Очарованный (СИ) - Дарлинг Джиана
Тепло разлилось по моей груди и раскрыло губы в такой широкой улыбке, что они болели.
— Может быть, это потому, что я не думаю, что когда-либо была так счастлива. У меня такое чувство, будто я могу летать.
— Угрозы, которые так долго тяготили тебя, исчезли, поэтому я не удивлен, что ты так думаешь. Хотя, — он подтолкнул Харона ближе ко мне, чтобы схватить мой подбородок своими прохладными пальцами в перчатках и пристально посмотреть мне в глаза, — я всегда буду привязывать тебя.
Я плечом прижала его руку к своей щеке и наклонилась к нему.
— Я всегда была неравнодушна к тому, чтобы ты меня удерживал.
На лице Ксана появилась одна из его редких, красивых улыбок, от которых его глаза засияли, как полированное серебро. Я протянула руку, чтобы провести большим пальцем по форме этой улыбки, а затем усмехнулась, когда его зубы укусили подушечку пальца.
— Ты тоже счастлив, — сказала я ему, потому что, хотя он казался таким же степенным, царственным мужчиной с лицом, похожим на маску, и глазами, как два холодных камня, я чувствовала перемену в воздухе вокруг него. Он тоже казался легче.
— Я был счастливее с тобой в каждый момент, который мы провели вместе, чем когда-либо за всю свою жизнь без тебя, — легко признался он, как будто его слова не значили абсолютно все для девушки, которая никогда не значила ничего, не была так искренне любима мужчиной за всю жизнь, кроме ее брата.
— Ты думаешь?.. — Я рискнула прежде, чем остановить поток слов, закусив нижнюю губу.
Александр пристально посмотрел на меня, когда я не продолжила, а затем осторожно разомкнул мои зубы, которыми я прикусила губу.
— Не скрывай от меня ничего, моя красавица. Ты — тайна, которую я слишком долго ждал, чтобы ее разгадать, и процесс начинается прямо сейчас. Я хочу все знать.
— Не хочу сглазить, — сказала я, поморщившись, потому что было смешно верить в такие тривиальные суеверия после всего, через что мы прошли.
Лицо его, черта за чертой, кирпичик за кирпичиком, превратилось в каменную стену мрачности. Я ахнула, когда он извернулся, чтобы просунуть руки мне под подмышки, и наполовину перетащил, наполовину поднял меня с седла на свое, где он усадил меня, закинув мои ноги ему на бедра, ромб пространства между нашими пахами, одна мощная рука обняла меня за талию, а другая вплелась пальцами в мои волосы так, что моя голова запрокинулась назад, а рот раскрылся прямо под его.
Александр говорил с кривым, почти нервным искривлением губ, с энергией в глазах, которая говорила о почти мальчишеском рвении и уязвимости.
— Обычно в сказках говорится, что отчаявшаяся принцесса заперта в башне и нуждается в доблестном рыцаре, который убьет ее драконов и унесет ее в счастливое будущее, но наша правда другая. Это я нуждался в тебе, Козима. Я почувствовал твою храбрость в тот момент, когда ты вошла, чтобы спасти жизнь незнакомого человека в случайном миланском переулке, и я знал это наверняка, когда ты отказалась сломаться ради меня, когда ты пообещала, что я не выиграю твою храбрость, сердце или твой дух, если только я не смогу их заслужить. Ты спасла меня от вечного ада, о котором я даже не догадывался. Ты дала мне повод убить своих демонов, повод усомниться в собственном злодействе, и теперь эта часть нашей жизни окончена.
Рука, обнимавшая меня за талию, переместилась так, что он мог провести своим гладким, обтянутым кожей большим пальцем по моей щеке, и прижался лбом к моему. Морщины на его лбу разгладились, когда он закрыл глаза и вздохнул, как человек, искупивший свои грехи Богом.
Когда он отодвинулся на дюйм и посмотрел мне в глаза, его взгляд вспыхнул яростью внутреннего пламени.
— Но услышь меня, когда я скажу, что время прошло. Мне больше не нужно, чтобы ты меня спасала, и твоей семье тоже. Ты достаточно страдала и сражалась. Пришло время отказаться от своей святости и меча, потому что, если что-то когда-нибудь снова придет за нами, то расплачиваться за это буду я, я возьму в руки копье. Я больше никогда и никому не позволю прикасаться к тебе. Видишь ли, моя красавица, ты научила меня тому, что нужно, чтобы стать героем, так что я буду готов, если когда-нибудь снова придется надеть мантию.
