Ариадна Эфрон - История жизни, история души. Том 2
Юнкер, гордящийся, что у него товарищ - поэт. Боевой юнкер, пять дней дравшийся. От поражения отыгрывающийся — стихами. Пахнуло Пушкиным: теми дружбами. И сверху - ответом:
— Он очень похож на Пушкина: маленький, юркий, курчавый, даже мальчишки в Пушкине зовут его Пушкиным.
...Инфанта, знай:
Что за тебя готов я на любой костер взойти,
Лишь только буду знать, что будут на меня Глядеть — твои глаза...
А это - из “Куклы Инфанты”, это у него пьеса такая. Это Карлик говорит Инфанте. Карлик любит Инфанту. Карлик - он. Он, правда, маленький, но совсем не карлик!
...Единая — под множеством имён...
Первое, наипервейшее, что я сделала, вернувшись из Крыма -разыскала Павлика. Павлик жил где-то у Храма Христа Спасителя, и я почему-то попала к нему с чёрного хода, и встреча произошла на кухне. Павлик был в гимназическом, с [блестящими] пуговицами, что ещё больше усиливало его сходство с Пушкиным-лицеистом. Маленький Пушкин, только — черноглазый: Пушкин - легенды.
Ни он, ни я ничуть не смутились кухни, нас толкнуло друг к другу через все кастрюльки и котлы так, что мы — внутренне — звякнули, не хуже этих чанов и котлов. Встреча была вроде землетрясения. Потому, как я поняла - кто он, он понял — кто я. (Не о стихах говорю, я даже не знаю, знал ли он тогда мои стихи.)
Простояв в магическом столбняке не знаю сколько, мы оба вышли - тем же чёрным ходом и заливаясь стихами и речами...
Словом, Павлик пошёл - и пропал. Пропал у меня, в Борисоглебском переулке, на долгий срок. Сидел дни, сидел утра, сидел
ночи... Как образец такого сидения приведу только один диалог: я, робко: — Павлик, как Вы думаете, можно то — что мы сейчас делаем — назвать мыслью?
Павлик, ещё более скромно: — Это называется — сидеть в облаках и править миром...»
Это - из черновой тетради 1937 г.
Ещё раз крепко обнимаю Вас, спасибо за слово о маме (наспех пишу, еду в Тарусу, оттуда напишу).
Ваша Аля
' 19 июня 1966 г. П.Г. Антокольскому исполнялось 70 лет.
2 А.С. приводит с купюрой отрывок из «Повести о Сонечке» (IV, 294-295).
П. Г. Антокольскому
6 июня 1966
Спасибо за письмо, дорогой мой Павлик! Как бы ни бежали годы, а Вы — всегда всё тот же, каким я Вас помню с детства, скорый на отклик, на ответный всплеск, как волна на брошенный - нет, не камень, а кубок из баллады!1 Конечно же, годы прибавили Вам мудрости - иначе зачем бы было их жить? - но юности Вашей не откусили ни кусочка, так что Вы - не в накладе, да и мы вместе с Вами... Потому, вероятно, мама и запомнила Вас гимназистом, а не студентом, пронеся с собой - в себе — сквозь жизнь - Ваше прелестное, романтическое мальчишество, душевное отрочество - si noble et si prompte a la riposte83; кстати - первые из качеств, отнимаемые жизнью: noblesse84 сменяется осторожностью (когда не «бдительностью»), а скорость отклика - портновским «семь раз отмерь, один отрежь». Я ничего сейчас, отсюда не могу возразить или подтвердить насчёт 1917 или 18-го года; знаю лишь, что чудом сохранились мамины записи. Книжки и тетради тех лет с дневниковыми, а не постфактумными2 записями, в т. ч. о Вас и о встрече с Вашими стихами в октябрьском вагоне (окт. 1917); есть у неё и проза под назв<анием> «Октябрь в вагоне»3 — по дневниковым записям, и там тоже - Ваши стихи о Свободе, прозвучавшие для неё впервые именно тогда. Но от окт<ября> 1917 до самого 1918 г. - всего два с чем -то календарных месяца...
Вообще в архиве многое сохранилось о Вас, и, в частности, почему-то множество моих детских, почти младенческих по возрасту, но чётких и грамотных на удивление записей и о Вас, и о Ваших с мамой друзьях, и подробные изложения Ваших пьес...4
К сожалению, уже и у моего возраста руки коротки — не успевают многого; а мне надо будет многое переписать для Вас.
Мамин двухтомник уже высадили из гослитовского плана; мы надеемся, что всего лишь на год. Вот ужо приедет Вл<адимир> Николаевич^ узнает точнее. Будь он здесь, сумел бы удержать книги в плане.
Как жаль, что Ваша с мамой настоящая встреча - после её возвращения в СССР - не состоялась. Вы показались ей далёким и благополучным в трагическом неустройстве её жизни по приезде. То была эра не встреч, а разлук навсегда - те годы. На днях напишу Вам подробнее о статье Вашей, ибо и Вы немного кое-где «напутали». Обнимаю Вас, главное - будьте здоровы!
Ваша Аля
Тарусская тетка5 жива и в меру доступного поправляется; дома и стены помогают.
