Кейт Фернивалл - Содержантка
— Я не хотела его убивать.
— Я знаю.
— Меня посадят в тюрьму, — прошептала она.
— Может, и нет.
— Посадят. В милиции со мной не станут церемониться.
— Вы хотите идти в милицию?
— Ох, Лида, я только что убила собственного мужа. Что еще мне остается делать?
Лида отвела мокрые волосы от лица Антонины.
— Есть другой вариант.
Искаженные горем темные глаза повернулись к ней, и Лида подумала о том, что когда-то услышала от Елены. Эта женщина и так была сломлена. А теперь еще и это.
— Скажи, Лида. Какой вариант?
— Мы можем пойти прямо сейчас в милицию и рассказать, что случилось. После месяца в тюрьме, допросов и суда вас, если повезет, отправят в Сибирь или в какую-нибудь шахту. — Рукавом она вытерла Антонине слезы. — Там будет тяжело.
— Или что?
— Или… — Лида на секунду замолчала. — Или мы можем похоронить его. И продолжить жить своей жизнью.
— Где? — ошеломленно спросила Антонина. — В парке? Может, в Александровском саду? Ты сошла с ума.
— Нет. Вот подумайте. Дмитрий умер. — Она почувствовала секундный приступ тошноты. Дмитрий Малофеев умер. Эти слова испугали ее. — Что бы мы ни сделали, ничто не вернет его. Если вы отправитесь в тюрьму, это не поможет ему там, где он сейчас находится. И я — свидетель, что вы защищались. Я видела, что он хотел убить вас.
Антонина подняла голову и уставилась на Лиду красными глазами. На избитом лице ее уже начали сгущаться синяки.
— Ты серьезно?
Лида кивнула.
— Ты сумасшедшая. Ты еще не поняла? Мы в советской России. Здесь нет спасения. Хорошо это или плохо, но мы все тут, как рыбы, в коммунистической сети. Я совершила страшное преступление, и мне придется…
— Не сдавайтесь. У вас еще есть шанс. Вы помогли мне, так позвольте мне помочь вам.
Печально искривив губы, Антонина прикоснулась к руке Лиды.
— Вот поэтому он и хотел тебя так сильно. Из-за света внутри тебя. Он знал, что ты просто используешь его, но не мог отвернуться от тебя.
Лида содрогнулась. Она посмотрела на свернутый ковер, и ей стало жаль, что Дмитрий Малофеев не стал тем, кем мог бы стать.
— Антонина, — сказала она, — у вас есть машина?
Чан Аньло понял, что она была там, как только вошел в комнату, еще до того, как зажег свет. Он чувствовал ее в темноте. Ни звука, ни движения, только ощущение ее присутствия. Ее разума, ее мыслей, ее самой.
— Лида, — выдохнул он.
Не зажигая лампы, он прошел по голым половицам. Она стояла в углу. Ее терпеливая неподвижность указывала на то, что она пробыла здесь долго, и он выругал себя за то, что позволил задержать себя на бесконечном официальном обеде. Он еще не сказал ей, что время, отпущенное его делегации на пребывание в России, скоро истекает. Она обвила руками его шею, и он вдохнул знакомый аромат, снова почувствовал завершенность, которую только его девушка-лиса могла дать ему. Он обнял ее, но не настолько сильно, чтобы смять мысли, которые витали вокруг нее, как светлячки в темноте. Он оставил им место для полета.
— Что случилось, любовь моя?
— Я приношу тебе несчастья?
Он почувствовал, как злые ночные духи скользнули мимо его головы, зашуршали в темноте, пытаясь вгрызться в ее мысли. Он провел рукой по воздуху, чтобы разогнать их, и она отклонила голову, чтобы внимательно посмотреть на его лицо.
— Приношу?
— Нет, Лида. Ты не приносишь мне несчастья. Ты дополняешь меня. Кто вливает такое отвратительное масло в твои уши?
— Елена.
— Скажи Елене, что…
— Сегодня был ранен Попков. Он чуть не умер. Из-за того, что помогал мне.
Дыхание Чана затихло.
— И сегодня из-за меня умер Дмитрий Малофеев, — Она прошептала эти слова так, будто они могли в любую секунду треснуть, как хрупкое стекло. — Теперь я прошу помощи у тебя, и мне страшно.
Он отпустил ее и зажег газовую лампу. В призрачном свете губы ее казались напряженно сжатыми, на лице темнел синяк. Но в янтарных глазах появилось что-то новое, словно этот день изменил ее, и он сразу понял, что это было. Такое же выражение он видел в глазах солдат после боя, уверенность в себе, независимость разума, и от этого его сердце обдало холодом. И все же он нежно улыбнулся ей и раскрыл руки навстречу тому, что она хотела от него.
— Проси меня, — произнес он.
