Умершие в мире живых. Европейские исследования - Коллектив авторов
Общее число выходцев из других стран на обеих частях острова, таким образом, превышает численность всего населения Кипра на начало прошлого века, когда, согласно переписи 1901 г., оно составляло 209 286 человек, из которых 158 585 исповедовали православие, 47 926 – ислам, 915 человек назвали себя католиками, 201 – членами англиканской церкви, 1131 – маронитами, 269 – членами армянской православной церкви, 127 исповедовали иудаизм и 132 относились к иным конфессиям. Согласно этой же переписи, 185 796 человек назвали своим родным языком греческий, 48 864 – турецкий, 1131 – арабский, 505 – армянский, 292 – английский и 434 – иные языки (Hutchinson, Cobham 1909). Современное население сосредоточено, за исключением Никосии, преимущественно в прибрежной полосе, поскольку значительная его часть так или иначе связана с туристическим бизнесом.
Автоэтнографическое отступление
Данный раздел представляется необходимым, поскольку он проясняет еще один важный аспект контекста данного исследования, включая выбор его предмета и способ, или метод, с помощью которого этот предмет изучался. Этот способ можно условно назвать археологией современности. От археологии его отличает то обстоятельство, что никаких раскопок автор не вел, используя лишь самые элементарные из количественных оценок и измерений. Задача извлечь сведения о погребальной культуре и особенностях общества, которое эту культуру несет и передает, почти исключительно за счет описания и исследования кладбищ и изучения их устройства и архитектуры возникла из необходимости – практического отсутствия разговорного греческого, который ограничивается у меня дюжиной ходовых фраз, помогающих поздороваться и попрощаться, спросить о дороге и понять, что тебе объясняют, и тому подобных бытовых ситуаций. Для работы с информантами этого запаса явно не хватало. И хотя с годами этот репертуар постепенно расширялся, все равно от полноценной коммуникации меня отделяют годы интенсивного изучения современного греческого – время, которого я так пока и не сумел изыскать. Впрочем, довольно значительная часть среднего поколения греков-киприотов и несколько бóльшая часть молодежи худо-бедно объясняется по-английски, поскольку он является вторым официальным языком в республике, а интеллигенция (банковские служащие, хозяева гостиниц и часть их персонала, греки-репатрианты из числа тех, кто годы конфликта провел в Великобритании) вообще говорит по-английски замечательно, что явилось для меня хорошим подспорьем. Однако сельские жители, кладбища которых я посещал, обычно владели чуть бóльшим набором английских фраз, чем я – греческих, так что наш разговор на смеси этих двух языков мало помогал пониманию интересующих меня сюжетов. В результате основным методом стала фотофиксация кладбищенского устройства и анализ тех закономерностей и странностей, которые удавалось заметить в ходе такой документации и анализа ее результатов.
Исследуемый регион находится на севере Пафосской епархии. Его западные границы практически не населены, поскольку находятся в горном массиве Тродоса, где невозможно развивать сельскохозяйственную деятельность, а строительство сопряжено со значительными издержками из-за геологии этой части острова – крутых склонов и узких долин, поросших лесом. Значительная часть населения исследуемого региона в силу этого сосредоточена в Золотой долине, рядом с двумя дорогами, соединяющими г. Пафос на юге и пос. Полис Хрисоху на севере, а также в прибрежной части – на побережье Золотого залива.
Свое повествование о сельских кладбищах одной из долин западного Кипра и его северо-западного побережья я хочу начать издалека, с начала 1950‑х гг., т. е. со времен, предшествовавших современному конфликту, разделившему этот остров надвое, когда киприоты, разговаривавшие на греческом и турецком, жили в городах и деревнях бок о бок. Во второй половине 1990‑х гг., когда я впервые побывал в тех краях – в одном из регионов Пафосской епархии Кипра, так называемой Золотой долине, в области, которая была в то время еще в очень незначительной степени затронута туризмом и строительством вилл и гостиниц, – я успел застать лишь осколки местного патриархального быта. В тот период, когда юг острова застраивался все новыми отелями, виллами и ресторанами, северо-запад оставался территорией, закрытой для экономического развития, поскольку значительную ее часть занимали полигоны британских военных подразделений, благодаря чему в селах, находящихся в этом отдаленном и относительно закрытом регионе, дольше всего сохранялся традиционный уклад жизни, начавший трансформироваться под влиянием туристических потоков относительно недавно – в последние 10–15 лет. Территориальная близость к неподконтрольному Никосии Северному Кипру и нерешенные проблемы реституции собственности еще сильнее консервировали развитие этой территории, в результате чего многие села Золотой долины и Тиллирии – гористой местности, занимающей северные отроги Троодоса и примыкающей к Золотому заливу (Κολπος Χρυσοχούς, Chrysochou Bay), во многом остались такими, какими их застал разделивший остров на греческую и турецкую части конфликт 1974 г.
Киприоты из других регионов бывают здесь нечасто и воспринимают эту территорию как богом забытый угол. Забавная история в связи с этим произошла в один из моих первых приездов на остров. Самолет в Ларнаку прилетал поздно – не очень выгодный рейс, поскольку за ночное такси приходится платить двойной тариф, что при поездке через пол-острова составляет едва ли не половину стоимости авиаперелета из Москвы. Уже при подлете стало видно, что над островом бушует гроза – огромные башни лиловых в свете заходящего солнца облаков над Троодосом, главным горным массивом Кипра с его самой высокой точкой – горой Олимпос (6400 футов, т. е. немногим более 1950 м над уровнем моря), то и дело прорезались вспышками молний. Нужно сказать, что осенние грозы на Кипре, как, видимо, и вообще грозы в этих южных широтах, имеют особый масштаб и размах. Когда я вышел из таможни, первые капли дождя, быстро переросшего в ливень, уже накрыли всю Месоарию – обширную равнину, прилегающую к Троодосу с востока, и в наступившей внезапно тьме зазвучали оглушительные раскаты грома.
Таксист мне достался довольно дикого вида – он был похож на пожилого располневшего сатира, сплошь покрытого черной шерстью. Его грудь украшал огромный крест, а свирепый взгляд завершал общее впечатление видавшего виды и неукротимого властелина дорог. По-английски он практически не говорил. Услышав название пункта назначения, он стал советоваться со своим бригадиром, который явно объяснял ему, где находится это богом забытое место, после чего мой таксист перекрестился и спросил, точно ли мне нужно именно туда. Я подтвердил мое намерение, и он нехотя занял место за рулем. В кабине, помимо иконы кого-то из местных святых, перед лобовым стеклом болтался амулет от сглаза – крупная ярко-синяя бусина с белым ободком, вставленная в позолоченную оправу. Пока мы ехали по основной трассе от Ларнаки до Лимассола, а потом до Пафоса, несмотря на ливень и непрекращающиеся
