Джулия Куин - Тысяча поцелуев
– Тогда мы возьмем и его. И еще Дэниела.
– Нет!
Сара схватила Хонорию за руку и оттащила назад, хотя та сделала всего шаг.
– Ни при каких обстоятельствах не позволяй Дэниелу увидеть лорда Рамсгейта.
– Он не может оставаться в стороне, – не согласилась Хонория. – Он так же глубоко увяз во всем этом, как…
– Прекрасно, – бросила Сара, только чтобы заставить ее замолчать. – Приводи Дэниела. Мне все равно.
Но ей было не все равно. И едва Хонория убежала, чтобы позвать обоих джентльменов, Сара схватила пальто и поспешила к конюшне. Она сможет доехать до деревни быстрее, чем любой экипаж, даже в дождь… нет, особенно в дождь.
Дэниел Маркус и Хонория последовали бы за ней в «Уайт харт». Сара это знала.
Но если она успеет отъехать достаточно далеко, может… Ну, если честно, она и сама не знала, что сделает, но что-нибудь сделает обязательно. Найдет способ умилостивить лорда Рамсгейта, прежде чем появится Дэниел, разгневанный и готовый к бою.
Пусть Сара не сможет добиться счастливого окончания истории для всех; мало того, была совершенно уверена, что у нее это не получится: более трех лет ненависти и горечи нельзя стереть за один день. Но если Сара каким-то образом сможет предотвратить вспышки гнева и драки и, не дай бог, убийство…
Пусть это не станет счастливой концовкой, но, Бог видит, и этого будет достаточно.
Глава 18
За час до описываемых событий
Уиппл-Хилл, другая комната
Если Хью когда-нибудь действительно станет маркизом Рамсгейтом, первое, что сделает, – изменит фамильный девиз. Он ведь имеет право сделать это, не так ли? Потому что «С гордостью приходит храбрость» не имеет смысла для нынешних поколений мужчин семьи Прентис. Нет. Если бы Хью имел право голоса, то изменил бы этот девиз на другой: «Плохое может стать еще хуже».
И вот доказательство: короткая записка, которую принесли в его комнату в Уиппл-Хилле, пока он в маленькой гостиной разбивал Саре сердце.
Записка была от отца, его отца.
Как же неприятно смотреть на знакомые остроугольные буквы! Потом он прочитал написанное и понял, что лорд Рамсгейт здесь, в Беркшире, чуть дальше от Уиппл-Хилла, в «Уайт харт», самой фешенебельной из здешних гостиниц.
Хью представить не мог, каким образом маркиз получил номер, когда все гостиницы были забиты свадебными гостями, но его отец всегда умел идти по жизни, добиваясь своих целей угрозами и шантажом. Хью оставалось только пожалеть бедняг, которых будут переселять в комнаты похуже, а то и вовсе в сарай.
В записке не было и намека на цель его приезда в Беркшир. Хью это не особенно удивило: отец никогда не считал нужным объяснять свои поступки. Все, о чем он посчитал нужным сообщить, это название гостиницы и желание немедленно поговорить с Хью.
Хью обычно из кожи вон лез, чтобы избежать общения с отцом, но не был так глуп, чтобы игнорировать прямой приказ, поэтому велел камердинеру сложить его вещи и ждать дальнейших указаний. Он не знал, как отнесется Дэниел к тому, что он возьмет один из экипажей Уинстедов, но поскольку дождь все еще безжалостно бил по земле, а Хью почти не мог ходить без трости, у него не оставалось другого выхода.
Встречу с отцом он проигнорировать не мог. И не важно, как к этому отнесется Дэниел, пусть даже придет в дикую ярость.
– Боже, как же я это ненавижу! – пробормотал Хью себе под нос, неуклюже забираясь в экипаж. И тут же задался вопросом, не заразился ли он от Сары склонностью к драматизированию, потому что все, о чем он мог думать, это: «Я иду навстречу злой судьбе».
* * *Беркшир, Тэтчем, гостиница «Уайт харт»
– Что ты здесь делаешь? – раздраженно бросил Хью, не успев сделать и двух шагов в отдельный кабинет гостиницы.
– Даже не поздороваешься? – спросил отец, не потрудившись встать. – Не спросишь: «Отец, что привело тебя в Беркшир в такой прекрасный день?»?
– На улице дождь.
– И все в природе обновляется! – жизнерадостно объявил лорд Рамсгейт.
Хью ненавидел моменты, когда маркиз разыгрывал роль доброго папаши, поэтому ответил холодным взглядом.
Отец показал на стул напротив стола:
– Садись.
Хью предпочел бы стоять, хотя бы для того, чтобы сделать назло отцу, но нога болела, а желание противоречить было не настолько велико, чтобы пожертвовать собственным комфортом, и поэтому сел.
– Вина? – спросил отец.
– Нет.
