Сара Бауэр - Грехи дома Борджа
На стене нашей спальни висело маленькое зеркальце, овал в простой серебряной раме, в нем можно было разглядеть только наши лица. Иногда Анджела просила снять его и держать под нужным углом, чтобы она могла подстричь интимные волосы маленькими ножницами. Она так и стояла, бесстыдная в своей наготе, освещенная пламенем из жаровни, которую мы зажигали с наступлением холодов, и отдавала приказания переместить зеркальце то чуть правее, то вверх, или я устраивала его на комоде, а сама держала свечу, чтобы ей было лучше видно. Первое время я исполняла эти обязанности, не задавая вопросов, – гордость мешала признаться, что вся эта процедура кажется мне странной и неприличной. Если двоюродная сестра донны Лукреции считала, что так и нужно, то, очевидно, это было принято у модных дам, и я не хотела унижать себя, признаваясь в невежестве.
Но однажды вечером, когда Анджела выдирала ненужные волоски щипцами и чересчур переусердствовала, так что из паха пошла кровь и мы опоздали к донне Лукреции, которой должны были помочь одеться для приема в Ватикане, я все-таки спросила:
– Зачем ты это делаешь?
– Для моих грехов, – ответила она, рассмеявшись, потом стала почти серьезной, если не считать заметных ямочек на щеках, отпечатков, оставляемых улыбкой, точно так, как голова оставляет след на подушке. – Ипполито это нравится.
– Ипполито? Кардиналу Ипполито? Ты хочешь сказать, что ты?..
С недавних пор Анджела не всегда ночевала в собственной постели и всякий раз говорила, что ухаживала за донной Лукрецией, которой нездоровилось. Донна Лукреция частенько болела, поэтому я ничего не заподозрила.
– Ты оказала мне услугу, когда тебя стошнило.
– И ты позволила ему?.. Ты ведь не замужем.
– Он действует очень умело. – Она огладила ладонями не по моде полную грудь, бока и живот. – Очень умело, – повторила Анджела. – А когда его набожный отец умрет, чего осталось ждать недолго – он стар, как Мафусаил, – сестра Лукреция подберет мне покладистого мужа, вроде тех мужчин, за которыми была замужем ее матушка. Большинство мужчин мирятся с ролью рогоносца за хорошую плату. Готова поклясться, старик делла Кроче [14] считал за честь, что дядя Родриго одаривал вниманием его жену.
Я поразилась. Похоже, с той минуты, когда Анджела поймала взгляд кардинала над моим распростертым телом, она сразу принялась планировать свое будущее.
– Никому не говори, – попросила Анджела. – Во всяком случае, пока мы не переберемся в Феррару.
– Хорошо. Но Анджела…
– Что? Подумай о монне Ванноцце.
– Я и думаю. Четверо детей от дяди Родриго, а она до сих пор пользуется его защитой, хотя сейчас уже старая и страшная. Она обеспечена на всю жизнь.
– Но Лукреция ненавидит ее, Хуан мертв, а Джоффре…
– Чезаре обожает мать. Это чего-то стоит.
Я не знала, чего именно, но сочла разумным промолчать, хотя беседовала не с кем-нибудь, а с Анджелой. Она, конечно, моя подруга, но все-таки родственница Чезаре.
– Ой, только не нужно изображать чванливую особу, – продолжила Анджела. – Будешь так поджимать губы, появятся морщины. Ты же не хочешь, чтобы твой рот стал, как у моей кузины Джеронимы, похожим на собачий зад.
Я представила эту картину и зашлась хохотом. Анджела тоже заразилась моим весельем и согнулась от смеха пополам, так что маленькая капелька крови скользнула на живот.
– Позволь, я вытру. – Я задыхалась, пытаясь прийти в себя. – Неужели твоему любовнику понравится, что ты идешь на такие муки ради его удовольствия? – Я плюнула на платок, наклонилась к Анджеле, но не успела дотронуться до ее ранки, как она обняла меня и поцеловала прямо в губы, пройдясь по ним кончиком языка.
– Тебе нужен собственный любовник, – промолвила она, отступая на шаг и прикладывая палец к моим сомкнутым губам.
– Мне повезет даже просто заполучить мужа, если мы не поспешим к мадонне, – произнесла я, надеясь, что Анджела не уловит дрожи в моем голосе.
– Тогда пошевеливайся, помоги мне одеться, – сказала она и принялась кружить по маленькой комнатушке, подхватывая на ходу сорочку и чулки в ритме дикого танца. Она топотала маленькими смуглыми ножками по ковру возле кровати и веточкам сушеного розмарина, выпавшим из сложенного белья. Анджела была самым прелестным созданием из всех, что я видела. В то время я была готова умереть за нее.Глава 3 Рим, октябрь 1501
Я чувствую твое тело, словно мы снова танцуем. У тебя тонкая талия, а у меня не болят кости, не то что сегодня, стоит подуть ветру с гор. Ты только послушай. Я говорю как старик, ударившийся в сентиментальные воспоминания о своей первой возлюбленной, которой ты была, разумеется, и остаешься.