Итак, мужчина с волчьими глазами мертв. Чан не почувствовал и капли жалости к его жадной душе, а когда он посмотрел на жену чиновника, в ее заплывших от кровоподтеков глазах тоже не увидел сожаления, хоть из них и текли слезы. Однако его встревожило беспокойство, которое появилось на лице Лиды, когда он развернул ковер, чтобы снять с русского его часы и обручальное кольцо. Кольцо было слишком узким и не снималось с пальца, поэтому Чан достал нож, чтобы срезать с пальца плоть.
— Это обязательно? — спросила Лида.
— Да. На нем не должно быть ничего, что позволит опознать тело.
Она кивнула, неуверенно подергивая себя за волосы. Чан отвернулся, потому что не мог видеть, как она волнуется из-за человека, который бил ее полипу. Юноша снова свернул ковер и послал жену убитого за машиной, пока Лида терла пол, смывая кровавые пятна.
— Лида, его будут искать.
Она все еще стояла на коленях.
— Я знаю.
— Как жена объяснит его исчезновение?
— Завтра она собирается сообщить на его работу, что он уехал к заболевшему дяде в Казань. У него там на самом деле есть дядя, так что ей поверят. По крайней мере это даст ей время решить, что предпринять.
Он не стал говорить, что кому-то может прийти в голову проверить, выдавались ли выездные документы. Не надо ее заваливать всеми вопросами одновременно.
— Хорошо, — обронил он и опустился на колени рядом с ней. Чан накрыл ладонью ее руку на полу. — Почему ты заботишься об этой женщине? Почему не хочешь, чтобы она отправилась в тюрьму? Она ведь никто для тебя.
— Она мне напоминает кого-то, — негромко промолвила она. — Кого-то такого же надломленного, кому тоже нужна помощь.
— Мать?
Она пожала плечами.
— Тут вот еще что, — добавила она изменившимся тоном. — В столе Малофеева я нашла коробку с его служебными печатями. Мы можем использовать их на любых документах, которые нам нужны. — Она посмотрела на него. — Мы сможем использовать их, когда нужно будет уезжать.
— Я всегда говорил, что ты лиса. — Он поднял прядь ее волос и позволил им соскользнуть по пальцам. — Копаешься в корзинах и ящиках столов, используешь для дела все, что находишь. Острые зубы, острый разум. Темные норы, чтобы прятаться.
Она долго смотрела на него.
— Я люблю тебя, Чан Аньло, — просто сказала она.
Только потом, когда он под покровом ночи вынес тело, положил его в багажник и повез их всех через московские улицы, у Чана появилось время подумать о том, кого имела в виду Лида. Кто-то надломленный, кому нужна помощь. И тут ему впервые пришло в голову, что она могла иметь в виду не свою мать, а саму себя.
В лесу женщина снова потеряла покой. Чан слышал рядом с собой ее дыхание, тихое и отрывистое. Она вскидывалась от каждого колыхания тени и ступала осторожно, как лань. Когда над головой ее ухнула сова, она замерла. Утонченное создание с ярко накрашенными губами, которое так равнодушно улыбалось ему в ресторане гостиницы «Метрополь», здесь, вдали от люстр и сигар, было чужим. Женщина прижималась к его плечу, то и дело вздрагивала и тихо ахала от испуга. Но Лида с другой стороны шла молча и уверенно, переступая через скрытые под снегом ямы и впадины под куполом черных сосновых крон. Глаза ее были широко раскрыты; взгляд сосредоточен. Лицо ее то и дело поднималось, как будто она принюхивалась к ночному воздуху с лисьей осторожностью.
Труп был тяжелым. Чан нес его на плече, отчего шаги его потеряли легкость, и он то и дело спотыкался о незаметные сухие ветки на земле. Женщина пыталась ему помочь, то руку поддержит, то угол ковра поправит, но от этого ему было только труднее удерживать равновесие. Лида к его ноше не прикасалась, и даже в темноте он чувствовал, какое отвращение у нее вызывал человек с волчьими глазами. То, что она не желала прикасаться к телу, его успокоило.
— Дальше идти смысла нет, — сказала Лида, которой хотелось побыстрее освободить Чана от его ноши.
Но тут заговорила жена. В ледяной тишине леса голос ее прозвучал, как звон надтреснутого бокала.
— Еще рано. Надо пройти дальше, глубже в лес.
— Антонина, — произнесла Лида так тихо, что ее слова едва не унес ветер, — мы уже отошли далеко от дороги. Никто сюда не зайдет.
С помощью жены чиновника Чан положил тело на землю, и она тут же опустилась рядом с ним и положила руки на завернутый ковер, как будто показывая, кому принадлежит то, что было внутри. Никто не произнес ни слова. Чан размял плечи и осмотрелся. Это место было ничем не хуже других. Бледная луна с трудом пробивалась через переплетение веток, но там, где свет просачивался, укрытая снегом земля превращалась в суровое синее море, а стволы деревьев — в серебряных стражей. Он взял у Лиды лопату и начал копать.
