Пол Коллинз - Даже не ошибка
— Да… Да, давай спросим.
— Я хочу сказать, если у нас не получится, если она не советует, то…
— Можем усыновить, — говорю я.
— Можем. В любом случае — не хочу, чтобы Морган остался единственным ребенком.
— Быть в мире совсем одному — это слишком трудно. Любому человеку.
— Ну а если она скажет, что это возможно… — она проводит длинную тонкую линию. — Это наш шанс.
— Я слышал, вероятность — четыре процента. Но на самом деле уверенно никто сказать не может.
Вероятность аутизма больше у первенцев и у мальчиков. Если мы решаемся на второго ребенка, особенно если родится девочка, то шансы — не более четырех процентов. Хотя цена всем этим вычислениям и диаграммам… вполне возможно, что реальная вероятность выше. Но что, в сущности, означает вся эта цифирь? Четыре процента… или сколько-то там процентов… чего? «Четыре процента» — это только еще один способ спросить у себя: готовы ли мы пройти через все это еще один раз?
Так что же?
Дженнифер продолжает смешивать на палитре краски, добавляя темно-синего тона для фона своей работы. За спиной у нее, около нашей входной двери, в беспорядочную кучу свалена наша обувь: моя, ее, Моргана. Вперемежку — на большую ногу, на маленькую, на детскую. Дюжины две разных туфель.
Взять наугад одну конкретную: четыре процента.
— А что смотрят твои русалочки? — спрашиваю я.
— «Судью Джуди»[48].
Дженнифер оценивает тон, который она смешала, поглядывает на картину, затем снова колдует над палитрой.
— Я к этому готова, — говорит она.
— Я тоже, — киваю я.
14
Я до сих пор прекрасно помню тот день, хотя случилось это не меньше пяти лет назад: слепого человека ведет через улицу собака. Калифорния, Сан-Рафаэль, летний день, маленький тенистый переулок. Помню, показалась машина.
И не останавливается.
— Эй! — заорал я.
Машина затормозила; человек взглянул на меня. На миг все замерло.
— Мы собаку тренируем, — сказал он сухо.
Женщина за рулем помахала мне слегка; тут я увидел логотип на ее машине — собака-поводырь.
— Ой… — я покраснел, — понятно.
Они вернулись к работе, а я побыстрее удалился. Им было ясно, почему я так сделал, ну и я теперь понимал смысл их действий: нетрудно догадаться, какой натренированной должна быть собака-поводырь, чтобы проводить своего хозяина через проезжую часть. Но не всегда люди так интуитивно понимают друг друга.
Заголовком воспоминаний Гектора Шевиньи 1946 года мог бы гордиться Дали. Хоть выставляйте их на ярмарке и пообещайте огромного плюшевого мишку в качестве приза — все равно никто не догадался бы, о чем там речь. Возможно, отчасти и поэтому они переиздаются пятьдесят лет. Уверяю вас: «У моих глаз холодный нос» — чтение, заслуживающее уважения!
«Как собака ведет вас, откуда ей известно, куда надо идти? — рассуждает Шевиньи. — Кажется неправдоподобным, но человек посреди бела дня может осмелиться перейти Лексингтон-авеню, ведомый всего лишь маленьким животным». Уж он-то понимает, о чем пишет: за год до этого у сорокалетнего сценариста неожиданно произошла отслойка сетчатки, и он совершенно ослеп. Столкнувшись с абсолютной зависимостью от собаки по кличке Виц, он прикидывает, как скомандовать ей «больница на углу Лексингтон и Пятьдесят первой» — на всякий случай.
Идея о том, что инвалид может практически во всем положиться на собаку, была чем-то новым. Появились собаки-поводыри в результате кошмаров Первой мировой: после того как тысячи немецких солдат ослепли от горчичного газа, фосфорных бомб и шрапнели, школы для собак-поводырей стали открываться в Германии и Швейцарии в начале 1920-х. Первые немецкие собаки-сопровождающие просто… ну, просто сопровождали. Они могли водить ветеранов по хорошо размеченным дорожкам, не давая им заблудиться. Потом на основе этого скромного начала выросли собаки в оранжевых попонах, которые могли перевести незрячего через улицу, предупредить неслышащего об автомобильном сигнале или дверном звонке, помочь парализованному. Лучший друг человека, однако, действительно должен быть другом: если вы терпеть не можете собаку, то она вам не помощник.
«Собак не нужно тренировать помогать слепому, они сами к этому склонны, — отмечает Шевиньи. — Собаку не одурачишь».
