Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина
— Всего доброго, — Кира прощается с посетителем, лица которого я так и не успела разглядеть, потому как споткнулась об…
Игрушку?
Собака-робот… Механизированный пес на пластиковых лапах… Щенок, вращающий головой и поднимающий в игривой стойке зад… Серый программируемый питомец сидит на кафельном полу в торговом зале, а рядом, на второй полке прилавка с конфетами ручной работы находится его пульт с запиской:
«Привет, меня зовут ТибО! Давай дружить, Антония?».
Глава 2
Он
Прямоугольный белый, сильно вытянутый почтовый конверт с логотипом специализированной медицинской лаборатории лежит на моем столе уже почти пятнадцать минут. Доставлен чересчур улыбчивым и весьма болтливым юношей-курьером и передан лично мне, в дрожащие от нетерпения или страха неизвестности руки вынужденного пациента — отменный сервис и своевременная доставка, нечего сказать. Ну, так еще бы! Внутри ведь нехороший приговор молодому человеку, у которого, как принято говорить, вся жизнь маячит впереди и все только-только начинается.
Не моргая все эти пятнадцать минут, я слепо пялюсь в одну точку, изучая красивую, чего уж тут, закрученную геральдическими лилиями монограмму холодного на сочувствия учреждения, которое через несколько мимолетных минут или секунд выдаст мне скупой почти автоматический вердикт о том, что я не годен к дальнейшей половой жизни, или, как вариант, на мне, как на когда-то абсолютно здоровом и молодом, до некоторого времени физически привлекательном человеке можно поставить жирный черный крест и забыть на весьма продолжительное время об отношениях сексуального характера с малышками, отбоя у которых у меня никогда не было. Пиздец!
Прикрываю глаза, сцепляю зубы, укладываю ровной линией губы и шумно носом забираю воздух. Застываю на живительном глотке, а затем резко распахнув глаза, громко выдыхаю:
— Бля-я-я-я…
— Привет! — оперевшись на дверной проем и почти просунувшись в мой рабочий кабинет, с добродушной и всегда располагающей к себе улыбкой здоровается Егор.
Не отвечаю, зато демонстративно отворачиваюсь от друга, выставляя ему напоказ спинку высокого кожаного кресла.
— Петь, ты чего? Не в духе? Кто обидел нашу голубую кровь?
Кажется, он все-таки вошел в мой кабинет? Какого черта? Я об этом не просил и не разрешил его визит, поэтому:
— Мантуров, выйди на хрен и оставь свой абсолютно неуместный юмор. Голубая, розовая или золотая. Не тебе об этом говорить, не понятно чей сынок! — рычу и снова прикрываю глаза, сильно воспаленные то ли спертым жестким воздухом, то ли солью мужских слез, которые показывать нельзя, если они не по весомым случаям или стоящим причинам — по долгожданному «да» от зазнобы, рождению первого, второго и последующего ребенка, например, или смерти родителей, уставших от тяжелой жизни и выбрыков собственных детей. В любой период жизни настоящий мужик должен быть героем и не увлажнять скупой слезой своих жестких и пытливых глаз.
— Что случилось? — Егор укладывает ладонь мне на плечо и пару раз сжимает. — Велихов, кто тебя обидел? За обедом ты вроде был как все. Как все нормальные мудаки — поправочка и уточнение. А сейчас? Неспокойно в датском королевстве? Чего там у тебя произошло?
— Ты еще здесь? — сиплю в ответ.
— Да. Петь…
— Иди на хрен! — дергаюсь, пытаясь скинуть его типа дружеский поддерживающий жест.
— Через пять минут совещание, если это интересно. Остынь и приведи себя в чувства. Ведешь себя, как в баба в ПМС.
Интересно? Чрезвычайно! А главное, очень своевременно — под конец сегодня и так слишком продолжительного рабочего дня. С чего бы? Отец решил в босса поиграть или дать разгон и проредить слишком многочисленные кадры? Контора — только на бумаге, а на самом деле — завод юридических крыс. Нас тут слишком много рядовых трудяг, зато начальников как будто двое. Вернее, они с Ланкевичем в чем-то соревнуются и по справедливости делят наши трудодни. Одну неделю Михаил Андреевич пилит штат, а через семь дней мой серьезный, временами хмурый, отче заступает в караул и устраивает начальственное представление в виде совещаний под конец службы, когда по домам уже пора, а не просиживать штаны в очень неудобных стульях вокруг круглого совещательного, почти рыцарского, стола. Но мне, сосунку-законнику, как говорит отец, деваться некуда — нужна работа и занятие по душе, которое бы приносило солидный заработок и увеличивало финансовый доход ежемесячным перечислением денежных средств на мой личный счет. Так что… Да! Я работаю на папу в прямом и переносном смысле слова. А вот Егор… Смешно до колик и слез из глаз, но «Егорыч» — это «разведенный», однако все-таки законнорожденный, отпрыск компаньона моего отца. Мантурова — девичья фамилия бывшей жены Ланкевича. При пышном, чего скрывать, разводе родительница довольно громко приложила дверью о стены полного комфорта и теплого уюта с дорогим спокойным адвокатом, но, увы, ничего из денежного или вещественного не взяла, зато больно уколола новой метрикой единственного сынка и, как следствие, первым паспортом мальчишки, наследника хорошо известной и зарекомендовавшей себя в соответствующих кругах фамилией. Мантуров Егор Михайлович — сын и престолонаследник Мишеньки Ланкевича, второго босса фирмы и единственного, по профессиональной линии, конечно, друга моего отца…
«Баба в ПМС? Серьезно? Если бы, дружок. Я за кровавые пятна на своих трусах сейчас отдал бы правую руку, только бы не знать неутешительный ответ, представленный в бумагах, аккуратно и красиво запечатанных в узкий почти глянцевый конверт» — почесываю бровь, мечтаю, безмолвно ересь думаю и проговариваю про себя. — «Грежу о таком, если это сможет оградить от жуткого клейма меня».
— А ты не приставай, когда накатывает очередной прилив, — еще раз дергаю плечом. — Егор! — рычу и зажимаю деревянные подлокотники кресла, впиваюсь пальцами в темную лакированную поверхность. — Иди один и займи мне место у кормушки или лобного места, только подальше от начальства и поближе к выходу. У меня сегодня запланированы небольшие темные дела. Я скоро подойду туда…
И не соврал ведь! Пора выбираться из тьмы, в которую сознательно погрузил себя. Сейчас, похоже, я похотливо скалюсь, изображая небольшое, но ощутимое по внешним признакам, безумие на своем лице. У меня есть тайна, о которой не знает этот лучший друг, хотя это не убийство, воровство, или еще какое незаконное насилие. Стоп, стоп, стоп! Как посмотреть, конечно. Я мягко терроризирую младшую Смирнову
