Элизабет Чедвик - Зимняя корона
– А что еще остается?
Алиенора отвела взгляд и посмотрела туда, где в листве вишневого дерева переливался свет летнего дня. Около этой вишни она играла маленькой девочкой. Именно здесь архиепископ Бордоский сообщил ей о смерти отца и сказал, что теперь, тринадцати лет от роду, она становится герцогиней Аквитании.
– Остается бросить ему вызов, – пробормотала Алиенора. – Если я поеду к нему, ничего не изменится. Он станет обращаться со мной так же, как и всегда, и меня будут винить во всех грехах. – Она коснулась руки Изабеллы. – Тебе надо уехать, ради твоего собственного блага. Поезжай в Турень, здесь оставаться небезопасно. Отвези Иоанна и Иоанну в Фонтевро; и Маргариту тоже, ей нельзя быть здесь. Все должны уехать.
– Не делайте этого! – взмолилась Изабелла. – Генрих – помазанный король и ваш супруг.
– Гарри тоже помазанный король, и он мой сын, – возразила Алиенора. – После того как муж попрал мои права на Аквитанию, он больше не может требовать от меня преданности. Он загнал меня в угол, и теперь я свободна в выборе средств. Очень мило, что ты говоришь о повиновении мужу, но ты смотришь на этот вопрос через призму своих отношений с Амленом, который в твоих глазах не делает ничего предосудительного. Только не говори, что он твой муж и ты обязана подчиняться ему, – это и так написано у тебя на лице. – Последние слова она произнесла с горечью, скривив губы, но тут же раскаялась в этом, заметив обиду в глазах Изабеллы. – Тебе надо уехать, так будет лучше и для тебя, и для меня.
Подруга отложила шитье и нежно обняла Алиенору, отчего та почувствовала еще более сильные угрызения совести.
– Я уеду завтра, – пообещала Изабелла. – Я не сержусь на вас, даже когда вы в расстройстве или в ярости. Вы моя невестка и останетесь моей подругой, чем бы это мне ни грозило.
У Алиеноры стеснилось в груди.
– Не говори больше ничего, дурочка, – прошептала она, в свою очередь крепко обнимая Изабеллу. – Ты заставишь меня плакать, а я не могу позволить себе такой роскоши. Мне нужно быть сильной. Я сделала свой выбор, и ты ничего не изменишь. – Сдерживая волнение, она тихонько оттолкнула Изабеллу. – Не будем говорить об этом. Давай-ка лучше отпразднуем твой отъезд.
Наспех организовали пир, для чего перенесли время обеда, чтобы повара успели приготовить тушеное мясо, жаркое, сладкие булочки и фрукты в меду. Алиенора велела накрыть в саду и развесить по деревьям светильники из рогов. Факелы освещали столы золотым светом, на каждом камне и всюду, где только можно, мерцали свечи, и в наступающих сумерках сад превратился в ярко освещенный зал под открытым небом.
Под аккомпанемент лютни и волынки придворные менестрели и трубадуры пели волнующими, чистыми голосами аквитанские песни. О страстном томлении и об ожидании весны, когда распускаются цветы боярышника. О любви разделенной и любви отвергнутой. Звучали и пикантные истории, и тогда сад наполнялся смехом. Пирующие наслаждались вкусной пищей и крепким бордоским вином, разлитым по кубкам тирского стекла. Потом были танцы. А дети, радостно возбужденные, с дикими криками носились вокруг и играли в салки и прятки. Алиенора предалась трогательно-мучительным горько-сладким воспоминаниям о своем детстве, проведенном вместе с сестрой Петрониллой и младшим братом Эгре. Когда-то и они были малышами и бегали между колоннами, пока взрослые пировали, слушали музыку под звездами, говорили о делах и флиртовали. Воспоминания словно придавали законность нынешнему празднеству, и Алиенора испытывала безмерную грусть от сознания, что к утру все это закончится и, возможно, никогда даже и не вспомнится.
* * *– Будьте умницами, слушайтесь тетю Изабеллу, – наставляла Алиенора Иоанна и Иоанну, поправляя на них дорожные накидки и целуя детей на прощание. – Я знаю, вы путешествовали в те края вместе со своими кузенами, но все же путь не близкий.
Дети кивнули, хотя Иоанн проявлял нетерпение. Он полагал себя уже взрослым и не любил, когда с ним нянчились. Иоанна все время оглядывалась на двоюродных брата и сестру, которые ждали поодаль. У Алиеноры больно сжалось сердце. Как легко дети расстаются с ней! Правда, они любили тетю Изабеллу и ее отпрысков, своих кузенов, и это было к лучшему – для них. О том, как она сама станет тосковать по своим младшеньким, Алиенора старалась не думать. Старшие сыновья находились при дворе ее бывшего мужа. Их женам и невестам пока лучше было укрыться в Фонтевро. Она обняла девушек, велела им беречь друг друга. На глазах Маргариты выступили слезы, и это тронуло ее свекровь.
– Иди, – поспешно сказала она, – ты королева. Ты должна подавать пример остальным и быть сильной. Они будут равняться на тебя.
