Эмили. Отчаянная - De Ojos Verdes
Та оцепенела от этих откровений, сидела неподвижно, ошарашенно вглядываясь в дочь.
Которая теперь знала.
Эмили, растерявшись, стала сбивчиво рассказывать о том, что услышала всё случайно, и много лет это не давало ей покоя, и именно тайна рождения стала причиной изменений в её поведении и дальнейшего отъезда в Москву. А потом резко замолчала. Проворно вскочила и обняла её, уткнувшись в шею. Зачем все эти лишние слова? Мама и так поймет.
И мама поняла. Стиснула в объятиях. И обе тихо плакали.
— Всё хорошо, это не будет обсуждаться. Даже так — это забудется. Обещаю. Уже забылось.
— Да, не стоит ворошить прошлое, дочка. Достаточно всего, что я сама пережила. Не думай об этом. Мы с папой тебя любим. А он…просто обожает. Не отталкивай его.
— Не буду…
Кажется, груз с характерным тяжелым звуком плюхнулся куда-то в бездну. Ничто не сковывало теперь. Окончательная свобода…
Заварив крепкий чай, как он предпочитает, Эмили вошла с чашкой в отцовский кабинет. Когда была маленькой, ненавидела его частое отсутствие в этой комнате. Постоянно мешала своими приходами, создавая шум, словно целый цыганский табор. Пела и плясала для него, лишь бы оторвать этот искрящийся весельем, но внешне очень строгий взгляд. Папина дочка, вот кто она. И никак иначе.
Он задумчиво рассматривал её, пока девушка приближалась. Может, пытался вспомнить, когда Эмили заходила к нему последний раз… Так давно…
— Годы летят, — изрекает грустно.
— Но ты у нас ещё ого-го, пап!
Опустив напиток на столешницу, она встречается с ним взглядом.
Да, я всё обдумала. Да, была неправа. Да, я не стану тебя осуждать, как было до этого. Да, я всё понимаю. Да, я теперь другая.
А вслух:
— Прости меня, пожалуйста… Пусть эта тема будет закрыта раз и навсегда. Хватит с нас всех.
Ничто не заменит папиных рук, объятий, запаха, шершавых губ на щеке, безграничного обожания в глазах.
— И как я без этого жила? — шепчет, прижимаясь крепче. — Прости.
— А я и не жил вовсе. Существовал. Гадал, чем провинился. Чего недодал…
Сердце щемит от нежности. Такой сильный взрослый мужчина — и такие несвойственные потерянные признания.
— Не надо, пап, — молит слезно, отстраняясь и заглядывая в удрученное лицо, — ты тоже мой герой, как и мама. Неважно, что было. Важно, как вы распорядились незавидным положением, как вышли из него… Достойно. Я тебя люблю.
Ещё раз смачно чмокнув его и боясь окончательно расклеиться, Эмили отскочила и заговорщически подмигнула:
— Пока мама не видела, я добавила тебе пару ложек коньяка. Тс-с-с.
Широкая почти мальчишеская улыбка служила лучшей наградой. И как в детстве ей погрозили пальчиком:
— Хулиганка!
А что ещё надо для счастья?..
Ну, чтобы все члены семьи были в порядке. Раз. Здоровы. Два. И чтобы любовь твоя была взаимной. Три.
Но сейчас не об этом.
Иногда маленький повод способен озарить целый мир. И оповестить всё вокруг, что ты излечилась. Наконец-то! Победила гадких демонов! Сделал их!
И зашагала дальше с легкостью в душе…
* * *
Солнце слепило, приходилось постоянно зажмуриваться. Ну не в очках же возиться в огороде, а от головных уборов почему-то всё чесалось. Вот и приходилось мучиться. Никто не настаивал, но Эмили чувствовала себя неловко, когда по утрам все, кроме неё отправлялись на «общественно-культурные» работы. Да, частный дом с участком требовал колоссальных затрат энергии и довольно высокой выдержки в плане физической подготовки. С этим девушка справлялась, хотя и дебютировала в роли фермера. Раньше она редко бывала у бабушки с дедушкой, чаще приезжали они. А когда всё же удавалось погостить, ей никогда не поручали ничего тяжелее варки кофе. Принцессам не положено, знаете ли.
Близился полдень, жара начинала душить. Эти часы считались законным временем отдыха. Своеобразная сиеста окутывала дом добротным старческим сном и штудированием молодого поколения небольшой библиотеки, находящейся в дальней части строения. Там было много интересного, в том числе и старые фотографии, детские рисунки, выцветшие, но очень милые, а также школьные тетради, дневники, учебники.
— Бабуля ничего не выбрасывает, — Эмили тянется к верхним полкам, предварительно воспользовавшись стулом.
Ивета, примостившись у окна, читает что-то из классики, то и дело отвлекаясь на комментарии сестры.
— О, боги!
Девушка визжит и спрыгивает, подбегая к той. Тычет в листик и подносит к изумленному лицу пока еще безучастной собеседницы:
— Папино письмо маме с признанием в любви! С ума сойти!
Эмили устраивается рядом, и они вместе читают излияния юного влюбленного. Умиляются, а где-то она даже не сдерживает хохота, хотя сестра не разделяет её веселья, оставаясь серьезной и сосредоточенной. Вообще, Ивета теперь редко улыбается. И вполне скупо. Но девушка не теряет надежды растормошить её.
Прошло слишком мало времени, всего десять дней они в Тбилиси, у той своеобразная терапия. Терпение и труд всё перетрут. Здравствуй, СССР. Бабушка говорит, когда на душе плохо, надо давать телу нагрузку. Чтобы негатив уходил вместе с усталостью. Что-то это не действует на Ивету. Но она хотя бы спокойна, и никакой агрессии не наблюдается…
У них теперь привычный распорядок дня, как будто в оздоровительном пансионате. Хотя первые несколько из них Эмили и пропустила, привыкая к режиму. Ранний легкий завтрак, возня с землей, живностью, потом отдых, вкусный и плотный обед, а после — свобода. До вечерних посиделок с соседями девушка обычно играет с местной детворой, предводителем которой является бессменный Алико.
— А я тебя знаю, — сказала она мальчишке в их первую встречу. — Мне о тебе Лали рассказывала. Помнишь её? Ты понимаешь по-русски?
Он лишь кивнул в ответ. Подрос, конечно, даже возмужал, отличается от фото, что ей показывали. Но черти в глазах — неизменны. До сих пор Алико — гроза всего района. Покой Авлабари* только снится, пока здесь живет этот неугомонный хулиган.
К счастью, он теперь действительно с горем пополам владел языком, и они друг друга хоть как-то понимали. Потому что, в отличие от Лали, сама Эмили грузинский не знала совсем.
В общем-то, можно сказать, что ей нравилась такая вот своеобразная провинциальная жизнь, похожая на отголоски из детства без гаджетов и интернета. Если бы не переживания за Ивету, всё было бы в разы веселее. Но часто приходилось следить за языком, чтобы не ляпнуть лишнего и не напомнить об утрате. А ведь её
