Ржавчина - Виктория Юрьевна Побединская
– И тогда царевич решил сжечь лягушачью кожу. Разыскал ее и закинул в печь.
– Почему? – приподнимает брови Ноэль.
– Потому что ему не нужна лягушка.
Вот так жизненно. Сколько бы прошло времени, пока царевич не понял, что никогда не любил ее? Сколько бы ему потребовалось, чтобы осознать: его чувства не больше, чем долг? И я выдаю хриплое «ква». Ноэль заливается смехом, звонким, как колокольчик, тут же принимаясь квакать следом. И я валю его на кровать, принимаясь щекотать. Когда, насмеявшись, перевожу дыхание, укладываюсь рядом и поднимаю книжку, перелистывая на новую страницу.
– Бросилась царевна искать. Искала, искала и не нашла. «Что же ты наделал? – заплакала она.– Если бы подождал три дня, я стала бы навсегда твоей. А теперь прощай». Обернулась белой лебедью и улетела в окно.
– Кто? – спрашивает Ноэль и тычет в картинку пальцем. – Принцесса-лягушка?
Я улыбаюсь. Царевна-лягушка, но так тоже нормально.
– Но разве лягушки умеют летать?
– Ноэль, бери Анну за руку, и идем ужинать, – раздается голос Джули из кухни.
– Беги, – целую его в макушку и, глядя, как мальчишка уносится из комнаты, договариваю уже сама для себя: – Теперь пока три пары железных сапог не износишь, три железных хлеба не изгрызешь, меня не увидишь. И оказались они друг от друга за тридевять земель.
Я убираю книгу на полку, поглаживая ладонью корешок. У детских сказок всегда хороший конец. Именно поэтому мы так любим их пересказывать. Но жизнь не подчиняется этим правилам. С Августа не сняли судебный запрет. Я не оставила Чапел-Хилл. В тот же день, вернувшись домой из Ржавого города, собрала вещи и съехала с квартиры Тобиаса, чтобы начать жить, как все студенты. Собственной жизнью. Чтобы начать жить! Записалась на курсы продвинутого вождения и в студию дизайна – оказывается, и у меня были таланты, которые я так упорно не желала замечать.
Ив отказалась от колледжа Сары Лоуренс и перевелась в Северную Каролину. Ее родители так и не узнали правды. «Иногда ваша дружба заставляет делать совершенно нелогичные вещи, Ивет», – ворчали они, выгружая коробки с ее вещами в нашу, теперь общую, комнату общежития кампуса Чапел-Хилл. Но только четверо в этом мире знали точно: иногда дружба толкает на вещи, гораздо более отчаянные.
«Как считаешь, можно влюбиться в руки?» – загорается сообщение на моем телефоне. Пишет Ив.
«Если эти руки Скасгарда, то вполне».
«Посмотри. Правда, он хорош?»
На экране загружается отправленный ею видеоклип. Глянув мимолетом, я закрываю. Снова вместо того чтобы к зачету готовиться, ленту листает.
«Учебник открой!» – На что Ив бросается смайликом, будто показывает язык и ныряет в офлайн.
Мы стали отличными соседями, не мудрено. Правда, иногда она начинает демонстративно страдать, как здесь не хватает настоящих вечеринок в стиле Верхнего Ист-Сайда, толп людей на улице, где каждый погружен сам в себя, что создает особую, почти чарующую городскую суету, и как скучает по всей той шикарной жизни, которой жила в Нью-Йорке. Но обычно бывает достаточно взгляда, чтобы она улыбнулась и протянула ласково: «Хорошо, хорошо, забыли. Пиво в бочках и сосиски на гриле тоже ничего».
Эрик в этом учебном году писал лишь однажды. Прошлой зимой он встретил девушку, ее зовут Сара. С тех пор мы не общались. Иви говорит, это даже к лучшему. «Не стоит тащить прошлое в свое будущее», – обычно повторяет она, перебирая бусины на одном из браслетов. Я притворяюсь, что не замечаю на нем мексиканский орнамент.
С Солом они не сошлись. Не сошлись, но и не расстались. Они как две кошки, каждая из которых гуляет сама по себе, но не против время от времени встретиться на одной крыше.
– О чем задумалась?
В комнату совершенно незаметно прокрадывается Эйприл. Она уже выше меня на полголовы. Ярче, смелее, задорнее. Сейчас и не скажешь, что между нами разница в несколько лет.
– Ни о чем, – лишь плечом веду я.
– Выдыхай и пошли. Нам предстоит большая битва.
– Уже, приехали?
Эйприл кивает, по обыкновению пряча нервозность за широкой улыбкой и шутками. Совсем как брат.
– Тобиас надел парадную рубашку. Белую. Даже погладил.
Вот так новость. Последний раз я видела его в таком виде лет так пять назад. И мы вместе смеемся.
– Ты больше не влюблена в него?
Эйприл демонстративно морщится, плюется, а потом выдавливает:
– Как будто была когда-нибудь. – Конечно же, лукавит. Все они по очереди втрескивались в рокерскую внешность моего брата. Но одна лишь Джулс любила его душу. – Идем? – подает руку, и я протягиваю свою в ответ.
Если бы не факт, что все мы давным-давно знакомы, эту встречу можно назвать официальным знакомством с родителями. Но обстоятельства за последний год изменились. Судьбы наших семей так плотно переплелись и завязались узлами, что теперь даже мне не ясно, как вести себя. Судя по всему, взрослые понимают не более моего. Поэтому мы все по сей день мастерски избегаем друг друга.
Когда раздается звонок домофона, все размещаются в гостиной. Пока ждем, Джули успевает три раза хлопнуть Эйприл по рукам, потому что та пытается все время что-нибудь ухватить с тарелок. Ноэль едва не стягивает со стола скатерть, но в конце концов, повисает у Эйприл на шее, демонстративно страдая. Родителей все нет и нет.
– Ну, и где они? – не выдерживает Джулс.
– Наверное, что-то в машине забыли, – предполагает Тобиас. – Пойду проверю, – поднимается и уходит.
Джулс закрывает лицо ладонями, глубоко вздыхая. Я подвигаюсь ближе, положив ладонь ей на голову, и глажу, как мама делала это в детстве.
– Ты ведь знаешь, что я попросила снять с Августа запрет? – тихо, чтобы никто больше не услышал, признается она.
Я киваю. Это все равно когда-нибудь случилось бы. Он ее брат, и как бы Майкл ни был настроен против, настанет день, когда мы будем вынуждены увидеться. Но не сейчас. А сейчас…
– Майкл не согласится.
– Знаю, – отвечает Джулс. – Но я не могла не попытаться. И пойму, если после этого ты не захочешь со мной разговаривать. Август он… много наворотил. Но он хороший, ты ведь знаешь. Если бы ты видела, как он мучился. Прости его, ладно?
Простила давно. И отпустила. Хотя и скучаю. Иногда так сильно, что невозможно дышать. Безмолвно реву по ночам в подушку, чтобы не услышала даже Ив. А утром снова делаю вид, что все в порядке.
– Я не
