Кэти Келли - Мужчины свои и чужие

– Ладно, – машинально ответила Эмма и повесила трубку. Она порадовалась, что унесла из дома все детские вещи.

И все равно горько расплакалась. Подумать только, Ханна, которой совсем не нужны дети, вдруг забеременела. Она же… Нет, нельзя снова браться за старое. По крайней мере, ей удалось убедительно соврать Ханне насчет своих чувств. Вряд ли из нее получился бы психиатр, но врать она научилась.

Внезапно Эмме пришла в голову неожиданная мысль: в самом деле, почему бы ей не обратиться к психотерапевту? Сейчас все так делают. А вдруг поможет?

Она нашла в телефонной книге номера психотерапевтов, закрыла глаза и ткнула пальцем наугад. Элионор Дюпре. Зву­чит экзотично и красиво. Она набрала номер, ожидая услы­шать автоответчик. К ее удивлению, четкий женский голос сказал:

– Элионор Дюпре слушает.

– Здравствуйте, меня зовут Эмма Шеридан. Я нашла ваш номер в телефонном справочнике, – заикаясь, проговорила Эмма. – Мне нужно направление от врача или что-нибудь еще?

– Нет, ничего не нужно. Но неплохо было бы узнать, почему вы хотите меня видеть. Возможно, я не смогу вам помочь.

Голос был спокойным, ровным. Эмме вдруг до смерти захотелось рассказать все сразу же, по телефону, но она ограничилась тем, что сказала:

– Я не могу иметь детей, и это портит всю мою жизнь.

– Полагаю, это для любого серьезная проблема, – ответил спокойный голос. – Когда бы вы хотели со мной встретиться?

Эмма сама не знала, почему вдруг начала плакать.

– Простите, – пробормотала она. – Я даже не понимаю, зачем звоню вам.

– Потому что настало время, – твердо сказала женщи­на. – Вы приняли решение, вам сразу станет легче. У меня сегодня неожиданно освободилось время в половине седьмо­го. Хотите прийти?

– Да, пожалуйста, – быстро согласилась Эмма.

Она не представляла себе, как дождется половины седь­мого. Внезапно ей стало казаться, что самое сейчас глав­ное – поговорить с кем-то о ее проблемах.

Элионор Дюпре обитала в высоком старинном здании в конце небольшого тупика. Не успела Эмма постучать, как дверь открылась.

– Входите, пожалуйста, – сказала Элионор Дюпре, умуд­рившись вложить в эти официальные слова особую теплоту.

Ей было далеко за пятьдесят, лицо строгое, ничем не примечательный деловой костюм, длинные волосы забраны в узел на затылке. Никакого макияжа, никаких украшений, только часы на цепочке на стройной шее.

Они с Эммой прошли в просторную комнату с камином, книжными полками и двумя креслами. На маленьком столи­ке рядом с одним из кресел стояла коробка с бумажными салфетками. Элионор села в другое кресло и положила на ко­лени блокнот и ручку, предоставив Эмме возможность сесть в то кресло, что рядом с салфетками.

Эмма устроилась поудобнее и внезапно почувствовала, что ей не хочется встречаться взглядом с Элионор. Она уже не понимала, зачем сюда пришла, и вся эта затея казалась пустой тратой времени и денег. Что ей говорить? И почему молчит Элионор? Она же должна знать, что делать дальше, это ее работа!

Будто догадавшись, о чем думает Эмма, Элионор загово­рила.

– У нас нет никаких твердых правил, – сказала она. – Иногда трудно решить, с чего начать. Но вы сюда пришли, потому что вам нужна была…

– Ваша помощь, – перебила Эмма.

– Вообще-то, вы будете помогать себе сами, Эмма, – за­метила Элионор. – Есть разные виды психоанализа, но я предпочитаю познавательный, когда, по существу, вы решае­те свои проблемы сами. Я только помогу, вот и все. Иногда я буду задавать вопросы, чтобы лучше вас понять, но в прин­ципе за рулем будете вы.

Эмма хрипло рассмеялась:

– Если бы я могла оказаться за рулем!

Элионор промолчала, только слегка склонила голову набок, как бы спрашивая, почему. А Эмма уже пожалела о своих словах и беспомощно огляделась. Она не знала, что сказать, и чувствовала себя полной идиоткой.

– Расскажите, почему вы считаете, что вы не за рулем, – попросила Элионор.

– Потому что никто никогда меня не слушает! – вос­кликнула Эмма, сама удивившись такому всплеску эмоций. – Никто! Нет, Пит слушает, но он единственный. А моя мать, отец, Кирстен – эти никогда! Отец вообще считает меня дурой набитой. Мне это все ненавистно, и его я ненавижу!

Эмма оторопело замолчала. Она все это произнесла, и небо не обрушилось ей на голову, никто не пришел в ужас и не заявил, что ей должно быть стыдно. Элионор спокойно сидела в кресле, будто ей каждый день приходится слышать, как люди признаются в ненависти к тем, кого должны любить.

– Поверить не могу, что я это сказала, – пробормотала Эмма.

– Но ведь вам хотелось? – мягко спросила Элионор.

– Да. Вы представления не имеете, что значит жить с ними! Я люблю Кирстен, честно, люблю, но мы никогда не были близки. И дело не в том, что она у родителей любими­ца. Это не ревность! – беспомощно попыталась она объяс­нить. – Я не завидую Кирстен, хотя она удивительная, очень хорошенькая и забавная. Просто я не знаю, что должна сде­лать, чтобы они принимали меня такой, какая я есть. Чтобы отец не помыкал мною, не унижал меня. Я ясно выражаюсь?

Элионор кивнула.

– Мне тридцать два, а они до сих пор относятся ко мне как к ребенку, причем глупому ребенку. И я ничего не могу поделать! Знаете, – Эмма откинулась на спинку кресла, – я иногда завидую тем людям, которые могут эмигрировать и оставить все свои проблемы позади. Никто больше не счита­ет их детьми, все относятся к ним с уважением. Я не раз хоте­ла сказать Питу – это мой муж, – что нам надо уехать куда-нибудь, не знаю, в Австралию или Америку. Но это будет не­честно: ведь он свою семью любит. Я тоже свою люблю, – поспешно добавила она, – вот только…

– Вам не следует подбирать слова, – улыбнулась Элио­нор. – Здесь в течение часа вы можете говорить все, что за­благорассудится .

– Я никогда не могу себе этого позволить, – призналась Эмма, – разве что на работе. Но там я совсем другой чело­век. Я даже представить себе не могу, как я скажу все, что думаю, своим родителям. И я чувствую себя ужасно.

Она вдруг заплакала – и странно: но ей впервые не было стыдно плакать в присутствии практически незнакомого че­ловека.

Когда час прошел, Элионор принялась листать свой дневник, чтобы узнать, какой день у нее свободен.

– В половине шестого в понедельник вас устроит? – спросила она.

Когда Эмма оказалась в машине, она вдруг сообразила, что даже не заговорила о ребенке. Странно, ведь это было для нее самым главным. Она чувствовала себя вымотанной, как никогда в жизни. Удивительно! Ей казалось, что подоб­ные беседы с психоаналитиком должны освобождать челове­ка от терзающих душу демонов и придавать уверенность в себе. А она чувствовала себя усталой и несчастной, хуже не­куда.