Василий Блюм - Опалённые крылья мечты
— Очень хорошо. А теперь, моя дорогая, готовьтесь, вас ждут великие дела. И первое, что необходимо сделать, это сбросить одеяло, сесть и спустить ноги.
Ольга послушно последовала указаниям: откинула одеяло, благо, принесенная из дома одежда позволяла сделать это не стесняясь, села, но спустить ноги оказалось сложнее, чем можно было предположить. Эразм Модестович, внимательно следивший за каждым ее движением, и, казалось, ожидавший заминки, поспешил помочь.
— Вот так, осторожненько, — он поддержал гипс, помогая спустить обездвиженную ногу. — А теперь костылики берите, не стесняйтесь.
Ольга взяла металлическую палочку костыля. Поверхность металла тускло поблескивает, отливая серебром, набалдашник топорщится пластинкой необтрепанной резины, напоминая свеженькую автомобильную покрышку. Против ожидания, конструкция оказалась удивительно легкой. Повертев костыль в руках, Ольга приступила к делу. Опираясь с одной стороны на костыль, с другой поддерживаемая врачом, она встала, но, едва тело приняло вертикальное положение, сердце застучало чаще, а в глазах потемнело, и Оля рухнула обратно.
— Голова закружилась? Ничего страшного, такое бывает. — Эразм Модестович достал небольшой пузырек, откупорил, поднес крышечку Ольге к лицу.
В нос шибануло резким, сознание мгновенно очистилось, а на глаза навернулись слезы. Ольга вскинула голову, заслоняясь руками, вскричала:
— Ужасно! Вы меня решили отравить?
— Не нравится? — врач взглянул с укоризной. — А ведь чудеснее нашатыря — нет эликсира.
— Лучшее лекарство, как правило, горькое, — назидательно заметила Оксана.
— Истину говорите! — врач улыбнулся Оксане. — Настоящая терпкость присуща хорошему лекарству, старому вину и истинным друзьям. А теперь продолжим начатое. Вы готовы? — он взглянул вопросительно.
Ольга кивнула. Столь необычное поведение организма вызвало удивление, но не страх. Во время спортивных тренировок случались гораздо более неприятные вещи, когда, во время резкого движения, растягивались связки, смещались позвонки, а от неудачных приземлений возникали болезненные, саднящие по пять — семь дней, ушибы.
Вновь, но уже более медленно и осторожно, она встала, опираясь на костыль и руку доктора. Сердце по-прежнему колотилось, но голова оставалась ясной.
— Очень хорошо, а теперь второй костылик. Алина Витальевна, подайте.
Приняв от медсестры костыль, Ольга пристроила его под мышку. Как-то, будучи в гостях у сломавшей ногу тетки, она примеряла костыли и, забавляясь, выхаживала по дому на одной ноге. Сейчас нужно было лишь вспомнить былую практику. Сосредоточившись, она сдвинулась с места. Первый шаг дался тяжело. Переместив костыль, Оля перенесла вес тела, но не рассчитала и, зашатавшись, едва не упала, лишь в последнее мгновение восстановив равновесие. Покосившись на прянувшую на помощь медсестру, Ольга помотала головой, отказываясь от помощи, уняв дрожь в руках, и упрямо сжав губы, повторила попытку. Вся палата, затаив дыхание, следила за робкими шагами.
Шаг. Сердце бьется все сильнее, а в ноге разрастается тупая боль. Другой. Руки начинают дрожать, отвыкнув за проведенные дни от нагрузок. Сознание заволакивается пеленой, а в ушах нарастает глухой шум. Еще шаг. До противоположной стены чуть более метра. Дойти, привалиться к могучей опоре и передохнуть. Если остановиться сейчас, то через несколько секунд она грохнется посреди комнаты бессильной куклой.
Спасительная стена, прохладный бетон под шершавой корочкой штукатурки. Как хорошо! Но откуда ощущение, словно она уже полчаса бежит на пределе сил, хотя сделала всего десяток шагов. Сознание плывет, ногу жжет раскаленным металлом, а впереди еще десять шагов обратно — дорога длиною в жизнь. Попросить доктора, медсестру, они доведут, донесут, если надо, вон настороженно смотрят, ловя каждое движение, но нет, нельзя, себя нужно поднимать самой, не привыкать, рассчитывая на помощь, которой может не оказаться в нужную минуту. И вновь — шаг, еще один.
Она не помнила, как добралась до кровати. Когда зрение восстановилась, а в черепе перестал ухать молот, сменившись дробным стуком пересыпающихся камешков, Оля обнаружила улыбающиеся лица и услышала дружные аплодисменты.
— Не обязательно так себя насиловать, милочка. — Врач развел руками. — Для первого раза достаточно и пары шагов. Но вы молодец, редко доводится наблюдать подобный героизм. С такими темпами вы очень скоро встанете на ноги, и будете бегать лучше, чем раньше. А пока отдохните, покушайте, и постарайтесь все же не перенапрягаться. — Прислонив костыли к стене, главврач забрал медсестру и вышел.
— Ну ты матерая! — Люся подошла ближе. — С первого раза, да по всей комнате пробежалась. А как ты до стены дошла, я решила — в обморок грохнешься, до того бледная стала.
— Да, Олечка, вы были очень бледны. Зачем же так себя мучить? Потихоньку, полегоньку. Болезнь уважать надо, а себя беречь.
— Нечего болезнь уважать, Анастасия Викторовна, ничего достойного там нет, — строго прервала Оксана. — И себя жалеть незачем. С этой жалостью человек превращается в тряпку, начинает паразитировать на обществе. А ты, Оля, молодец. Я тебя уважаю, и прими мои искренние поздравления.
Ольга слушала, улыбалась, кивала в ответ, но сознание истаивало, растворялось в сладкой сонной дреме, позволяя телу расслабиться после утомительного рывка.
ГЛАВА 5
Яркое майское солнце прогревает воздух. Мокрый от недавнего дождя асфальт курится парком. Свежие, только проклюнувшиеся листья деревьев щетинятся зелеными иглами, а одуревшие от весны воробьи истошно чирикают в кустах. Ольга со счастливой улыбкой пристроилась на скамье в больничном парке. Поскрипывая колесами, мимо прокатилась инвалидная коляска. Оля проводила глазами пожилого мужчину, с мучительным выражением лица толкающего обода колес. Прошли две медсестры, одна что-то обвиняющее кричала визгливым голосом, вторая невнятно оправдывалась. По газону, кося зеленым глазом на беснующихся воробьев, прокралась кошка.
Думать не хотелось. Поддаваясь разлитой в воздухе умиротворяющей неге, мысли уносились далеко в прошлое, вызывая перед глазами картины беззаботного детства. Вот она возится с Барбосом во дворике у бабы Зины. Барбос радостно виляет хвостом и от нетерпения повизгивает, требуя продолжения игры. На пороге стоят бабушка и мама, они чем-то разговаривают, на их лицах улыбки. А вот уже они с Пашкой, до самых ушей перемазавшись сажей, мастерят из обгорелых дощечек собачью будку.
Внезапно что-то изменилось, Ольга вынырнула из мира грез. Перед ней стоял мужчина: спортивного телосложения, выше среднего роста, подтянутый голубоглазый шатен в короткой безрукавке и потертых джинсах. Мужчина настолько резко контрастировал с болезненными, измученными обитателями больницы, что она вздрогнула.
