Лора Бекитт - Аромат лотоса (сборник)
– Они выдадут Амриту замуж? – осмелился спросить Раму.
– Девушки, которых посвятили богу, не выходят замуж за смертных, они становятся девадаси, «женами бога», и навсегда остаются в храме. Сделаться храмовой танцовщицей – великая честь. Танец угоден богам, особенно его создателю – Шиве. – Дипак ободряюще улыбнулся. – Неверно выбранная жизненная дорога делает человека унылым и злым. Если твоей дочери повезет, она найдет свою судьбу и будет счастлива.
– Мы шудры. Разве таких, как мы, берут на службу в храм?
– Жрецы не обращают внимания на кастовые различия.
Главное, чтобы девушка была талантлива и красива.
Раму согласно кивнул, но не поверил словам господина. Человек, рожденный в рамках определенного сословия, может выйти из него, только умерев и родившись заново. Шудра никогда не сумеет занять место, которое уготовано брахману, а брахман, наоборот, никогда не станет шудрой.
Хотя из того, что было сказано добрым и умным господином, Амрита почти ничего не поняла, она почувствовала, что у нее горит лицо. Между тем Гита схватила дочь за руку и попятилась к выходу, бормоча слова благодарности.
Девочка ощутила внутреннее сопротивление матери и удивилась, потому что, вне всякого сомнения, незнакомец желал им добра.
Дома Ромешу дали лекарство, и вскоре мальчик поправился. Однако несдержанность Гиты имела плохие последствия: староста деревни и жрец не только приказали Раму сполна уплатить налог, но и выделили самую скудную землю, где были одни камни, песок и глина.
Гита ни разу не вспомнила о совете незнакомого господина, но однажды вечером, когда ужин в очередной раз заменили несколькими глотками воды и дети улеглись спать плачущие и голодные, Раму сам заговорил об этом.
– Помнишь, что сказал гость Вишала? Если Амриту возьмут в храм, нам заплатят деньги. Это спасет нас от голода. А наша дочь станет храмовой танцовщицей и будет счастлива.
Гита горько усмехнулась, и в ее взгляде мелькнуло презрение. – И ты поверил? Поверил в то, что можно изменить судьбу?
– Этот человек умнее нас с тобой, он знает, что говорит, – веско произнес муж.
Женщина передернула плечами и отвернулась.
– Нет, я не согласна.
Раму не понимал жену. Ему казалось, что они бредут к концу своей жизни, сгибаясь все ниже и ниже, и видят все меньше и меньше света. Он забыл о тех временах, когда Гита улыбалась доверчиво, радостно и открыто. Он не помнил, улыбалась ли она вообще. Раму знал о том, что жена денно и нощно думает о судьбе своих детей и изнывает от невозможности облегчить их долю!
Теперь, когда перед ними вдруг замаячил какой-то выход, Гита неожиданно впала в дикое упрямство и не желала хотя бы попытаться что-либо изменить.
– Почему ты противишься? – беспомощно спросил Раму.
Женщина закрыла лицо руками – так, будто страшилась показать гнев или стыд.
– Потому что однажды я уже хотела пожертвовать Амритой. Я решила ее убить! Но девочка осталась жива. Боги подарили нам сыновей не потому, что пожелали вознаградить за наши страдания, а потому, что ужаснулись моему поступку!
Думаешь, я вновь захочу испытать судьбу?
Раму терпеливо произнес:
– Я не брошу нашу дочь на погибель. Если Амрита понравится служителям храма, я подробно расспрошу их о том, чему учат девочек, и посмотрю, как они живут. Я не уеду до тех пор, пока не удостоверюсь, что Амрите будет хорошо в храме.
В эту ночь Гита не могла уснуть. Она долго думала о своей вине, которая все эти годы сидела в сердце занозой и не давала свободно дышать. Отдать дочь в храм? Посвятить ее богу? Что они с мужем знали об этом? Какой мерой могли измерить то горе и счастье, какое придется изведать Амрите? Ибо безумен тот, кто полагает, будто существует тьма без света, вода без суши и сладость без острого привкуса горечи!
С другой стороны, их дочь не умрет от голода и научится исполнять ритуальные танцы! Быть может, когда-нибудь она заработает много денег и сумеет помочь своей семье.
Утром Раму спросил Амриту:
– Ты хочешь научиться танцевать, хочешь одеваться в красивые сари?
Девочка с готовностью кивнула.
– Тогда мы поедем в Бишнупур и я оставлю тебя в храме.
Амрита вздрогнула. В это мгновение она не хотела думать о том, что ожидало ее впереди. Она ценила настоящее, в котором ее любили и берегли, в котором она была не одна.
– Я не хочу разлучаться с вами.
Пытаясь собраться с силами, Раму беспомощно заморгал.
