Эмма Марс - Спальня, в которой мы вместе
– Нет, конечно же. Я хотел вам вручить вот это.
Он протянул мне конверт из крафтовой бумаги, который я взяла, бросив на него вопросительный взгляд.
– Это оригиналы тех двух документов, которые я вам присылал в эсэмэс, – сказал он. – Семейное фото Лебурде и опись документов Эмилии при ее приеме в Сен Броладр.
После этого заявления непринужденная атмосфера, которая царила в баре, внезапно стала ледяной. Я неуверенно, почти колеблясь, открыла конверт, словно, прикоснувшись к этой печатной версии документов, тут же должна была сгореть в пламени. Наконец я достала их, один за другим. Я пристально разглядывала их некоторое время, пока Соня с любопытством смотрела на меня, затем положила обратно, не проронив ни слова.
– Вам удалось узнать еще что-нибудь о родителях Лебурде и об обстоятельствах их гибели?
– Нет, пока не было времени, – сказал он с сожалением. – Как вам известно, мне еще приходится заниматься журналом…
Он указал на покрытую мокрыми разводами обложку лежавшего на столе «Экономиста». Я пока еще не смирилась с мелким предательством Франсуа. Но это был неподходящий момент для высказывания претензий. Маршадо еще мог мне пригодиться.
– Однако, – вновь заговорил он, отпив из пол-литровой кружки, которую ему только что принесли, – я виделся с вашим другом Ивоном в Кельмере…
Ивон, тот самый мастер, ремонтирующий лодки, алкоголик, который снабдил меня контрабандной самогонкой и подробным рассказом о несчастном случае, произошедшем с Андре и Гортензией Барле.
– Вот как! – удивилась я. – И зачем же?
– Затем, что я никак не мог принять тот факт, что моторную лодку, несущуюся на полном ходу, оставили в руках неопытного рулевого. Никогда такой требовательный человек, каким был Андре Барле, не позволил бы этого. Даже своему сыну.
Луи не смог бы стоять у руля такого моторного катера, заявила мне Ребекка.
– И что же? – оживилась Соня.
– По меньшей мере можно сказать, что Анабель произвела впечатление на нашего лодочного могильщика, – улыбнулся Маршадо широкой, в тридцать два зуба, обольстительной улыбкой.
– Он был мертвецки пьян, – обрубила я.
– Может быть. Тем не менее он держал язык за зубами и не рассказал вам самого главного. В тот день, 6 июля 1990 года, Ивон не только вытащил из воды вашего будущего мужа, у которого было раздроблено колено. С палубы своей рыбацкой лодки он наблюдал за всем происходящим: «Рива», которая неслась на полной скорости, роковой удар…
– Что? – воскликнула я. – Он мне не говорил ничего подобного!
Маршадо вновь сделал глоток прохладного хмеля и продолжил свой рассказ:
– Я знаю. Однако даже спустя двадцать лет после всего произошедшего у него сохранились очень четкие воспоминания. И это однозначно: тот, кто управлял «Ривой», не случайно разбил ее о скалы. Все местные жители знают рифы наизусть. Невозможно про них забыть или не знать об их существовании. Тем более когда живешь в вилле прямо над ними и можешь наблюдать их каждый день из своих окон.
– Что вы этим хотите сказать? – резко и сухо спросила я.
– Что, по мнению нашего приятеля Ивона из Кельмера, «Рива» намеренно была направлена на скалистую отмель.
Я на мгновение потеряла дар речи. Мое лицо освещал одинокий луч, падающий с улицы, но я вдруг ощутила беспросветную темноту внутри.
– Это не был несчастный случай, Эль, – настаивал он мрачным тоном. – Это было самоубийство.
3
12 июня 2010
Иногда боль не исчисляется ни количеством роковых разоблачений, бросающих нас на лопатки, ни даже интенсивностью этих апперкотов, которые мы получаем от жизни. Иногда она материализуется в часах, минутах, секундах, в любой единице времени, даже малейшей, врезающейся в наш мозг, как игла, и колющей наши чувствительные зоны до следующего приступа.
Боль + 1 минута: я в полном потрясении. Франсуа наслаждается впечатлением, которое произвело на меня его разоблачение, понимающе качая головой, а Соня явно пытается найти ободряющие слова, которые бы вывели меня из оцепенения. Напрасно. Самые мрачные гипотезы сменяют одна другую в моей голове, и каждая из них все больше омрачает образ моего супруга. Луи хотел покончить жизнь самоубийством спустя шесть месяцев после исчезновения Авроры.
– Зачем бы он стал это делать? – пробормотала я наконец. – Потому что потерял Аврору? Или потому что не мог смириться с тайной об ее исчезновении, которую потребовал хранить Дэвид?