Мы лежали с Анджелой в кровати, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться. В конце октября солнце редко заглядывало к нам в комнату, окно которой смотрело во внутренний двор старой части дворца, а осенние ветры с болот, окружавших город, казалось, проникали повсюду. Анджела лежала на спине, вымазав лицо дурно пахнущей пастой, замешенной на молоке и голубиной крови, со свежим сыром и перемолотыми персиковыми косточками, которая, как она заверяла, отбеливает кожу. Я лежала валетом, положив ноги на ее подушки, чтобы хоть как-то уменьшить отек лодыжек: накануне вечером я чересчур много танцевала в тесных туфлях.
Близился день отъезда, и приготовления к свадьбе донны Лукреции приобретали все более грандиозные масштабы. На городских площадях устраивались зрелища, скачки, живые картины, выступали клоуны и актеры, поэты прославляли добродетели донны Лукреции и дона Альфонсо, а также их дома. Воздух сотрясали безжалостные канонады со стен замка Сант-Анджело.
Святого Отца, очень любившего ходить под парусом, никак нельзя было отговорить от речной прогулки в Остию, несмотря на предостережения его личного астролога и замечание герцога Валентино, что дождь, похоже, зарядил надолго. Из сопровождавших нас музыкантов двое певцов подхватили простуду, пришлось их заменить, а тот, кто играл на мандолине, поскользнулся на мокрой палубе папской баржи, свалился за борт и утонул. Малыша Родриго укачало, и мадонна не отходила от него ни на шаг, опасаясь, что он к тому же простудился.
Каждый вечер, после долгих пышных трапез с театральными и музыкальными интерлюдиями, его неутомимое Блаженство приказывал дамам танцевать, и мы танцевали до кровавых мозолей, пока музыканты не начинали клевать носами над своими инструментами. Тогда он отправлял всех нас на улицу, любоваться с Бельведера или крепостного вала Сант-Анджело фейерверком, и только потом отпускал на покой, ослепших и промерзших до костей. В душе я была благодарна, что взгляд Папы Римского никогда не выражал при виде меня ничего, кроме обычного расположения. Даже не представляю, где находили силы дамы донны Лукреции сопротивляться, а затем милостиво уступать его заигрываниям. Наверное, большую роль тут играло то, как преуспело семейство Фарнезе благодаря Джулии, да и сама донна Лукреция служила им примером – незаконнорожденная дочь испанского выскочки и трактирщицы собиралась теперь замуж за представителя дома д’Эсте.
Сегодня вечером герцог Валентино давал прием в своих личных покоях в честь сестры. По крайней мере, как заметила Анджела, получив приглашение, нас хоть покормят хорошо. В отличие от своего отца герцог славился любовью к изысканным яствам и вину. И мы были польщены приглашением; не всем дамам донны Лукреции оказали подобную честь, так как предстоял прием для избранных, не более пятидесяти гостей.
– Не знаю, как ты можешь думать об угощении с такой вонючей маской на лице.
Лично мне эта смесь крови и сыра была вдвойне неприятна; видимо, обоняние и вкус медленнее привыкали к христианству.
– Не будь такой серьезной, Доната. И не заставляй меня разговаривать, а то маска лопается вокруг рта.
Мы полежали немного в тишине, нарушаемой лишь тихим шипением тающих свечек и, один раз, звоном разбитой посуды и сердитыми голосами из дворцовой кухни, располагавшейся неподалеку. Внезапно Анджела сказала:
– Доната. Такое высокопарное имя, такое… благочестивое. Тебе нужно прозвище.
– Разве Анджела не благочестивое имя?
– Нет. С ангелами все просто – даешь подарки, получаешь, благодаришь… Кроме того, Люцифер был ангелом. У ангелов на все своя точка зрения.
– И как ты собираешься меня называть? Люцифером?
– Не знаю. Но подумаю. А теперь помоги мне смыть все это. К кузену Чезаре опаздывать нельзя. До смерти хочется посмотреть, во что будет одета Фьямметта.
Помогая Анджеле смыть с лица маску, я думала о пресловутой Фьямметте, огненно-рыжей флорентийской куртизанке, последней любовнице герцога. Интересно, что сказал бы наш раввин, если бы увидел меня сейчас, безнадежно нечистую в своих помыслах. А потом я поняла, что мне все равно: пусть я превратилась в изгоя, но зато, умывая Анджелу, обрела давно потерянное в Толедо чувство дома.
