Чарльз Мартин - В объятиях дождя
– Там сейчас горит свет.
Выражение его лица ясно говорило о том, что отказывать ему бесполезно. Я встал и начал натягивать джинсы. Мэтт ждал меня у дверей амбара. Я взял биту и встал по другую сторону щита, через который можно было перекидываться галькой.
– Мне захотелось, чтобы ты сыграл вот с этим камнем. – Мэтт сунул руку в карман и вытащил закругленный, хорошо отполированный камень, который уже так давно носил с собой.
– Ты действительно этого хочешь?
Мэтт кивнул и подбросил камень битой через перекладину, а я его отбил, глядя, как он падает, крутясь в воздухе, так что можно было несколько раз прочитать имя «Мэтт», вырезанное на нем. Я шагнул вперед, стал в позицию, взметнул битой и ударил. Это были удачный поворот и разрушительный удар. Черный гранитный камень распался на мельчайшие кусочки и повис в воздухе темным облаком. Несколько минут мы с Мэттом молчали, глядя, как медленно оно уплывает из амбара. Но вот воздух снова стал прозрачным, и я вдруг подумал: а ведь на оборотной стороне того камня должно было быть нарисовано лицо Рекса!
Утром, еще до завтрака, мы вчетвером сели в новоприобретенный грузовой автомобиль. Раньше эта машина развозила, дымя, разные десерты, но теперь, став собственностью Мэтта, больше не дымила и не проседала на спущенных шинах. Все мы направились в «Роллинг Хиллз», а так как животик Кэти уже заметно округлился, то она попросила у меня мою широкую, на пуговицах, байковую рубашку. Смотреть на Кэти было приятно. Перед тем как выйти из машины, Мэтт захватил огромный пакет со сладостями, и мы направились по коридору в палату Рекса, а впереди всех шел Джейс. Судья, привыкший уже к нашим почти ежедневным посещениям, а еще больше – к шоколадкам, которые приносил Мэтт, открыл глаза.
Я сел рядом с ним, помогая держать во рту «сигару» из мороженого, а Джейс, уютно устроясь у меня на коленях, смотрел на двух сварливых голубей из породы так называемых «кардиналов», которые выясняли отношения за окном. Мэтт опустился на стул перед Рексом и кормил его ванильным мороженым с помощью обеденной ложки. Неизвестно, понравилось оно Рексу или нет: он не трудился извещать нас о своих впечатлениях. По-моему, мороженое – это все-таки лучше, чем ничего. Ну, а если оно ему и не нравилось, то он его, по крайней мере, не выплюнул. Почти две недели он ел, не переставая.
Глава 48
Однажды, уже после полудня, меня разбудило пение Моза, поэтому я отправился на кладбище, где в унисон с пением он работал киркой и лопатой. Со лба Моза капал пот, стекая по окологубным складкам и увлажняя грудь. На небе сгущались облака, скрывая солнце, и прохладный ветерок освежал воздух.
– Для кого могила? – поинтересовался я.
– Будет моя, если эта кирка вдруг не станет легче!
– Ну, прекрати! Ты здоровее меня!
Моз перестал копать и окинул меня взглядом с головы до ног.
– Да ты вроде уже готов?
– Да. Кэти закончила все свои неотложные дела, украсила алтарь цветами, и завтра мы вместе с Джейсом отправляемся в двухнедельное путешествие. Поедем на запад страны. Хотим полюбоваться кое-какими большими горами и маленькими, опустевшими шахтерскими поселками.
– Берешь свою камеру?
– Да. Док попросил посмотреть кое-что, и я постараюсь между делом поснимать.
– А Мэтт?
– Гибби пригласил его на неделю в штат Мэн, рыбку половить, а потом они неделю побудут здесь, до нашего возвращения.
– Хороший врач этот Гибби.
Я согласился с Мозом.
Моз вонзил кирку на три фута в глубину, кивнул на могилу сестры и спросил, глядя вниз:
– Ты уже говорил кому-нибудь об этом?
– Нет, – пригладив волосы, я посмотрел на церковь.
– Ну, у тебя есть еще полтора часа, прежде чем облачаться в праздничный костюм.
– Смотри, не умри в этой дыре, – и я показал на могилу, – мы ждем тебя на церемонию.
– Ты мне так надоел своими напоминаниями, что я готов прямо сейчас помереть на этом месте назло тебе.
Я обошел вокруг церкви, удивляясь тому, как она преобразилась. Мэтт удалил весь дикий виноград, все сгнившие доски, переделал входную дверь и заменил старые деревянные ручки новыми – блестящими, медными, шаровидными. Двери были распахнуты, и окна тоже, и казалось, что церковь, подобно мне, дышит полной грудью.
Я внимательно осмотрел алтарь, и в глаза мне снова бросились две параллельные линии, проведенные когда-то мисс Эллой. Я прошел между рядами, подумал немного и сел около этих линий, прислонившись к алтарной ограде. Тихое пение Моза доносилось и сюда, и я начал вспоминать о прошлом и размышлять о будущем.
