Эль Море - Нити Жизни
— Кажется… — я начала тяжело дышать, — моя история окончится именно здесь и именно так.
Из какого-то подземелья вмиг донесся укорительный протест: — Придумай что-нибудь другое!
В конце чего, послышались шаги, и я стала ждать, когда их обладатель ко мне подойдет. Но…
Мир стремительно потемнел.
Моё повторное пробуждение началось рано утром следующего дня. Я проснулась, потому, что у меня страшно затекла шея, и стало гудеть в ушах. Но мертвые ведь не ощущают ничего? Тогда?! Я подозрительно открыла один глаз, затем принужденно, для четкости — другой. И уже с обоими широко распахнутыми очами, я обнаружила себя в стационарном отделении.
— Привет, — сказал доктор И. — Как спалось? — улыбнулся.
Я подняла брови:
— Я что, не умерла?!
— Это при стабильности-то состояния? — хмыкнул он.
— Так, я — жива?!
— Жива, насколько жив я.
Я цокнула языком, вздернула голову и проскрежетала:
— У моего сердца «черный юмор»…
— Сильный дух искал себе трудности, чтоб убедиться в том, что он силен, — деловито изрек И.М.
— Вот, только, давайте без ваших проповедей. Переключитесь в режим врача.
Он повиновался:
— Всего лишь подъем температуры, обусловленный раной и реакцией организма. Сейчас держится на 38.2, но постепенно снизится.
— «Всего лишь…» — процитировала я, помассировав виски.
— Поболтаем?! — он уселся на край палатной кровати. — Жалобы?
Я сощурила глаза:
— Одна — сползите отсюда.
— Отклонено! — сказал он и сделал вид, что поудобнее устраивается.
— Да, вы просто хам.
— Учусь у мастеров.
— И наглец, к тому же.
Он сел ко мне вполоборота и улыбчиво дернул уголком рта, но я покачала головой.
— Кожа и видимые слизистые обычной окраски, — он стал вслух заполнять журнал состояния: переводя глаза от меня к аппаратам. — Дыхание везикулярное, хрипов нет; тоны сердца ритмичные — семьдесят три удара в минуту; Язык? — он наставил на меня автоматическую ручку.
Я высунула и показала.
— Так… язык влажный, чистый, — зафиксировал он.
И тут я решила его подколоть:
— А вкусовые качества тоже снимать будете?
У него глаза по-мальчишески вспыхнули.
— Так будете или нет?! — я поспешила хулиганским тоном повторить, пока он не отошел от этого эффекта.
— Нет, — ровно ответил он, к моему разочарованию. — Это лишняя информация.
— Ну, как хотите, что дальше?
— На сегодня всё, — его рука ласково потрепала мою макушку, — отдыхай.
Я застонала от возмущения:
— Знаете ли… Вы просто…
Он открыл дверь и обернулся ко мне:
— Назначение: режим палатный!
Я нахмурилась. И подумала — чем бы запульнуть ему вслед.
Таким образом, утро закончилось хуже некуда.
— У тебя усталый вид, — шептала мама, сидя неподалеку от больничной койки, и убаюкивала меня своим голоском.
— Да? А я не заметила, я то и делаю, что сплю.
— Врачи говорят, что послеоперационный период протекает благоприятно.
«И как она может судить по прошествии всего-то трех дней!» — я мысленно поражалась.
— Да? Раньше некоторые утверждали, что Земля плоская и покоится на трех китах, а те на черепахе… — враждебно отсалютовала я. — Вот и верь людям.
— Хочешь дольку киви? — с полной невинностью мать ушла от выпада.
— Нет, спасибо, как-то не лезет в меня еда.
— Это естественно, что вначале аппетит понижен, но постепенно нормализуется. Тебе сейчас необходимы: фрукты, овощи, злаки. Кусочек?
— Мам, — возмутилась я, набирая воздух. — Пойми, я не могу! Меня и так, прошлые ночи и дни, только тошнит, грудь болит, голова трещит. И единственное, что я сейчас желаю — это впасть в стазис, а не напихаться едой, чтоб через два часа снова развлекаться рвотными позывами. Уж, извини, но есть, я не буду и точка!
Раздался тяжелый вздох и последовало:
— Так нельзя, немного, но поесть необходимо.
«Я что, на инопланетном языке разговариваю?!», — подумала.
Она отставляет тарелку и открывает коробочку с пудингом, зачерпывает кремовую массу и подносит ко мне ложечку:
— Открой ротик?
Ну, что сделаешь, когда такая забота?!
— Давай, не отвяжешься же! — буркнула я и протолкнула в себя шоколадную груду.
— Вот умница, — похвалила она меня, как грудничка, слопавшего детскую смесь и, не отрыгнув её. По-другому и не опишешь.
Я уже начала покорно настраиваться к пыткам едой, но ровно до тех пор, как:
— Ну, здравствуйте, — приветливо зазвенел голос, и лицо с улыбкой ввалилось в дверь.
— Мари! — чуть ли не вскрикнула я, посылая глазами сигнально-спасительные огни.
И тут же прикинула — интересно, с её смешком на мою реакцию, можно рассчитывать на помощь?
— Как вы тут?
— Мы нормально, — отозвалась я, и наигранно отчаянно застонала: — а вот я — не совсем.
— Потерпи, — сказала она, нагрянув над моей рукой, и в мгновение ока вколола мне что-то в вену.
— Ай… — мой вопль разнесся по палате. — Что такое больно колючее? Десерт? Добавка к ужину?
— Прости, это не от укола. Это лекарство, скоро пройдет.
— Ага, все вы так говорите, — надулась я, сжав локоть и потирая руку выше локтя. Сама же ничего уже не ощущала.
Она виновато улыбнулась.
Я, притворно выказывая возмущение, уставилась на неё, стараясь в полной мере продемонстрировать — «обиженных и оскорбленных».
— Что? Настолько больно?
— Да…
Серьезно озабоченным видом она начала размышлять:
— Странно, но уже должно было…
Я коварно растянула рот.
— Прикалываешься?
— Ага.
Действительно, хотелось мне просто подурачиться и забыть обо всём, окунуться в нирвану беззаботности. Потому, что иногда, это необходимо, как воздух, когда постоянно что-то давит и скребет в душе. А смех — всегда срабатывает, пока мы живы.
Вечером меня опять тошнило, и остатки пищи были с кровавыми пометками.
Шли недели, а вместе с ними и я, зачастую отставая днями. Моё время превратилось в крутящийся шар, повторяющий одни и те же движения.
Медперсонал постоянно мелькал перед глазами: следил за пульсом и давлением, брал анализы крови, делал перевязки, ЭКГ. Я сбилась со счета, сколько новых лиц я повидала за этот временной отрезок. Под контролем я упорно проделывала ингаляции и дыхательные упражнения для грудной клетки, которые назначали выполнять каждые два часа. Набор препаратов стал меньше и теперь мне их не кололи, а я их глотала: по три раза в день, горстями.
И в какой-то момент я поняла, что мне не выбраться из этой кабалы.
