Мария Боброва - Марк Твен
Сказочная форма повествования давала автору возможность говорить на самые жгучие общественно-политические темы.
«Расскажу вам одну сказку, — начинает Твен повествование, — то, что в ней рассказывается, — быть может, история, а может быть, легенда, предание. Быть может, все это было, а может быть, и не было, но могло быть…»
Если раньше буржуазное литературоведение настойчиво рекомендовало считать роман Марка Твена безобидной детской сказкой, а Гоуэлс по выходе в свет «Принца и нищего» отмечал лишь «глубину комического» в нем[264], то в последнее время появляются осторожные признания, что «автор более или менее сознательно сравнивает цивилизацию собственной страны с культурой прошлого»[265]. Не говорится только, как Твен сравнивает прошлое с настоящим, а это-то и является самым существенным.
Летом 1877 года Марк Твен с таким увлечением работал над романом, что написал четыреста страниц будущей книги, но затем работа была отложена: Твен получил заказ на книгу путешествий по Европе и, нуждаясь в деньгах, принял его. Отложив увлекательную работу, он отправился в 1878 году в Европу, написал («вымучил») книгу очерков «Странствования за границей» (1880) и снова возвратился к роману, который все эти годы продолжал жить в воображении писателя[266]. (Твен даже купил карманную карту старого Лондона, не расставался с нею и тщательно изучал ее.) В 1879 году Твен читал его, глава за главой, своим детям, внимательно изучая реакцию маленьких слушателей и внося в роман поправки.
Роман «Принц и нищий» вышел из печати в 1881 году, появившись одновременно в Америке, Канаде, Англии и Германии.
Автор был удовлетворен своим новым произведением. «Я не представляю себе счастья без работы», — писал он Ч. У. Стоддарду в октябре 1881 года.
Дети встретили роман с восхищением. Среди своих маленьких читателей писатель всегда имел множество корреспондентов. Теперь число их увеличилось. Дети слали ему свои восторженные отзывы, воспринимали героев произведения как реальных людей. Последнее обстоятельство очень радовало писателя.
Гарриет Бичер-Стоу при встрече с Марком Твеном на прогулке сказала:
«Я читаю вашего «Принца и нищего» четвертый раз, и я знаю: это лучшая книга для юношества из всех когда-либо написанных».
Видимо, Марк Твен был очень польщен отзывом прославленной писательницы: приводя его в своей «Записной книжке», он выделяет курсивом слово «знаю»[267].
Буржузная критика, подобно Гоуэлсу, старалась не замечать серьезных задач, которые ставил писатель в своем произведении, и это угнетало Твена. Хартфордская газета «Курант» в декабре 1881 года писала, что новый роман Марка Твена «принадлежит к наиболее артистическому выражению чистого юмора».
Более поздняя буржуазная критика иногда отказывала Твену даже в этом. Стефан Лекок считает роман Твена примитивным («его история слишком элементарна…»)[268] и упрекает Твена в том, что в «Принце и нищем» он ушел за пределы юмора фронтира. «Принц и нищий» — это не Марк Твен», — утверждает С. Лекок[269].
Это неверно. Связь с народным творчеством не утрачена — даже расширена. Она имеется в основной форме повествования (сказка), в демократическом, глубоко гуманистическом содержании романа, в широком использовании комической гиперболы и контраста.
Художественный вымысел и история действуют в романе на равных основаниях.
Сказка о ребенке-простолюдине, который становится королем, верховным судьей, законодателем и т. д, — древний народный сюжет. Содержанием его всегда является мечта народа о мудром, справедливом правителе и судье, пекущемся о народном благе. Очень часто носителем желанной справедливости бывает ребенок, всегда выходец из народной массы, чаяниями и трезвым умом которой он наделяется с колыбели.
Готовясь писать роман, Марк Твен много читал («читал все»), в том числе и ранние английские летописи, сказания XII века, разработанные Готфридом Монмоутским. С мотивами староанглийских и старофранцузских сказок, с романами бретонского цикла, с «Дон-Кихотом» Сервантеса (где Санчо Панса играет роль губернатора с таким достоинством, что посрамляет своих врагов), с английской историей Твен был хорошо знаком с детства.
В романе Том Кенти — «принц нищеты» — становится во главе государства и успешно справляется с неожиданной для него ролью короля. Он не находит иного применения для большой государственной печати, как колоть ею орехи, но управляет страной без печати, указов и чиновников столь мудро и человечно, что вызывает всеобщее восхищение и уважение.
