Кристина Брук - Без ума от графа
Леди Арден была известной любительницей устраивать браки. Именно благодаря ее стараниям был заключен удачный во всех отношениях брачный союз между кузиной Розамунды Джейн и Константином Блэком, лордом Роксдейлом.
Может быть, поэтому энтузиазм леди Арден был и понятен и одновременно загадочен.
Леди Арден, приветливо глядя на Жаклин, обронила:
– Она сама непосредственность.
Резкость в манерах Жаклин не только не вызывала недоумения, но даже, к удивлению Розамунды, восхищала. Видимо, лишь такие тяжкие преступления, как прелюбодеяние или убийство, могли бы вызвать осуждение Жаклин в светском обществе. Ее резкие выражения воспринимались как остроумие, неловкость – как природная непосредственность и отсутствие притворства.
Розамунда подозревала, и не без оснований, что слухи об огромном приданом Жаклин затмили все ее мнимые и реальные недостатки. К чести Жаклин, она не обращала внимания на откровенную лесть и угодничество со стороны светских дам.
Вдруг дверь открылась и в зал вошел еще один гость.
– А, вот и вы, мой дорогой друг. Очень рада вас видеть, – приветливо встретила гостя леди Арден.
Розамунда, сидевшая спиной к дверям, не видела вошедшего, зато Жаклин его сразу узнала. Откровенное удивление отразилось на ее лице, руки, дрогнув, упали на колени.
Энтони Мэддокс, а это был он, подошел ближе к дивану, на котором сидела Розамунда.
– Мистер Мэддокс! Как я рада вас видеть.
Розамунда великолепно сыграла свою роль, как будто и не писала Мэддоксу записку, приглашая его ехать следом за ними в Лондон. Впрочем, ее удивление кое в чем оказалось неподдельным: она никак не ожидала увидеть Мэддокса в гостиной леди Арден.
Мэддокс приветливо улыбнулся Розамунде. Но когда повернулся к Жаклин, выражение его лица сразу переменилось. Он был поражен.
– Как вы полагаете, преображение состоялось? – лукаво спросила Розамунда.
На Жаклин было платье из белоснежного муслина, отделанное вышитыми ярко-синими фиалками. Цвет фиалок как нельзя лучше подходил под цвет голубых глаз Жаклин. У нее была очень красивая прическа, на щеках играл румянец. Она выглядела весьма привлекательно.
Мэддокс явно был очарован, но через миг чары рассеялись. Опомнившись, он вежливо поклонился Жаклин и направился к хозяйке салона.
– Присаживайтесь, Тони, – любезно предложила леди Арден. – Надеюсь, вы знакомы?
– Да, знакомы, – ответил Мэддокс, – во всяком случае, так было раньше.
Удивленная улыбка скользнула по лицу Жаклин.
– Совсем недавно мы считали друг друга друзьями, мистер Мэддокс. Надеюсь, что с тех пор ничего не изменилось.
Розамунда быстро вмешалась в беседу, чтобы не позволить ей скатиться до взаимных упреков. Жаклин, уже две недели проходившая школу юной светской леди и понемногу учившаяся сдерживать свои эмоции, тут же уловила, чего хочет от нее Розамунда, и принялась болтать о разных пустяках, в умении находить которые и состоит великое искусство светского разговора.
Полчаса пролетели незаметно, и все это время Розамунда видела, что Мэддокс глаз не сводит с Жаклин, в то же время осмысленно и впопад отвечая на все вопросы. Она справилась со своими чувствами, и выражение ее лица опять стало невозмутимым. Наконец Розамунда поднялась, собираясь домой. Жаклин последовала ее примеру с излишней поспешностью.
Розамунда ловко сгладила возникшую неловкость.
– Мистер Мэддокс, через одну-две недели я намерена дать бал. Надеюсь, что вы не успеете к этому времени уехать из Лондона. Я пришлю вам приглашение.
Мэддокс нахмурился.
– Не слишком ли это опрометчиво?
– Я предоставляю полное право вам самому решать, насколько это опрометчиво, – улыбнулась Розамунда.
Очутившись в карете, Жаклин пожала ей руку и прошептала:
– Рози, Гриффин убьет тебя. Бал, и на нем мистер Мэддокс. Не слишком ли ты решительно берешься за дело?
– Да, он придет в ярость, – согласилась Розамунда, сильно сомневаясь, что на этот раз его бешенство растворится в кульминационной любовной схватке. – Впрочем, когда он узнает, будет уже поздно.
«Я могу управлять им, Тибби». – Неужели она говорила эти слова, думая, что так оно и будет? Не без помощи хитрых уловок, без которых невозможна семейная жизнь.
Ей припомнились восхищенные, полные любви взгляды Мэддокса, которые тот украдкой бросал на Жаклин. Как ей хотелось, чтобы точно так на нее смотрел Гриффин!
