Мария Боброва - Марк Твен
«Напечатал о некоторых экстраординарных происшествиях- о сбежавшей лошади 28 строк, о собачьей драке 20 строк… о неизвестном китайце, умершем на сакраментском пароходе, 5 строк…»[98] «Пять строк» о человеке — говорят сами за себя.
В 1865 или 1866 году (точно неизвестно) Твен сделал еще одну попытку написать в сан-францисской газете о диких проявлениях расовой дискриминации. Он видел на улице города китайца, избитого камнями, истерзанного наседавшими на него собаками; окровавленный рот китайца был полон выбитых зубов и кусков кирпича. Попытка Твена не удалась — заметку не напечатали, чтобы «не задеть и не обидеть видных подписчиков». Об истории с этой заметкой Марк Твен писал позже в журнале «Плеяда» в мае 1870 года.
Сан-Франциско — главный город Калифорнии, штата, через который прокладывалась южная ветвь Тихоокеанской железной дороги, — был ареной самой безудержной и оголтелой травли китайцев, которые поистине героически трудились над сооружением жизненно важной для всей страны магистрали. В год окончания строительства дороги — 1869 — в Сан-Франциско был устроен китайский погром.
Чудовищные акты насилий над китайцами вызвали возмущение передовых людей всего штата. Брет Гарт создал в этом году превосходный рассказ «Ван Ли — язычник». Толпа мальчишек, учеников воскресной христианской школы, убила на улице Сан-Франциско китайчонка-«язычника» Ван Ли — смышленого, отзывчивого, озорного, красивого и ловкого мальчугана, чудесный реалистический портрет которого Брет Гарт нарисовал в начале произведения.
Брет Гарт пользуется различными средствами художественной выразительности — юмором, сатирическим преувеличением, прибегает к очерковой документальности, к гневному обличению. О китайском погроме 1869 года он пишет в этом рассказе так: «Толпа граждан города Сан-Франциско напала на чужестранцев и убила их — невооруженных, беззащитных — только потому, что те принадлежали к другой расе, религии и цвет кожи у них был другой, а еще потому, что они работали за плату, какую удавалось получить».
Молодой штат, всего полтора десятилетия тому назад объявивший себя «свободным», в отличие рабовладельческих южных штатов, оказался местом кровавых расправ с индейцами, китайцами, ирландцами. Буржуазная пресса всячески стремилась узаконить этот произвол. Калифорнийские газеты того времени писали об «упорстве китайцев в сохранении собственного образа жизни», о том, что это и впредь будет «порождать опасение и раздражение калифорнийского населения».
В рассказе «Ван Ли — язычник» Брет Гарт с горечью восклицает: «А не содержит ли ошибок конституция?» — намекая на то, как резко расходится общественная практика правящего класса с бумажными законами США.
Марк Твен подхватывает тему Брет Гарта и пишет очерк «Возмутительное преследование мальчика»[99], рассказывая о том, что в Сан-Франциско полиция задержала хорошо одетого белого мальчика, который по пути в воскресную школу избил китайца камнями. Название очерка пародирует фарисейское «возмущение» городских буржуа тем, что полиция «преследует ребенка». Воспользовавшись реальным фактом повседневной жизни, Марк Твен анализирует причины, породившие его. Что заставляет юного члена общества думать так: «А, вот идет китаец! Бог не будет меня любить, если я не побью его камнями!» Откуда взялась у маленького хулигана эта формула поведения?
Твен делает обзор газетных сообщений и показывает, что дух расизма, который владеет всем обществом, обусловил и поведение ребенка. Родители, школа, улица, газеты, разговоры взрослых сделали из ребенка расиста. Твен анализирует поведение реакционной буржуазной прессы, которая науськивает население на китайцев. А что за этим скрывается? — спрашивает Марк Твен. Газеты расписывают «китайца, совершившего грошовое преступление, горемыку, чьи провинности раздуваются в нечто чудовищное, — с целью отвлечь внимание публики от настоящих мошенников», — утверждает писатель.
Обобщения Твена затрагивают также вопиющее несоответствие между конституцией США и практикой реальной жизни. Твен пишет:
«Законодательная власть, признавая, согласно конституции, Америку убежищем для бедных и угнетенных всех наций и заключая отсюда, что бедные и угнетенные, ищущие у нас приют, не должны платить пошлину за право въезда… — издала закон, согласно которому всякому китайцу тотчас по высадке должна быть привита оспа тут же, на пристани, за что он обязан уплатить десять долларов, хотя множество врачей в Сан-Франциско охотно оказали бы ему эту услугу за пятьдесят центов».