То, что в народных легендах звучит лишь намеком, у Марка Твена выражено с ясностью и определенностью. Том Кенти, выросший во «Дворе объедков», способен управлять государством лучше любого венценосного бездельника: он не эгоистичен, не имеет кастовых предрассудков; жизнь среди народа сделала его мудрым, гуманным, справедливым. С детства предоставленный самому себе, он привык просто и ясно решать самые сложные вопросы, у него есть опыт далеко не детского масштаба — это жизненная правда многих взрослых людей, которые обращались за помощью к ясному уму Тома-ребенка. Страдания и борьба умудряют всякого — это в равной мере относится и к Тому и к принцу Эдуарду. Нужно глубоко знать жизнь, чтобы иметь право управлять жизнью других.
«Королю следовало бы время от времени на себе испытывать свои законы; это научило бы его милосердию», — говорит король Эдуард в романе, видя трагическое бесправие народа.
Сделав произведение негодующим протестом, направленным против жестокости законов, Твен подчинил этому сюжет, характеры и весь душевный мир своих героев.
Сказочный сюжет позволил Твену показать такую ситуацию, когда кровавое законодательство обрушивается на одного из тех, кто принадлежит к привилегированному классу-законодателю. Таким лицом в романе является принц Эдуард, оказавшийся в положении нищего.
Он еще ребенок. Не он издавал жестокие законы, это сделали его предки. Но он — наследник престола, сын и внук тиранов — несет за них ответственность.
Не для него побои, грязь, нищета, издевательства, не для него голод, усталость, позорный столб, тюрьма, не для него смерть за мелкую кражу. Все это его предки из века в век готовили для народа. И народ голодал, был невежественным, развращенным, воровал, нищенствовал, умирал на виселице и гнил в тюрьмах. Но вот случай и сила обстоятельств обрушили всю тяжесть бесчеловечных законов на голову короля — того, кто должен издавать их, утверждать, применять. Это сразу «научило его милосердию».
Теперь, когда он сам узнал голод и страдания, он захотел и других избавить от бедствий и мучительной смерти.
«Лучше бы мне ослепнуть, чем видеть этот ужас!» — страстно восклицает Эдуард, когда на его глазах сжигают женщин-баптисток. Он глубоко возмущен тем, что «законы позорят Англию». И, однако, «добрый король» не может изменить жестоких законов.
Марк Твен подводит читателя к важному обобщению: кровавые законы ограждают интересы правящего класса, отдельные представители его, как бы «добры сердцем» ни были, не в состоянии изменить движение государственной машины, подавляющей народ.
В обстановке либеральной болтовни о «плохих» и «хороших» капиталистах, которая имела целью отвлечь трудящихся США от борьбы за свои права, в годы безудержного террора правящей клики такая мысль оказывала громадное воздействие на умы.
В романе-сказке Марк Твен с глубоким реализмом воспроизводит картину народных бедствий Англии XVI века, когда, по словам Томаса Мора, «овцы поели людей», а английские короли превратили фригольдеров и йоменов в каторжников и рабов.
Народ в романе Твена, дойдя до предела отчаяния и ненависти, еще далек от мысли дать отпор своим мучителям. Но он не верит и никаким «благородным» спасителям, не ждет никакой помощи извне. Когда в ответ на рассказ Иокеля Эдуард с горячностью восклицает: «Нет, нет, тебя не повесят… Сегодня же закон будет отменен», — нищие встречают его слова градом насмешек и издевательств. В этой сцене народ смеется над Эдуардом в рубище нищего («Фу-фу I»). Но о намерении Твена, желающего выразить презрение народа ко всяческим «благородным» реформаторам, с еще большей определенностью свидетельствует развязка романа: возвратившись на трон, Эдуард тут же забывает об отмене кровавых законов и ограничивается лишь «милостями» отдельным людям, которых он встретил во время странствований, или тем, кто оказал ему личные услуги, — Майлсу Гендону, Тому Кенти, судье. Да и то здесь чувствуется авторская ирония: «милости», «по-королевски» пышные и… незначительные, — Тому Кенти разрешено носить особый костюм, Майлсу Гендону — сидеть в присутствии венценосца. «Добрый король» Эдуард показан Твеном как продолжатель политики своих предков.