– Рози, ты не находишь, что Тони переменился? Сегодня он вел себя так сдержанно, так сухо.
– Не смеши меня. Сама подумай. Разве может леди Арден разговаривать с тобой в знакомой тебе шутливой манере?
– Да, ты права, – просияла Жаклин. – Должно быть, именно поэтому он держался не так, как прежде.
– А может, изменился не он, а ты сама, – помолчав, заметила Розамунда. – Возможно, это изменение было неожиданным для мистера Мэддокса.
– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась Жаклин. – Ты же сама говорила, что я стала намного красивее в новом наряде. Мне кажется, что я действительно стала красивее.
– Ты всегда была очень красивой, – поспешила успокоить ее Розамунда. – Платья и прическа лишь подчеркивают твою красоту. Но у меня возникли кое-какие мысли. Мне кажется, мистер Мэддокс хотел, чтобы ты навсегда осталась в Пендон-Плейс, ведь тогда, будучи твоим единственным кавалером, он не боялся конкуренции. Теперь же все изменилось, за тобой увиваются множество лондонских джентльменов.
– Им нужны только мои деньги, – вздохнула Жаклин.
– Среди твоих обожателей есть и такие, которые не засматриваются на твое приданое, – возразила Розамунда.
Сбитая с толку, Жаклин задумалась.
– Неужели все эти ухищрения в нарядах и прическе для того, чтобы пробудить в Тони ревность?
– Разумеется, нет. Все это должно показать ему, какая ты на самом деле. Да, в провинции он был внимателен к тебе, но теперь должен взглянуть на тебя другими глазами, оценить по достоинству.
Жаклин молчала, переваривая услышанное.
– Все это зря. Неужели ты пытаешься поженить нас – меня и мистера Мэддокса?
Голос Жаклин дрогнул, и на глаза навернулись слезы.
– Дорогая, не надо так расстраиваться из-за пустяков.
Жаклин вытерла слезы тыльной стороной ладони.
– Ты не понимаешь. Никто не понимает. Каждый раз, когда вижу его, я обо всем забываю. А потом это опять возвращается, и мне больно. Рози, я не могу выйти замуж за Тони. Гриффин совершенно прав.
Тронутая ее горем до глубины души, Розамунда обняла Жаклин и ласково прижала к себе.
– В чем дело, дорогая? Поделись своим секретом со мной, и тебе станет легче.
Жаклин покачала головой и разрыдалась. Несмотря на все старания и утешения Розамунды, девушка никак не могла успокоиться.
Карета остановилась, и Жаклин пришлось взять себя в руки.
– Ступай к себе наверх, – ласково сказала Розамунда. – Я подойду через несколько минут.
– Не надо. – Жаклин попыталась улыбнуться. – Мне хочется побыть одной.
Гриффин прибыл домой поздно и навеселе, выпив немного больше бренди, чем следовало бы. Лидгейт и его друзья пришлись ему по душе.
Он поднялся к себе, где его поджидал камердинер.
– Вы, как всегда, на месте, Дирлав.
– Да, милорд, – ответил слуга, снимая сюртук с широченных плеч господина. – Вечер был приятным, милорд?
– Да, очень.
В новой компании ему было приятно. Все новые знакомые старательно выказывали ему дружелюбие. Действовал ли Лидгейт по просьбе Розамунды или по собственному желанию, в любом случае, и Гриффин видел это, Уэструдеры делали все от них зависящее, чтобы вступление в свет стало для него как можно более приятным.
Да, вечер удался. И теперь он собирался продолжить его с еще большим наслаждением в объятиях своей супруги.
– Леди Розамунда дома?
– Да, милорд. Графиня и леди Жаклин вернулись домой примерно с час назад.
– Хорошо. – Гриффин откинулся на изогнутую спинку своего любимого кресла и вытянул ноги.
Дирлав в рабочих перчатках принялся стаскивать сапоги, но так бережно, будто это было произведение искусства, а не обычная обувь. Впрочем, Гриффин привык к странностям слуги и перестал обращать на них внимание.
Приняв ванну, Гриффин отпустил дворецкого и, уже в халате, направился в их общую спальню. К его удивлению, она была пуста. Пожав плечами, он решил, что Розамунда еще не успела раздеться.
Сгорая от желания увидеть ее, он прошел через смежные комнаты на ее половину.
Она была у себя. Стоя перед зеркалом, любовалась своим отражением.
Действительно, тут было чем любоваться. У Гриффина перехватило дыхание, сладко сжалось сердце.
На ней была лишь одна сорочка, сшитая на манер греческой туники. Коротенькая, с глубоким вырезом, туника ничего не скрывала, а лишь подчеркивала ее красоту. Сквозь тонкую ткань просвечивали все ее прелести: круглые ягодицы, стройные ноги, высокая грудь.
