Очарованный (СИ) - Дарлинг Джиана

Некоторые сотрудники были в ужасе от моей близости с Дугласом, поэтому я решила пресечь это в зародыше, прежде чем продолжить осмотр дома. Я села на край стола, хотя Дуглас шлепнул меня и разгладил подол моего платья так, что он закрывал мои ноги, как будто это было бесценное платье.

— Послушай, я не сомневаюсь, что ты слышал истории о том, что недавно произошло в Перл-Холле… а может, и не так недавно. Как и в любом историческом месте, здесь много историй, как хороших, так и плохих. Я хочу вам пообещать следующее: плохих историй здесь больше не будет. По крайней мере, пока мы с Ксаном живы. Прошлое покончено и, в буквальном смысле, похоронено. Если вы хотите остаться в Перл-Холле, знайте, что вы делаете это не просто как слуги, а как члены семьи. Мы ожидаем, что вы будете выполнять свои обязанности, но мы также ожидаем, что вы внесете свой вклад в создание позитивной атмосферы в доме. Видите ли, у нас есть масса новых воспоминаний, которые нужно посадить в этих садах и повесить на эти стены. Если вы не чувствуете, что можете хранить молчание о прошлом и любых странных событиях, которые могут произойти здесь, тогда не обижайтесь, но, пожалуйста, уходите. Если вы думаете, что будете счастливы в доме, каким бы величественным ни казался Перл-холл, пожалуйста, оставайтесь, и я буду очень рада познакомиться с вами, как только появится такая возможность.

Группа из примерно двенадцати слуг моргнула, глядя на меня, но никто из них не встал, чтобы выйти из-за стола, поэтому я восприняла это как хороший знак. Вздохнув, я встала и на прощание еще раз поцеловала Дугласа в щеку.

Он на мгновение остановил меня, положив руку мне на плечо.

— Не была хозяйкой больше дня, а ты уже лучшая герцогиня, которую Перл-Холл когда-либо видел, голубушка.

Я сморгнула острые слезы и сжала его руку, прежде чем опустить ее в немой, но пронзительной благодарности. Затем я вышла из комнаты и продолжил свою третью прогулку по дому.

Я закончила свой третий проход в спортзале и обнаружила, что там меня ждет Риддик с закрытыми глазами, медитирующий, сидя на полу посреди матов.

Улыбаясь, я подкралась к нему, даже не скрипя костями или хрустя суставами, я подошла к нему и приготовилась сбить его с толку.

Он приоткрыл глаз, когда я отпрянула назад, чтобы напугать его, и сухо заявил:

— Услышал вас, прежде чем вы переступили порог, герцогиня. Даже шелк имеет звук.

Я хмуро посмотрела на свою одежду, а затем снова на него.

— На днях я напугаю тебя до смерти, Риддик.

Он поднял брови, развернул свое длинное широкое тело и встал.

— Я очень сомневаюсь, что мой работодатель был бы рад, что его жена увидела меня таким резким.

Я моргнула, а затем рассмеялась, держась за живот, чтобы сдержать радость.

— Риддик, — выдохнула я. — Ты только что пошутил?

Его лицо ничего не выражало, когда он сказал:

— Я бы об этом и не мечтал.

Я снова хихикнула и с огромным удовлетворением увидела, как уголки его губ дернулись. Я последовала за ним, пока он шел к оборудованию для фехтования, и не произнесла ни слова, когда заметила, что он разложил мою старую спортивную одежду, чтобы я могла переодеться. Я знала, что благодарность за его заботу только смутит типичного британского стоика.

Но когда он сказал тихо, своим голосом с грубым акцентом, так отличающимся от шикарного английского Ксана, я сдалась:

— Ты была очень храброй, Козима. Никогда в жизни я не гордился своим солдатом так, а я был в армии.

Через секунду мои руки обвили его квадратный торс, моя щека прижалась прямо под его твердыми грудными мышцами. У меня было такое чувство, словно я обнимаю валун, и какое-то время он был неподвижен.

Затем одна рука мягко и нежно обвила меня за спину, а другая на мгновение нашла мою голову, прежде чем неловко погладить меня.

— Ну, ну, — проворчал он. — Не нужно так заводиться. Теперь все улажено, и ты наконец можешь обрести покой, да?

Я посмотрела на него вверх, вверх, вверх, все еще сцепив руки вокруг его талии, и подарила ему одну из своих мегаваттных улыбок.

— Ты знаешь, Риддик, что я тебя очень люблю, не так ли?