– Приходится выбирать. Когда у человека есть выбор, это хорошо; гораздо хуже, когда его нет, как у нас с матерью и твоих сестер. Я отвезу тебя в храм, и, если тебе там не понравится или я узнаю, что служители плохо обращаются с девочками, мы уедем обратно.
Раму и верил, и не верил своим словам. С одной стороны, он знал, что ни за что не оставит дочь у чужих людей, если почует что-то неладное. С другой, он понимал: деньги на дорогу придется занять и, если Амриту не возьмут в храм и жрецы ему не заплатят, поездка обернется катастрофой!
Гита напекла лепешек из последней муки и завязала их в чистый платок, выстирала и починила сари Амриты, расчесала и заплела ее волосы. Нацепила на шею девочки стеклянные бусы и надела на тонкую ручку медный браслет с цветными камешками. Она не говорила ни слова, однако Амрита чувствовала боль и волнение матери.
Раму отправился в путь на рассвете, в тот час, когда похожее на гигантскую раскаленную монету солнце показалось из-за края горизонта и мир озарил теплый и нежный свет.
Гита без конца поправляла на дочери одежду. К горлу женщины подкатил тяжелый комок, ее руки дрожали. Она давно разучилась смеяться и плакать и сейчас была не прочь разучиться чувствовать.
Амрита держалась спокойно. Она не тревожилась, потому что ехала с отцом. Девочку переполняла тайная гордость. Братья и сестры смотрели на нее с любопытством, как на диковинку: никто из них ни разу не покидал деревню и даже не думал о том, что на свете существует другой мир, не похожий на тот, в котором они живут.
Когда они с отцом вышли за ограду, Амрита оглянулась. Гита стояла посреди двора, прижав руки к груди и слегка раскачиваясь из стороны в сторону, будто дерево на ветру.
Девочке стало страшно. Она не смогла понять выражения лица матери, но ей почудилось, будто в душе Гиты звучит мелодия, мрачная, тягучая и унылая, как на похоронах.
Однако вскоре Амрита приободрилась. Они с отцом шли по пролегающей через джунгли дороге, и девочка любовалась пышными кронами деревьев, их могучими корнями, кое-где выступающими из-под земли и напоминающими застывших змей, переливами света и тени в листве, вереницей белых облаков в высоком небе.
Пахло свежестью, еще чем-то незнакомым и пряным. Сотни птиц прыгали с ветки на ветку, радуя глаз яркими красками оперения, наполняя заросли многоголосым пением. Свежую зелень леса пронизывали золотистые лучи солнца. Тамаринд, бамбук, манговые деревья, упругие стебли лиан – казалось, джунглям не будет конца! Тропический лес стоял единым массивом, в нем не было никаких просветов.
Раму не останавливался до тех пор, пока не набрел на ручей. Тогда они с Амритой сели на траву и съели по одной лепешке, после чего отец аккуратно собрал крошки и вновь завязал платок.
Неизвестно, сколько продлится путь, а другой еды у них не было. Заметив, что Амрита поглядывает на узелок, Раму сказал: – Я бы многое отдал за возможность никогда не голодать!
– Скажи, отец, люди рождаются богатыми и счастливыми? – спросила девочка.
Раму никогда не задумывался над этим и потому пожал плечами.
– Люди нашей касты редко бывают богатыми, – ответил он.
– А счастливыми?
Мужчина вздохнул.
– Я никогда не знал, что такое счастье.
Глава II
Начало
На широких, вымощенных каменными плитами улицах Калькутты не смолкали гомон и шум; отовсюду доносились крики торговцев, погонщиков буйволов и слонов, заклинателей змей и бродячих музыкантов. Прилавки многочисленных рынков были завалены переливающимися штуками тканей; здесь же пестрели цветочные гирлянды, продавались мука, молоко и рис, различные пряности, овощи и фрукты.
Двигались запряженные волами, тяжело нагруженные повозки. Проплывали паланкины – целые комнаты! – на могучих плечах носильщиков. Крыши дворцов и храмов золотились на солнце. Раскидистые кроны огромных деревьев смыкались, образуя тенистый полог.
Под руку с разряженными дамами прогуливались английские джентльмены в суконных камзолах с серебряным шитьем на груди, парчовых жилетах, треугольных шляпах и напудренных париках. Важно шествовали представители индийской знати в ярких шарфах и тюрбанах, сопровождаемые изрядным количеством воинов; красивые женщины в сари из тончайшего шелка со златотканой каймой прятались в тени зонтов, которые держали служанки.
Чаще встречались такие, как Раму, – худые, жилистые мужчины в застиранных дхоти[6], с коричневым лицом и вечно склоненной головой, небрежно повязанной грязной тряпкой.
