Эми Кауфман - Разбитые звезды
Здесь много лет не ступала нога человека.
– Вы не хотите отвечать на вопросы, майор?
– Ну что вы. Я рад вам помочь. Я вижу, как вы цепляетесь к каждому слову.
– Вы не помогаете, майор. У вас привилегированное положение на службе. Но ваше поведение не соответствует одобрительным отзывам в вашем досье.
– Полагаю, внешность обманчива.
Глава 28. Лилиан
На какое-то время мы забываем о том, что случилось ночью, и обходим здание, снова действуя сообща. Очень волнующе видеть невредимое сооружение, построенное людьми. Я пытаюсь представить, как выглядит мой дом, город, здания, подпирающие облака, и машины на воздушных шоссе, но из головы вылетают все воспоминания. Окажись я там сейчас каким-то образом – потеряла бы дар речи.
Внутри здания должен быть генератор, и если нам удастся его включить, я смогу включить все остальное. Тарвер убежден, что внутри будет связь. Я никогда не бывала на планете, находящейся на ранней стадии видоизменения – только на завершенных и заселенных, – но Тарвер говорит, что такие станции есть везде, и они все одинаковые.
Если мы найдем передатчик, сможем послать сигнал. Я не уверена, что хочу обратно в цивилизованный мир. А Тарвер вернется к своей семье – его место там. Если в этой Галактике есть справедливость, он вернется домой целым и невредимым.
Мне нестерпимо хочется рассказать ему, почему я нагрубила ему в нашу встречу на палубе. Почему один из моих огромных талантов – отталкивать людей. Но если я расскажу, то предам своего отца и покажу Тарверу, какая я ужасная.
Так что я прикусываю язык и пытаюсь не обращать внимания, что правда так и рвется из меня наружу.
Пусть лучше ненавидит меня и думает, что я тоже его ненавижу. Так безопаснее для нас обоих.
Мы не разговариваем, но тишина не кажется тяжелой, как раньше. Мы не спрашиваем друг у друга, почему это здание заброшено или для чего оно было предназначено. Оно большое, а значит, там стоит не только оборудование для наблюдения. Здесь жили люди.
Мы дергаем двери, оконные ставни, даже бросаем в них камни, чтобы сломать и забраться внутрь. Здание прочное и, несмотря на то что заброшено, крепко-накрепко запечатано. Неподалеку находим ангар, а внутри – сломанный космолет. Быстро осмотрев его, я понимаю, что он стоит тут с тех времен, когда здесь были люди. Мы заглядываем под капот: там безнадежно испорченные свечи зажигания и провода. Тарвер уходит проверить, что еще есть в ангаре, а я осматриваю микросхемы.
Он перечисляет мне все найденные вещи: заржавевшие инструменты, веревку, канистры с бензином и клеем, бочки с горючим. В углу – банки с краской и лопата, электродрель и электропила. Здесь раньше было электричество, и это подтверждает мою догадку, что где-то должен быть генератор.
Интересно, я теперь всегда, увидев какие-то вещи, буду пытаться придумать, для чего они могут пригодиться? Не слишком ли они тяжелые, можно ли их унести? А увидев веревку, бензин или заржавевший молоток, я всегда буду думать, могут ли они спасти жизнь?
Достав наконец микросхему и сняв крышку, я вижу, что половины не хватает. Через несколько секунд становится ясно, что она совершенно бесполезна.
Я захлопываю капот, и Тарвер, увидев мое расстроенное лицо, ничего не спрашивает. Возвращаемся на поляну и снова обходим здание, но на этот раз мы вооружены инструментами.
И мы принимаемся за работу: дергаем, ковыряем ставни, пытаемся найти какой-нибудь зазор.
– По крайней мере, ты все же человек, – весело говорит Тарвер.
Мне все еще обидно из-за того, что он меня отверг, и я бросаю на него сердитый взгляд, думая, что он меня подкалывает.
Он тоже смотрит на меня и слегка улыбается – это примирение.
– Наконец-то мы нашли микросхему, которую ты не можешь починить.
Он выглядит уставшим, несмотря на робкую попытку помириться. Будь я на его месте, тоже была бы такой уставшей.
Я вздыхаю, потирая рукой глаза.
– Вот бы мне знать больше… Тогда я смогла бы ее починить.
– Я так и не понял, где ты этому научилась. Вроде бы технический гений – твой отец, а не ты. В смысле… ты не похожа на человека, который изучал электронику и физику в школе. В смысле… а, забудь.
Такая высокая цена за примирение…
Мне очень хочется уйти, а он пусть дальше стоит и мямлит, но я не могу приписывать себе чужие заслуги.
– В детстве, после смерти мамы, мне очень хотелось стать похожей на папу. К тому же у него никого не было, кроме меня, и мне хотелось… быть достойной его. Я попросила кое-кого меня научить.