Румянец опустошил его бледную кожу, как лесной пожар, и его глаза беспокойно бегали по комнате, как будто он беспокоился, что Александр ждал, чтобы обвинить его в том, что он напал на его жену. Я сдержала смех над его дискомфортом, но решила избавить его от страданий, вырвавшись из моей хватки. Я повернулась спиной, чтобы дать ему время прийти в себя, и выбрала рапиру из стены оружия.

— Я немного отвыкла от практики, — сказала я через плечо, собираясь переодеваться. — Но если ты проиграешь, тебе придется поехать со мной. Я скучаю по Гелиосу.

Я вышла из комнаты, смеясь, когда Риддик проворчал неодобрительно. Он ненавидел лошадей и был слишком веселым человеком, чтобы чувствовать дискомфорт и не извлечь максимальную выгоду из ставки и не выиграть наше маленькое пари.

Несколько часов спустя я снова смеялась, пролетая над Перл-Холлом на Гелиосе, ее гладкое, мощное тело взбивало землю за нами. Я посмотрела через плечо и увидела Риддика в виде точки на холме позади меня, его лошадь двигалась рывками и медленно под его огромной фигурой. Я не сомневалась, что Риддик намеренно позволил мне победить. Моя левая рука все еще слегка горела от раны от пули, а ноги были чувствительными, когда я выполняла работу ногами, немного замедляясь из-за боли. Но Риддик подарил мне победу как способ сказать, что он меня тоже любит, и я ценила это, даже хихикая над его беспокойством на лошади.

Я зарылась смехом в мягкую, пахнущую сеном золотую гриву Гелиоса и пустила его в парящий галоп. Мы пересекли поле маков, которое мать Александра посадила, чтобы напомнить себе о доме ее детства в Италии, и пробрались сквозь плотную переплетение деревьев в лесу, прежде чем прорваться через поляну и подняться на самую высокую вершину, чтобы я могла рассмотреть каждый дюйм поместья Дэвенпорт с моего коня.

Мы с Гелиосом задыхались, мой однотонный кремовый костюм для верховой езды пропитался потом, как бледно-золотая шерсть моей кобылы. Завтра мое тело будет болеть еще сильнее после незнакомой долгой и тяжелой поездки, но я знала, что получу от этого удовольствие.

Это стоило затраченных усилий и даже большего — всего, через что мне пришлось пройти, чтобы узнать каждый дюйм земли, которую я могла видеть: пурпурный вереск над дальними болотами, остатки утреннего тумана, кружащиеся в чаше долины возле Маленькой деревни Торнтон, темный большой лес, горизонтально протянувшийся над поместьем, словно пояс, скрепляющий все вместе, — все было нашим.

Его и мое.

Мое, потому что я была его.

И, по его собственному неоднократному заявлению, он был моим.

Риддик брел вверх по холму на своей пестрой серой кобыле, его лоб был покрыт капельками пота, короткие волосы прилипли к голове, а выражение лица было мертвенным.

— Все в порядке, Рид? — весело спросила я, прижав полы шляпы для верховой езды.

Он нахмурился, насупил тяжелые брови над блестящими глазами, но ничего не сказал, пока не приблизился к моему скакуну. Затем он потянулся и потянул за одну из моих толстых косичек, в коорые были заплетены мои волсы, достаточно сильно, чтобы я вздрогнула, но не настолько, чтобы причинить боль, и поклялся:

— Я никогда, никогда больше не поеду с тобой кататься. Александру придется купить грузовой автомобиль, если он хочет, чтобы я помчался за тобой по территории.

Я запрокинула голову, чтобы посмеяться над огромной синей чашей неба, а когда я достаточно оправилась, чтобы снова опустить подбородок, Риддик уже ехал вниз по холму. Я нахмурилась, собираясь окликнуть его, но голос рядом со мной парализовал меня.

— Я видел тебя в некоторых великолепных позах, — мягко сказал Александр, как будто мы уже были в середине разговора. Он сидел верхом на своем огромном черном жеребце, скрестив руки в перчатках на тисненом кожаном передке седла. С длинными мускулистыми бедрами, обтянутыми плотными брюками для верховой езды и высокими блестящими черными ботинками, а также с широкими плечами и узкой талией, подтянутыми черным бархатным пиджаком, Александр на каждый дюйм выглядел хозяином поместья. Я рассмотрела щетину, покрывающую его подбородок, словно пятна чистого золота, и заметила напряжение на его щеках от сдерживания улыбки. — Но надо сказать, Козима, ты сейчас представляешь собой зрелище.