этом на хоть чуть отдохнувшую голову.
Да - солнце, военная музыка и собаки2 - чудесно! И главное -любовь к этому сохранилась на всю жизнь! Иногда вместо собак — кошки. Иногда вместо военной музыки — «гражданская». Но солнце — всегда без заменителей.
Насчёт же «бедняги Тредьяковского» не уверена, что таков уж он «бедняга». Искра божья была и у него; и этого уже было достаточно маме для чувства великого собратства...3 Мама была писателем (и, конечно же, поэтом) не только «традиций, воспоминаний, преданий и... предвзятостей», но и провидений. «Традиции» же и прочее -это — громадное чувство корней и почвы, преемственности, дочерно-сти и сыновности, родства. Она блестяще (не то слово!), она глубоко' доказала, что без этого — не ушагаешь вперёд, не вырастёшь вверх и вглубь.
Это же есть и у Вас в высокой степени.
Мама говорила: поэзия — одна, но говорит многими устами4. Правда ведь, Павлик, новаторства без глубоких корней - не бывает? Впрочем, это — аксиома.