Его большой палец продолжал двигаться по моей щеке, вытирая слезы, как только они текли с моих век. Икота поднялась к моему горлу, предвестник тяжелых, раздутых рыданий, от которых все мое тело сотрясалось дрожью и вздохами.
Александр держал меня, пока я плакала, прижимаясь к его груди так сильно, что я могла чувствовать устойчивый, тяжелый стук его сердца о грудную клетку. Именно этот ритм наконец успокоил меня, потому что он напомнил мне, что Александр был величайшим человеком, которого я когда-либо знала, но более того, в его груди жил темный, опасный зверь, который вырвется на свободу, если кто-нибудь попытается нас поиметь снова.
И я бы никогда не сделала ставку против этого зверя.
Я знала, что он защитит меня от вреда.
— Я собиралась сказать, — прошептала я сквозь сопли и слезы, мой голос был таким хриплым, что казалось, будто я говорю через набитый ватой рот. — Как ты думаешь, мы обретем наше счастье навсегда? Я имею в виду, что произойдет после этого?
Было что-то крайне трогательное в том, как Александр поднял мой подбородок своими большими руками, их сила была тонко ограничена так, что они могли нежно коснуться моих влажных щек, собирая мои слезы. Его лицо было наиболее серьезным, каким я его никогда видела, черты тяжелые и почти суровые, когда он смотрел на меня сверху вниз, но мое внимание привлекли его глаза. Они были широкими, темными и светлыми, равномерными, как солнечный свет, пробивающийся сквозь грозовые тучи, и были такими искренними от любви, что у меня перехватило дыхание.
— Что будет после этого? — размышлял он, взяв мои руки в свои и методично кусая подушечки каждого пальца, прежде чем поцеловать каждую костяшку. — После этого мы правильно перевезем тебя в дом. Мы положим твои книги в библиотеку, твою одежду рядом с моей в нашем шкафу, а твой портрет рядом с моим в Зеркальном зале. Я пойду на работу в город, ты пойдешь на работу, куда бы тебя это ни привело, и мы оба будем возвращаться сюда домой друг к другу. Мы уже женаты. — Александр прижал свой пухлый рот к огромному канареечно-желтому бриллианту на моем безымянном пальце левой руки. — Но я вижу в нашем будущем настоящий медовый месяц, где бы ни пожелала моя невеста. И дети. Когда мы будем готовы, столько детей, сколько ты готова мне дать.
Слезы снова лились, но я никогда не могла думать о нашем выкидыше без них. Тогда было неподходящее время и место для рождения ребенка, но опустошение все еще было вполне реальным. Сознание того, что у меня снова появился шанс родить ребенка с яркими серыми глазами Александра и великолепным британским акцентом, наполнило каждое пустое пространство внутри меня однозначной радостью.
— Но пока, — сказал Александр, и озорная ухмылка искривила левую сторону его твердого рта. — Мы должны вернуться в дом, чтобы я мог сделать тебе очень запоздалый свадебный подарок и подарок на ранний день рождения.
Быстро и без усилий Александр вытащил меня из седла и перевернул обратно на себя.
— Если ты хочешь попытаться отогнать меня обратно в конюшню, пожалуйста, — мягко продолжил он, крошечный изгиб его рта скрывал его высокомерное веселье. — Проигравший, конечно, будет наказан. Думаю, порка хлыстом звучит уместно, не так ли?
Еще до того, как он закончил говорить, я уехала, Гелиос прыгнул в такое плавное движение, казалось, что мы скатились с холма в долину так же легко, как вода из ручья. Мой смех был высоким и запыхавшимся, когда я прижалась туловищем к теплому телу Гелиоса, уткнулась носом в его милую гриву и поскакала через поместье, никакие демоны или монстры не преследовали меня, только человек, который, как я всегда знала, нашел бы меня, если бы я побежала.
Тем не менее, каким-то образом, вероятно, благодаря почти четырем десятилетиям верховой езды, Александр поравнялся со мной, ухмыляясь, как невинный мальчик, которым он никогда не был, а затем быстро настиг меня с громким, освобождающим возгласом радости.