1 Ассоциация с переводной балладой В.А. Жуковского «Кубок».
2 В записи М. Цветаевой «О любви. Из дневника. 1917» приведены ее беседы с П.Г. Антокольским (IV, 482-484).
3 В опубликованном варианте очерка М. Цветаевой «Октябрь в вагоне» нет упоминания о П.Г. Антокольском. О том, как ею были услышаны стихи Антокольского о Свободе («И вот она, о ком мечтали деды...»), Цветаева рассказывает в «Повести о Сонечке» (см. также письмо тому же адресату от 30 мая 1966 г.).
4 В «Страницы воспоминаний» А.С. включила свою запись 1919 г. «“Кот в сапогах” Антокольского в Третьей студии Вахтангова» (см. Т. Ill наст. изд.).
5 В.И. Цветаева.
В.Н. Орлову
6 июня 1966
Милый Владимир Николаевич!
Примите мои запоздалые со-радования Вашей — наконец удачной — поездке; запоздалые, ибо Вы, без всякого сомнения, уже вошли в задыхновенный темп обычной, нашей, жизни и итальянский Ваш праздник уже опустился на дно души; откуда Вы извлечёте хотя бы кусочки его, когда мы с Вами увидимся.
В статье «Павлика» моего детства не всё (фактическое) точно, многое смещено и т. д., но в ней столько искреннего, истинного и неугасимо молодого чувства, что это - бесконечно трогательно по существу и бесконечно романтично по форме. Он хочет писать предисловие к высаженному из плана гослитовскому 2-х-томнику, и пусть; но я, конечно, жалею, что отказались от этой статьи Вы. Павлик навсегда юн, восторжен и возвышен; это прекрасно вообще и небезопасно в частности; не говорю о какой-то реальной «опасности», а лишь о том, что отсутствие равновесия во вступительной статье отчасти лишает и руля и ветрил драгоценный корабль; Вы - идеальнейший лоцман трудных книг; а Павлик — всегдашний и навсегдаш-ний юнга, под синевой не угадывающий рифов; ну - что Бог даст.
Жаль, что Вам, наитальянившемуся, осточертела Эстония; всё же там тихо, а ведь ничто в наши дни так не восстанавливает сил, как тишина; исчезающее из обихода понятие и состояние. И Таруса теперь шумна, галдит на все чужие голоса, и я могу работать лишь рано утром и поздно вечером, в результате чего не высыпаюсь и болит голова.
Однако ныть не буду: всё хорошо, всё слава Богу, а что до головы, то каждый носит на плечах именно ту, что заслужил, и пенять тут не на что и не на кого.
Очень стараюсь переводить свою предпенсионную испанскую пьесу, получается пока что жуткое не ахти, никак не вползу в трудовую воловью колею; много ещё всяких дел и - быт, будь он, наконец, ладен!
Всего, всего Вам самого доброго, самый сердечный привет Елене Владимировне — когда она вернётся из своих, всегда в это время пыльных, странствий? Когда и где — отдых в нынешнем году? Пишите иногда хотя бы!
ВашаАЭ
Е.Я. Эфрон
12 июня 1966
Лиленька моя дорогая, надеюсь, что это письмо застанет Вас уже дома; пожалуй, я сама так же томилась вашей неволей1, особенно в последнее время, как и вы обе. <...>
Тут у меня форменная свистопляска, гости не переводятся, из-за чего не переводится и Тирсо де Молина... <...> Я не считаю дружественных набегов дачных соседей и визитов праздношатающихся туристов, к<отор>ые все вдруг возлюбили Цветаеву не прочтя ни строки... Я дико устаю от всего этого мельтешенья, болит голова, и, конечно, тормозится злосчастный перевод... впрочем, когда они у меня не тормозятся? Боюсь, что всё лето так и пройдёт — в околоцветаевском ажиотаже, именно ажиотаже; причём людей праздных, отдыхающих и зачастую слишком говорливых... — Несколько дней вдруг было совсем по-позднеосеннему холодных, ветреных, с низкими и мерзкими — не по сезону — почти снежными тучами, сегодня, по случаю «дня выборов» распогодилось. Ходили втроём (Ада, Аня и я) выбирать от Калужской обл. почему-то Юрия Гагарина (написала — и догадалась почему: Калуга — родина Циолковского) и ещё председателя одного из колхозов Козельского района (есть и такой!). Председатель этот уже успел у нас прославиться: должен был выступать перед избирателями, собравшимися со всего района, чтобы, так сказать, познакомиться; но по дороге наклюкался так, что его не только ввести, но и внести в зал оказалось невозможным. Встреча не состоялась; товарищ же был избран единогласно; почему бы нет? явно — свой в доску. Исполнив свой гражданский долг, мы с Аней устроили себе праздничную пробежку по опушкам, набрали немного грибов (лисичек и даже белых) и десятка два ягодок начинающей краснеть земляники; и голове моей сразу стало легче, «чего и Вам желаю». Наверное, Вы не скоро соберётесь с силами и со временем, чтобы написать мне полтора (хотя бы!) слова, и я буду гадать на бобах и надеяться на лучшее, м. б. Зинуша, когда выберется, найдёт минутку и напишет мне открытку; очень жду! Крепко целуем Вас и любим.