Вот вам еще один, не менее таинственный заголовок — книга «С точки зрения коровы». Она готовилась к изданию вскоре после «У моих глаз холодный нос». К счастью, перед публикацией заголовок сменили на «Мышление в картинках», и под этим названием книга известна до сих пор. Автобиография аутичной Темпл Грэндин имеет не меньшее значение, чем мемуары слепоглухой Элен Келлер[49]. Данная книга открывает всему «нейротипичному» миру огромную и совершенно неизвестную область жизненного опыта. Эта область — аутизм. Для Грэндин это не экзотика, а ее собственная, обычная, повседневная жизнь. Ее страстный исследовательский интерес — поведение животных. Изначальное название книги, несколько неуклюжее, приоткрывает окошко к этой ее основной теме.
«Когда один уважаемый ученый заявил мне, что животные не думают, я ответила, что если бы это было так, то мне пришлось бы сделать вывод, будто и я не способна думать», — пишет она. Для аутистов — в прошедшие времена их описывали как «диких», «людей-животных», — характерны особенная сосредоточенность и собственная, не доступная для диалога точка зрения. Эти черты связывают их с переживаниями животных и одновременно отгораживают от головокружительных эмоциональных проявлений людей — склонных к притворству и насквозь пронизанных речью. Невролог Оливер Сакс, описавший наблюдения за Грэндин в своем знаменитом отчете «Антрополог на Марсе», заметил: «Она переживала те же эмоциональные состояния, которые испытывали животные, отождествляя себя с ними».
Аутистов переполняют собственные чувства. Когда аутичный ребенок спасается от разрушительной сенсорной волны человеческого контакта, то — поясняет Грэндин — это вовсе не странное поведение: точно так же действовала бы перепуганная лошадь. Уж она-то знает. Ее сверхъестественные способности к зрительному представлению помещений и к анализу того, что происходит с животными, — доступность ей той самой «точки зрения коровы» — сделали ее известным дизайнером скотобоен и мясоперерабатывающих заводов. Когда-то ей довелось побывать на одной бойне в штате Айова, словно сошедшей с полотен Иеронима Босха: рабочие в шлемах, с зажимами для носа, вооруженные электрическими стержнями, тащили перепуганную скотину по загибающимся дорожкам навстречу жуткой смерти. «Если существует ад, — записала она позднее в своем дневнике, — то я в нем побывала».
В проектах Грэндин главное внимание неизменно уделяется тому, чтобы животные испытывали меньше ужаса и боли. Самую потрясающую благодарность за работу над скотобойнями она заслужила из весьма неожиданного источника — от Ингрид Ньюкирк, основательницы движения «Люди — за этичное обращение с животными». «Темпл Грэндин сделала для уменьшения страданий в мире больше, чем кто-либо еще», — недавно заявила она «Нью-Йоркеру». Таково стойкое убеждение Ньюкирк. Грэндин облегчила участь миллионов бессловесных животных. Но облегчили ли животные ее собственную жизнь?
Две собаки нетерпеливо бегают, подпрыгивая, туда-сюда посреди перекрестка: с одной стороны проносится огромный грузовик, с другой притормаживает «Фольксваген»-жук, останавливаясь от них буквально в дюйме. Собаки — ирландские сеттеры — свободно бегают посреди этого транспортного потока, высунув языки.
— Глядите-ка, что они вытворяют! — сержант Мак-Гаверн качает головой, обращаясь ко мне. — Вы можете себе это представить? Я не могу!
В нашей машине тоже сидит пес — лабрадор Билли золотистого цвета. Он тычется мордой мне в уши, смотрит на своих более удачливых товарищей, которых словно бы выпустили поиграть на волю, рядом с несущимися машинами. Мимо на бешеной скорости проезжают внедорожники с номерами штата Висконсин, и собаки явно начинают нервничать.
— Надо бы что-то предпринять, — напоминает с заднего сиденья Барб, его жена.
— Да. Пожалуй… хотя я не знаю.
Да нет, знает он прекрасно. Сержант Мак-Гаверн припарковывает машину у края дороги и выходит. Пожав плечами, я следую за ним, не очень понимая, что нам предстоит. Это утро я начал с долгого кружного пути после того, как узнал об этом месте в книге; и вот я в Висконсине, среди собак.
— Ко мне! Эй! — Мак-Гаверн свистит. Одна из собак немедленно бежит к нему, и сержант запускает руку под ошейник, крепко держа ее.
Теперь моя попытка.
— Ко мне! Давай-давай! — топнув ногами, я подзываю вторую собаку.
Она остается на месте, наклонившись к передним ногам и виляя хвостом… Игра! Так здорово играть!