Маргарита шмыгнула носом и незаметно утерла рукавом слезы.
– Я буду стараться, госпожа, – произнесла она сдавленным голосом, но высоко подняла голову и распрямила плечи.
В эту минуту Алиенора прониклась теплыми чувствами к своей невестке.
Изабелла раскинула руки, укрывая полами плаща, словно крыльями, Иоанна и Иоанну, будто она была наседкой, а ребятишки – цыплятами. В крепостном дворе их ожидала дорожная крытая повозка, украшенная желто-голубыми шашками фамильного герба де Вареннов. Края балдахина слегка подвернули, так чтобы внутри было светло и не душно, но путники все же были скрыты от любопытных глаз. Дети и Изабелла сели в карету. Туда же взяли маленьких собачек, а крупным охотничьим псам предстояло бежать рядом с повозкой.
Большой отряд рыцарей из двора де Вареннов, тоже в желто-голубых плащах, уже приготовился сопровождать графиню в поездке на север, в Анжу.
Алиенора подарила подруге свое изумрудное кольцо, которое Изабелле всегда очень нравилось. В ответ Изабелла преподнесла мягкую шерстяную шаль из материи лавандового и светло-зеленого цвета, вытканной в ее йоркширских землях.
– Я укутываюсь в нее, когда мне холодно или если не могу уснуть, и она согревает и успокаивает меня, – сказала Изабелла. – Пусть теперь она дарит утешение вам. Вспоминайте обо мне, когда будете ею укрываться.
У Алиеноры к горлу поступил ком. Простой кусок ткани, но как много он значит для них обеих.
– Обязательно, – проговорила она сквозь слезы.
– Храни вас Господь, – добавила Изабелла, – и дай Бог нам скоро увидеться при более благополучных обстоятельствах.
– Я надеюсь на это, сестра.
Алиенора стояла в крепостном дворе, пока дорожная повозка и кортеж не скрылись из виду, потом накинула на плечи шаль, зябко обхватив себя руками, и вернулась в зал. Все уехали, и в огромном замке раздавался лишь звук ее шагов по каменным плитам, который некому было услышать.
* * *Время шло своим чередом. Миновало лето, в Пуату наступила осень. Дни уже стояли прохладные, но листья на деревьях еще долго оставались зелеными, и только к концу сентября зелень постепенно превратилась в шуршащее сухое золото.
Гонцы приносили новости и с распухшими от писем сумками снова отправлялись в дорогу. Замок Вернёй был сожжен дотла. Алиеноре стало известно, что Генрих продал одну из своих золотых корон и на эти деньги набирает армию брабантских наемников, чтобы подавлять мятежи, где бы они ни вспыхивали. В результате таких стремительных действий ему удалось укрепить свою власть в Мэне и Анжу, у самых границ Пуатье. Англия бурлила как кипящий котел, но восстания не увенчались успехом. Оказалось, что незаконный сын Генриха Джеффри, вместо того чтобы принять сан архидьякона Линкольна и посвятить себя служению Церкви, сделался искусным военачальником и разбил английских бунтовщиков. Переговоры о замирении провалились, поскольку Гарри, Ричард и Жоффруа отказались подчиниться отцовским требованиям. Граф Лестерский даже угрожал Генриху расправой. Атмосфера накалилась до предела.
Алиенора читала письмо, стоя у открытого окна в своей комнате. Ароматный октябрьский воздух был спокоен и недвижим, и с трудом верилось в правдивость изложенных в послании зловещих новостей. Мятежные графы Лестерский и Норфолкский потерпели сокрушительное поражение в битве при Форнем-Сент-Женевьев, у гробницы святого Эдмунда. Графа Лестерского пленили вместе с его женой,[4] которая, одетая в кольчугу, также участвовала в баталии. Она бросила свои золотые кольца в бурные воды реки Витем, чтобы враги не смогли ими поживиться.
У Алиеноры упало сердце. С тех пор как переговоры в Жизоре потерпели неудачу, она раздумывала о том, чтобы оставить Пуатье и присоединиться к сыновьям во Франции. Они торопили ее, потому что Генрих находился в Шиноне и готовился со своими брабантцами вторгнуться в Аквитанию. На своих баронов Алиенора опереться не могла. Лишь немногие из них сохранят ей верность при любых обстоятельствах, большинство же не упустят возможности избавиться от вассальной клятвы и расширить свои земли за ее счет.
Алиенора закусила губу. Можно, конечно, отправиться к Генриху и попытаться погасить горящие мосты, но ей претила сама мысль о том, чтобы явиться к нему просительницей. Можно поехать в Париж и попробовать убедить сыновей помириться с отцом, но раз они не договорились в Жизоре, вряд ли получится теперь. Или, на худой конец, в Париже заключить союз с Людовиком и совместными усилиями наголову разгромить Генриха. Три варианта, и каждый с острыми подводными камнями. Что происходит с миром? Куда подевались милосердие и добрая воля? Что ни выберешь, она все равно обречена.