Осушив бокал, маркиз Рамсгейт заметил:
– Оно все равно не слишком хорошее. Следовало бы прихватить вина из своих подвалов на подобные случаи путешествий.
Хью сидел с каменным выражением лица, ожидая, когда отец перейдет к делу.
– Сыр вполне съедобный, да и хлеб ничего, угощайся, – предложил маркиз, потянувшись к блюду на столе.
– Какого черта все это означает? – взорвался наконец Хью.
Отец, развалившись в кресле, явно ожидал этого момента. Лицо его расплылось в самодовольной ухмылке:
– А сам не догадываешься?
– Даже не пытаюсь.
– Я здесь, чтобы поздравить тебя.
Хью уставился на него с неприкрытым подозрением.
– С чем?
Отец погрозил ему пальцем:
– Не стоит притворяться. До меня дошли слухи, что ты вот-вот обручишься.
– От кого?!
Хью впервые поцеловал Сару только накануне вечером. Откуда, черт возьми, отец узнал, что он собирался сделать ей предложение?
Лорд Рамсгейт небрежно махнул рукой:
– У меня повсюду шпионы.
В этом Хью не сомневался, но все же…
– За кем ты шпионил: за Уинстедом или за мной?
Отец пожал плечами:
– Какая разница?
– Огромная.
– Полагаю, за обоими. Ты облегчаешь мне задачу. Можно убить двух зайцев одним ударом.
– Будь добр не шутить в моем присутствии, – попросил Хью, вскинув брови.
– Как всегда, серьезен, – прищелкнул языком маркиз. – Ты никогда не понимал шуток.
Хью молча уставился на него. Отец обвиняет его в отсутствии чувства юмора? Поразительно!
– Я не обручен, – начал Хью, отчетливо выговаривая слова, слетавшие с губ как дротики. – И не обручусь в обозримом будущем. Поэтому можешь собрать вещи и возвратиться в тот ад, откуда выполз.
Отец только ухмыльнулся в ответ на оскорбление, чем насторожил Хью. Лорд Рамсгейт никогда не игнорировал оскорбления: скручивал их в маленькие шарики, наполнял осколками стекла и железа и швырял в оскорбителя.
– Мы закончили? – спросил Хью холодно.
– Почему такая спешка? – со смешком произнес лорд Рамсгейт.
– Потому что я презираю тебя, – усмехнулся Хью.
Отец рассмеялся.
– О, сын, когда ты поумнеешь?
Хью ничего не ответил.
– Не важно, что ты меня презираешь, и никогда не будет важно. Имеет значение лишь то, что я твой отец. – Он подался вперед и с мерзкой гримасой добавил: – Ты не сможешь от меня избавиться.
– Не смогу, – согласился Хью. – Зато ты можешь избавиться от меня.
Подбородок маркиза дрогнул.
– Полагаю, ты имеешь в виду тот безбожный документ, который вынудил меня подписать.
– Никто ни к чему тебя не принуждал, – пожал плечами Хью.
– Ты действительно этому веришь?
– Разве я вложил перо тебе в руку? Документ был чистой формальностью, и ты знаешь это не хуже меня.
– Я ничего не знаю…
– Ты знаешь, какими будут последствия, если посмеешь причинить вред лорду Уинстеду, – перебил Хью с мертвенным спокойствием, – независимо от того, записано это на бумаге или нет.
Так и будет. «Соглашение» было подписано его отцом в присутствии поверенного, полным именем с указанием титула, который так много значил для него, что он признал, как много потеряет, если не откажется от своей вендетты против Дэниела.
– Я выполняю свою часть сделки! – прорычал лорд Рамсгейт.
– Пока лорд Уинстед жив – да.
– Я…
– Должен сказать, – снова перебил Хью (какое это огромное удовольствие – обрывать отца на полуслове!), – что не прошу у тебя многого. Большинство в этом мире прекрасно живут и никого не убивая.
– Он тебя искалечил! – прошипел лорд Рамсгейт.
Хью вспомнил ту волшебную ночь на газоне Уиппл-Хилла, когда танцевал вальс. Впервые после того как пуля Дэниела разорвала ему бедро, Хью держал в объятиях женщину. И они вальсировали!
Сара не позволила ему назыать себя калекой. Может, именно в тот момент он и понял, что влюблен? Или в какой-то другой из сотни?
– Я хромой, но не калека, – спокойно возразил Хью с улыбкой.
– В чем разница, черт возьми?
– От калеки чего можно… – Хью поднял глаза. Лицо отца пошло багровыми пятнами, как всегда, когда он злился или был пьян. – Не важно: все равно не поймешь.
Хью и сам не понимал: чтобы объяснить отличие, нужна леди Сара Плейнсуорт… Нет, просто Сара, ни леди Сара Плейнсуорт, ни даже леди Сара.
– Ты недооцениваешь себя, сын, – заметил лорд Рамсгейт.
– Ты сам только что назвал меня калекой, а теперь обвиняешь в том, что я себя недооцениваю!