– Понятия не имею… Но ваши вопросы подтверждают то, что, вероятно, у него была не одна причина для этого.
– Как это – «не одна»? Вы хотите сказать… что-то, что не касалось напрямую Авроры?
– Возможно, – подтвердил он, пожимая плечами. – Я напоминаю вам, что к тому времени Андре только что объявил Дэвида своим единственным наследником, возглавляющим группу Барле. Видеть, что приемного брата предпочли ему, законному сыну… Это такой акт непризнания со стороны отца, который может свести с ума. Вы не считаете?
Мимолетная улыбка скользнула по его лицу и тотчас же исчезла. У меня мелькнула мысль, что Маршадо доставляет удовольствие вливать в меня яд своих умозаключений. Возможно, он бессознательно обвинял меня в том, что похождения его жены Сесиль и Дэвида получили огласку.
– Рассердиться на своего отца до такой степени, чтобы убить себя вместе с ним, это я еще могу понять, – вмешалась Соня. – Но посадить в тот же катер мать… Вам не кажется, что это чересчур?
Журналист ответил не сразу, теребя край панамы и с интересом и примесью самодовольства разглядывая Соню. Вероятно, он хотел выиграть время, чтобы отшлифовать свою реплику до блеска.
– Кто знает, может быть, Гортензия принимала участие в злодеянии, которое сбило с ног ее сына. Может, Андре принял это решение совместно со своей женой.
Боль + 1 час: под вечер я вернулась в Особняк Мадемуазель Марс.
Луи ушел, не оставив мне записки. Ключей от его лимузина на столике в прихожей не было. Куда Луи вдруг понадобилось поехать на таком шикарном автомобиле? Явно не готовиться к процессу с Зерки, ведь кабинет адвоката находится на бульваре Малерб, всего в нескольких станциях метро от нас.
Скажем честно: я почувствовала облегчение, не застав Луи. Я не смогла бы отвечать на его улыбки и ласки, играя роль нежной супруги. Намеки Маршадо, касающиеся причастности Гортензии к тому, что Дэвид, а не Луи встал у руля группы Барле, еще звучали в голове. Так же, как и упрек Луи, касающийся моей привязанности к Мод и после ее смерти.
Его мать… Он никогда мне о ней не рассказывал. О Гортензии напоминало только свадебное платье Скьяпарелли и кольцо, которое я носила на пальце. Раньше она казалась мне смиренной женой, остававшейся в тени своего могущественного мужа. Теперь я задавала себе вопросы о том, каково было ее истинное влияние на судьбу супруга и детей. Об этом никогда и ничего не говорилось, но я была уверена, что именно она стала инициатором усыновления Дэвида. Муж может одобрить и поддержать поступок такого рода, но он редко является зачинщиком подобного. Однако мне не удавалось представить Гортензию в роли самки, жертвующей самым слабым из своего потомства. Это никак не вписывалось в рамки того образа, который мне рисовали сначала Арман, а затем Ребекка. Мажордом рассказывал о мадам Барле как о сдерживающем факторе в кипящих непростых отношениях между мужем, Луи и Дэвидом. Ребекка заявила, что Гортензия пыталась обрубить на корню подозрения Луи относительно связи, объединяющей Дэвида и Аврору. Опять же она старалась поддерживать подобие мира между сыновьями, а не настраивать петушащуюся молодежь друг против друга, как это мог делать Андре.
Я обуздала терзающее меня желание позвонить Луи – услышать его теплый голос, мурлычущий в телефонной трубке, было бы для меня истинным утешением. Услышать, что он любит меня, даже если он меня и обманывал. Но я стойко держалась, и, будучи уверенной, что Луи вернется не так скоро, погрузилась в заметки, которые набросала за последние несколько недель. У меня не было времени отшлифовать текст. Кроме того, некоторые хронологические детали при изложении ускользали от меня, хоть они и были очень важными! У меня оставалась только моя память, чтобы попытаться восстановить мою историю. Моя память…
– И блог! – воскликнула я, разбудив Фелисите, свернувшуюся клубочком у меня в ногах на кровати.
Дэвид забрал себе основную часть моего личного дневника, который мы, я и Луи, вели месяц за месяцем, но блог «Эль&Луи» поможет мне восстановить большинство недостающих кирпичиков нашей истории.
Я тотчас же зашла на сайт и еще на главной странице отметила, что в последнее время записи сюда не добавлялись. Похоже, блог был временно заблокирован. Я испытала облегчение. На данный момент Дэвид предпочел не выставлять на всеобщее обозрение мои фотографии, которые он сделал в темной комнате.