«Десять долларов» Твен выделяет курсивом не случайно. Со времен издания «гомстед-акта» Линкольна эта цифра стала символической: она означала баснословно дешевую землю в «Новом Свете», с ней ассоциировалось представление об американском «рае», о «свободной» стране и т. д.
Твен все еще полон уважения и преклонения перед законами недавнего прошлого: они для него — мерило справедливости. Его негодование направлено на последующие действия «законодательной власти». Как можно отобрать у бедного иммигранта наглым, мошенническим путем деньги, которых ему вполне бы хватило, чтобы купить себе шестьдесят акров земли и стать полезным человеком нового общества?
Марк Твен требует ответственности общества (печати, семьи, школы) за воспитание юношества, защищает бесправных китайцев.
Несколькими месяцами позже он помещает в том же журнале «Плеяда» другой очерк: «Китаец Джон в Нью-Йорке»[100]. У чайного склада в Нью-Йорке в национальном костюме стоит китаец… вместо вывески. Кучка любопытных, «рискуя свихнуть себе шею», разглядывает его со всех сторон, отпускает непристойные шутки по поводу наряда китайца и его печального лица. Твен возмущен.
«Не позорно ли для нас, так много болтающих о цивилизации и человечности, — пишет он, — ставить нашего ближнего в такое унизительное положение? Не пора ли подумать, в каком свете являемся мы сами?»
Твен наивно верит, что американскому бизнесмену есть какое-либо дело до национального престижа страны или до души оплеванного китайца. Его, Марка Твена, человека с горячим, отзывчивым сердцем, волнует и трогает китаец, выставленный на посмешище. Твен хотел бы представить, «какие мысли роятся за этим печальным лицом и какие отдаленные сцены грезятся блуждающим глазам… смуглого странника». Рисовые поля и перистые пальмы Китая, полузабытые голоса и дружеские лица встают перед его взором. Рассказчик обращается к китайцу с сердечным утешением и, намекая на его жестокого хозяина, говорит:
«Не Америка обращается с вами таким образом, а только один гражданин, в сердце которого жажда прибыли вытравила человечность. Америка оказывает широкое гостеприимство всем изгнанникам и угнетенным. Америка и американцы всегда готовы помочь несчастным».
Кажется, что автор устами рассказчика убеждает самого себя, а не утешает горемыку-китайца.
Если бы не его глубокая искренность, то можно было бы подумать, что он издевается над бедным китайцем, угощая его прописными истинами буржуазной пропаганды, которые резко дисгармонируют с действительностью.
Наивная тирада: «Америка оказывает широкое гостеприимство…»- находится в таком кричащем противоречии с оскорбительным положением, в которое поставлен китаец в рассказе, что объективный ее смысл становится сатирическим. Тем более что «изгнанник до сих пор стоит на своем посту», — сообщает автор в конце рассказа.
Положение китайцев в США продолжает по-прежнему тревожить сердце Марка Твена. Все то, что было им написано до этой поры, оформляется в единый стройный сюжет, как будто каждый элемент — уличная зарисовка, заметка, очерк — нашел свое место в едином художественном замысле. Каждый, ранее отдельно изложенный факт, в сочетании и сопоставлении с другими, породил новое качество.
Что же собою представляет расовая дискриминация в США, которую вначале писатель увидел в мальчишечьем озорстве? Твен готов ответить: у него созрели не только мысли, но и глубокие чувства.
В 1871 году он помещает в нью-йоркском журнале «Плеяда» серию «Китайских писем» под общим названием «Друг Гольдсмита снова за рубежом»[101].
Китаец А Сон-хи радуется. Он приезжает в Америку, будет «свободным человеком среди свободных людей». Он живо представляет себе, как Америка радушно встретит его, «не спрашивая о национальности, вероисповедании, цвете кожи». Там всем иностранцам дают «хлеб, работу и свободу», там «нет места злоупотреблению и пороку». Так начинается рассказ Марка Твена.
В дальнейшей композиции рассказа славословия А Сон-хи «стране свободных и родине смелых» (Марк Твен старательно подбирает весь ассортимент стандартной фразеологии, употребляемой буржуазной печатью для расхваливания американского «рая») зазвучат горьким сатирическим припевом.