Сегодня я женюсь. При условии, конечно, что не возникнет никаких препятствий. Через час Мэтт посадит в свою машину нас с Кэти, Рекса, судью и доставит всех к входной двери церкви, где Моз с судьей возглавят торжественную церемонию. Я не рассчитывал на то, что Рекс поймет смысл происходящего, но все-таки пригласил его. А когда я попросил судью стать посаженым отцом невесты, он заплакал, так что мы с Кэти правильно сделали, остановив свой выбор именно на нем. Сегодня утром, проснувшись, я напомнил себе, что обещал простить Рекса. И это хорошо. Может быть, мои прежние обиды уже перемещаются на задворки памяти, а это то самое место, откуда начнется старт в новую жизнь. Кэти целый месяц занималась необходимыми приготовлениями, звонила друзьям, вела переговоры и при этом вся сияла. А дома каждую свободную минуту проводила за фортепиано. Что же касается Джейса, так мальчуган норовит то и дело поиграть со мной в бейсбол. Он все еще называет меня «дядя Так» и спрашивает, будем ли мы пить пиво на послесвадебном приеме. Я ответил ему утвердительно и, надеюсь, никого не шокировал.
Мысленно я стал «загибать пальцы», подводя итоги случившегося. Оглядываясь назад, я должен был признать, что не без вмешательства кое-кого «Вольво» Кэти застрял в канаве, о чем я прежде и не догадывался. Прошу тебя, ты, кто это все начал, не останавливайся, пожалуйста, и впоследствии. Все мы, и Мэтт в том числе, очень нуждаемся в своем гнезде, и Уэверли станет таким местом, а ты будешь его охранять. Мы тридцать три года переносили скудость, горечь и жили в аду, но ты был прав, послав нам это испытание. Нас секли, колотили, кормили оплеухами, но любовь превозмогла все. Не знаю, каким образом ей это удалось, но это так, а почему? «Тайна сия велика есть».
Я оглянулся, любуясь деревянным изваянием креста – шедевром плотницкого мастерства Мэтта, и, подводя итоги, произнес:
– Но мне надо кое о чем тебя попросить.
А деревянный Иисус сиял, как только что покрытый лаком мяч, а голуби летали вокруг, воркуя, и тоже словно готовились в дальний путь. Вылетев из гнезда, огромный, солидный, с бордовым оперением голубь слетел с верхней балки, покружился над алтарем и уронил существенную белую «бомбочку» как раз на середину деревянной колоды, а потом снова взмыл вверх, как стрела, и уютно устроился на прежнем месте. Я тоже взглянул вверх, на солнечные лучи.
– Вот в чем задача: мне нужна твоя помощь, чтобы стать таким человеком, которым меня считает этот ребенок. Он сам так полон надежд, любознательности, желания любить и делать добро, что я хочу поддержать его в этом. Взрастить благое начинание. И если в его душе взрастет и укрепится добро, то, может быть, я тоже стану лучше. Я хочу стать для него человеком, которым Рекс никогда не был для меня, и, глядя на свой, уже долгий, жизненный путь, я до смерти опасаюсь, как бы все не случилось иначе.
И, указав на Уэверли, добавил:
– Теперь вот здесь, в этом месте, на карту будет поставлено очень-очень многое.
Я спустился вниз, но вновь повернулся и просительно воздел палец:
– И еще одно… пожалуйста, скажи мисс Элле, что я ее по-прежнему люблю. Скажи, что скучаю по ней. И еще скажи, что я забыл прошлые обиды.
Я вышел из церкви, а Моз вылез из ямы. Лезвие лопаты сияло, а ее ручка совсем потемнела от десятилетней ритмичной, неустанной работы. Моз подал лопату мне:
– А это зачем?
– Зарой ее.
– Но… вроде нет такой необходимости?
– Будет, когда примешься за дело. – И Моз вытер лоб носовым платком.
Он вскинул кирку на плечо и посмотрел на могилу мисс Эллы.
– Ну, сестра, я исполнил все, о чем ты просила, однако в следующий раз копать будет он, а я уже слишком стар, чтобы рыть могилы для других.
И, насвистывая мотив свадебного гимна «Вот идет невеста», Моз направился к амбару, а я подошел к яме и стал копать дальше, медленно и методично, и земля сыпалась мне на ботинки. Я не спешил, да и работа была легкая, потому что Моз взял на себя самую тяжелую и трудную часть. Через полчаса я заполнил могилу землей доверху, выровнял ее и оперся на лопату, как столько раз, на моих глазах, это делал Моз. И он бы поставил мне сейчас высшую оценку за мои труды.
Могила мисс Эллы была по левую мою руку, а будущая, для Моза, – в центре, а справа от нее предстояло вырыть когда-нибудь могилу для меня. Я постоял, вдыхая влажный воздух: вот-вот должен был начаться дождь. Небо затянули низкие облака, и казалось, что еще немного, и они повиснут на ветках деревьев, темные, тяжелые. Хлынул ливень – как будто кто-то открыл невидимое небесное окно: теплый, типичный мартовский ливень. Возможно, то Бог плакал над Алабамой, но слезы эти были не только слезы скорби. Это были и слезы радости. В детстве я научился понимать: тучи или облака, которые надвигаются очень быстро и тяжко нависают над миром, стоят на одном месте минут пятнадцать, а после того, как прольются обильным дождем, меж них обязательно пробьется луч солнца. Солнце высушит своим жаром слезы дождя, а воздух станет влажным и вязким. Я посмотрел на небо, закрыл глаза, подставил лицо под тяжелые капли, и он меня умыл – и не только лицо, но и душу, чтобы я мог наконец почувствовать, как рана в сердце затягивается навсегда.