Я сглатываю, чувствуя на себе взгляд Тарвера. Знаю, что он улавливает напряжение в моем голосе.
– Кого?
– Мальчика по имени Саймон.
Тарвер снова сосредоточенно смотрит на ставни, которые пытается открыть.
– Ты раньше его упоминала. Кто он?
У меня сдавливает горло. Как рассказать Тарверу, единственному из всех, о моем чудовищном прошлом? Зачем давать ему еще один повод меня оттолкнуть? И все же, возможно, он заслуживает узнать, почему я унизила его, когда мы встретились на палубе «Икара».
А может, я сама заслужила облегчить душу.
– Если я расскажу, ты выслушаешь? Не перебивай, ничего не говори, просто… просто дай мне все сказать. Хорошо?
– Хорошо.
Я несколько раз глубоко вдыхаю, как ныряльщик перед прыжком в воду.
– Саймон – это мальчик, который жил неподалеку от нашего летнего дома на Нирване.
Я не могу смотреть на Тарвера, пока говорю. Я не хочу увидеть его лицо в тот миг, когда он все поймет.
– Его семья не занимала такого положения в обществе, как моя, ну и что? Он был очень умным и знал не только те предметы, которым нас учили в школе. Он научил меня всему, что я сейчас знаю об электронике и физике. Когда мы стали проводить вместе много времени, отец будто бы и не замечал, потому что считал это детскими забавами. По его мнению, я была слишком юной и не могла по-настоящему к кому-то привязаться. Тогда мне было четырнадцать, но я любила Саймона.
Я вожу пальцами по краю отвертки, трогаю пластиковую рукоятку.
– В ночь перед тем, как ему исполнялось шестнадцать, Саймон спросил у меня, можно ли нам больше не прятаться, встречаться по-настоящему. Он сказал, что утром пойдет к моему отцу, раз он теперь взрослый, и попросит у него места в компании. Он хотел заслужить право быть со мной.
Перед глазами вдруг возникают соломенные волосы и зеленые глаза Саймона, и даже спустя столько времени сердце сжимается.
Просто рассказывай дальше. Пройди через это.
– Я согласилась. Наутро я буквально вылетела из комнаты в нетерпении, но, спустившись в гостиную, увидела, что там все как всегда. Отец сказал, что не видел Саймона. Он даже не оторвал взгляда от новостного экрана. Я пошла к Саймону домой и застала его рыдающих родителей. Все юноши находятся в запасе – ты знаешь. Но их никогда не отправляют на передовую, все это для виду.
Слезы заволакивают глаза, и красно-желтая рукоятка отвертки расплывается.
Еще рано. Держись.
Я кручу и кручу ее в руках.
– Саймона призвали. Я побежала на призывной пункт, но из-за чьей-то оплошности в документах его отправили на передовую со взводом солдат, которые обучались целый год. И когда я прошла через все бюрократические формальности и узнала, где Саймон, он уже погиб.
А мне следовало быть осторожнее.
Тарвер держит слово и ничего не говорит, даже не двигается. Но я чувствую на себе его взгляд и знаю, что он слушает. Я сглатываю, внезапно засомневавшись.
Поймет ли он, зачем я рассказываю ему историю, которую не знает ни один человек в Галактике – только мой отец и я?
– Я живу привилегированной жизнью. Я это знаю. Принимаю. – У меня немного дрожит голос, и я провожу языком по губам. – Но ничто не дается даром. У моей жизни есть цена. Это я тоже принимаю. Где я провожу время, с кем общаюсь, какие знакомства заведу, чтобы возросло влияние отца, – на все это он возлагает большие надежды. Отец всегда говорит, что наше имя стало громким благодаря упорному труду, и требует должных жертв и постоянной работы, чтобы поддерживать это имя. Если его защищать, то передо мной откроются все двери. Но иногда… иногда я убегаю от этой жизни.
Я заставляю себя посмотреть на Тарвера. Он стоит на том же месте, лицо у него сдержанное и ничего не выражает. Я немного теряюсь, несмотря на свою решительность. Дело не в том, какой меня видит Тарвер, – это я поняла давным-давно. Дело в том, каким, по его мнению, вижу его я.
– Неужели тогда в салоне, когда я уронила перчатку, ты правда думал, что я не знаю, кто ты такой? – Я хватаюсь за рукоятку отвертки, как за спасительную соломинку. – Ты был героем войны, о тебе рассказывали во всех новостях. Я знала про твою семью, знала, что ты учился на стипендию. Я очень хорошо понимала, кто ты такой. Просто… на несколько секунд забыла, кто я такая, потому что хотела с тобой поговорить, потому что ты не смотрел на меня, как на Лилиан Лару. Да, потом я поступила жестоко. Я жестокая, потому что это верный способ отбить у мужчины интерес. Поверь, я научилась, как это сделать. Отец хороший учитель…
