Франсин Риверс - Алая нить
— Скажи мне, Сьерра.
— Теперь это не имеет значения. Тогда же ты был занят.
Цвет его лица изменился, в глазах появилось затравленное выражение.
— Теперь я не занят. И собираюсь тратить на работу в офисе гораздо меньше времени. Я уже обговорил свои планы со Стивом. Он вкладывает деньги в оборудование. Оно даже уже заказано. Все, что требуется от меня, — найти место для техники.
Почему он не сделал этого год назад? Это могло бы спасти их брак.
Она резко остановила такой ход мыслей. Если осуждать его, то тогда следует начать с себя. Все умны задним числом. С болью в сердце Сьерра отчетливо видела все свои ошибки.
— Я поставлю вопрос проще, Сьерра. Просто «да» или «нет». «Да» — и я подписываю аренду, «нет» — я не подписываю.
Ей хотелось сказать «нет». Хотелось избежать боли. Не видеть его с другими женщинами. Вообще не видеть его. Но избежать всего этого, она знала, невозможно. И если она произнесет это «нет», что почувствуют дети, когда узнают? Гнев? Что их предали? Они любят его. И хотят видеть своего отца так часто, насколько это возможно. Как она может быть такой эгоистичной и отказать им в праве больше общаться с собственным отцом? Кроме того, они нуждаются в нем.
— Я ничего не говорил детям, — тихо продолжил Алекс, — и не скажу, в случае твоего отказа.
Ее тронула чуткость Алекса. Именно это его качество прежде всего и послужило основой ее любви. А также его ярко выраженное мужское начало, как однажды заметил ее отец.
— Подписывай бумаги.
Его черные глаза блеснули знакомым огнем, перед тем как он отвел взгляд в сторону.
— Могу я воспользоваться твоим телефоном?
Она слегка нахмурилась и с некоторым усилием выдавила:
— Он там.
Алекс вытащил из кармана рубашки визитку и с удивительной расторопностью набрал номер телефона.
— Роберту Фолс, пожалуйста. Роберта? Алекс Мадрид. Ответ положительный. Как скоро вы со всем управитесь? Хорошо. — Он взглянул на часы. — Я буду там приблизительно через тридцать минут.
Осторожно положив трубку на рычаг, он обернулся к Сьерре и улыбнулся. Она почувствовала, как сердце ее замерло совсем как тогда, когда она в первый раз увидела его.
— Gracias, — сказал он. — Las cosas seran mas faciles[46].
Она выдавила в ответ улыбку, подумала, как же сильно он ошибается. Проще не станет. По крайней мере, для нее.
— Детям я позвоню позже, вечером. А пока ты можешь сообщить им, что я перееду в сто шестнадцатую квартиру рано утром в среду.
Когда он ушел, она громко застонала и схватилась руками за голову.
«О, Господи, это, оказывается, в сто раз хуже, чем я думала».
Алекс будет жить совсем рядом — через три двери от нее.
—*—Вот уж не думала никогда, что Ты пошлешь дикаря в ответ на мою мольбу.
Но я поняла, что Ты творишь чудеса по Своему усмотрению.
Сегодня на краю нашего луга объявился индеец. Его увидела Бет и решила, что это исключительно странного вида олень. Ну, так вот, я разглядела, что это никакой не олень, а одетый в оленью шкуру человек, с престранным, похожим на оленьи рога сооружением на голове. У него был лук со стрелами, он стоял как вкопанный и пристально наблюдал за нами. Хэнк готов был схватиться за ружье, но я предложила подождать и посмотреть, что пришелец будет делать. Кроме того, какая польза от ружья, если стрелять все равно нечем?
Я вспомнила слова Каванота о том, что земля эта принадлежит индейцам и что нам следует давать им что-то в обмен за право путешествовать по ней. Да, но мы-то никуда не собирались трогаться, Господи. Так что я все гадала, что же этот индеец думает, стоя на краю луга и наблюдая за нами. Может, он гневается из-за того, что мы поселились на его прекрасных угодьях, не спросив разрешения. Поэтому я приказала детям оставаться у повозки, а сама решила пойти и попробовать с ним мирно договориться. Я запомнила несколько знаков приветствия, когда наблюдала за Каванотом.
Предложить гостю еду я никак не могла, поскольку у нас самих ничегошеньки не было. Индеец оказался довольно миниатюрного сложения, но жилистым, с темными глазами и волосами. Он не понял ничего из того, о чем я ему толковала, усердно размахивая руками, так что мне пришлось протянуть ему единственную драгоценную вещицу — чудесный крестик, подаренный мне тетей Мартой в день отъезда из Галены. Он очень обрадовался подарку, но никак не мог справиться с замочком. Я помогла ему. Он мгновенно исчез в лесу, и я было решила, что на этом и закончилась эта история. Оказалось, нет.
Позднее, к вечеру, он вернулся с только что убитым небольшим оленем на плечах. Он положил его к моим ногам и явственно дал понять, что это подарок. Я расплакалась, когда стала благодарить его. Перед тем как уйти, он сумел объяснить, как его зовут. Коксэнис. Благодаря жестам и мимике я поняла, что это означает Приносящий Мясо.
Снова у меня текут слезы. Я такая недостойная, а Ты посылаешь мне и моей семье пищу. И мы не умрем голодной смертью. В эту самую минуту мои детки уснули сытыми впервые за много-много дней, а у меня есть Ты и есть кого благодарить — Тебя. Ты послал Коксэниса.
Я потеряла всякую надежду, но она вновь ожила во мне.
Сегодня вернулся Джошуа с бобами и свининой, мукой и кофе, с порохом, дробью и свинцом. Мы живем в полном изобилии. Я рассказала ему о Коксэнисе. Ему страшно захотелось познакомиться с этим индейцем. Я спросила его, видел ли он Каванота. Джошуа сказал, нет. Один человек поведал, что Каванот направился на север в Орегон.
Сегодня снова пришел Коксэнис. Мне было приятно увидеть его. Он остановился на опушке, пока мы не помахали ему руками в знак приглашения подойти к нам. Думаю, он очень стеснительный. Джошуа показал жестами, что мы с радостью разделим с ним ужин. Он едва дотронулся до нашей еды и отказался даже от маленького кусочка оленины, которую он же и принес для нас. Когда мы поели, он жестом указал нам следовать за ним. Прошел он не более ста футов от костра, достал принесенное с собой некое орудие, похожее на лопату, и с его помощью выкопал корни растения, которые можно употреблять в пищу. Потом он смущенно улыбнулся и снова юркнул в лес.
Все это время мы голодали, а еда — вот она, рядом, росла у нас под носом.
Господи, беда прямо с этим Джошуа. Он, кажется, что-то задумал! Непрестанно толкует о Коксэнисе, о том, что хочет найти его или пуститься в путь в сторону форта Саттера или дальше, в Монтерей. Он хочет идти своей дорогой. Он уже не мальчик, каким я его знала, но еще и не мужчина, каким, я думаю, он может стать. Он просто сплошная головная боль. Я так беспокоюсь за него.
