Тёплый сахар - Коваленко
Куда ни ткни, везде запреты, правила, требования!
Хэвон за обедом рассказал Суджин, что уезжает завтра днём, не дожидаясь смены погоды. До обеда, как и после, они почти и не разговаривали, потому что оба работали. Хэвон занимался своими делами, Суджин — своими. Директор Ли звонила за день раз двадцать, если не тридцать, пока к семи вечера не угомонилась — в Европе наступила ночь.
Этот день был непохож на вчерашний. Хотя вчера они не знали друг друга, между ними всё было проще, как будто секс не то что бы испортил что-то между ними, но сделал иным, и теперь каждое движение нужно было делать с осторожностью, словно они шли по натянутой проволоке.
Они не сговариваясь делали вид, что это просто секс на один раз, ничего особенного. Переспали и забыли. Но притворяться получалось плохо, даже для Хэвона это было вовсе не «ничего особенного», а для Суджин — тем более.
Когда для них накрыли ужин — они опять решили никуда не выходить из номера, — Хэвон открыл лежавший на диване ноутбук и начал что-то набирать.
— Думаю, какой-нибудь смус-джаз будет кстати, — сказал он. — Как в настоящем ресторане…
Они, намолчавшись за день, говорили много и увлечённо, для начала про погоду — она волновала обоих больше всего, — потом про то, в каких городах в США они оба бывали, потом про фильмы и музыку… Оказалось, что Суджин чаще смотрит американское кино — начала ещё в школе, чтобы быстрее выучить английский, и так и привыкла, — и сыпала названиями, которых Хэвон даже не слышал. Он вообще ничего почти не смотрел. Он пробовал посчитать, и выходило, что вряд ли ему удавалось посмотреть больше пяти-семи фильмов в год, и то большинство он так до конца и не досмотрел.
— Если у меня есть свободное время, я предпочитаю куда-нибудь сходить, посидеть с друзьями. Не оставаться дома… — пояснил он.
— А у меня обычно уже сил нет никуда идти. Хочется тишины и покоя. И голову разгрузить, — сказала Суджин, доедая десерт. Она не пожелала пробовать ничего нового и снова ела так понравившийся ей чизкейк.
Почти незаметная, безликая музыка сменилась более определенной мелодией, наполненной плавной, сдерживаемой страстью.
Хэвон встал из-за стола.
— Хочешь потанцевать?
Суджин смутилась и пробормотала что-то непонятное, начинавшееся с «я никогда».
— Никогда не танцевала? — спросил Хэвон.
— Не под такую музыку… И вообще это всё…
Он взял её за руку:
— Иди сюда! — Он всё же вытянул её из-за стола. — Не думай… Просто танцуй…
Сначала они лишь покачивались на месте в такт с музыкой, но потом движения стали более раскованными, смелыми, эмоциональными. Они кружились по номеру и всё теснее прижимались друг к другу…
— Ты вслушиваешься в слова? — спросила Суджин.
— Нет. Зачем?
— Они грустные.
— Тогда не слушай!
— Ну хотя бы припев — Do you really wanna be in love?
— Его я слышал.
— Ты хочешь?
— Что?
— Хочешь влюбиться в кого-нибудь?
— Нет, не хочу. А ты? — спросил Хэвон, проводя рукой вдоль спины Суджин.
— Не хочу. Это слишком сложно. А вдруг будет невзаимно? И все эти переживания…
— Мы друг друга понимаем.
Хэвон прижал её к себе так тесно, что Суджин почти не могла двигаться, а потом наклонился и поймал её губы своими.
Мы не хотим влюбляться.
Та композиция ещё не закончилась, а они с Суджин оказались на кровати.
Они медленно, словно всё ещё придерживаясь того размеренного темпа, что задала музыка, раздевали друг друга и целовались.
Хэвон уложил Суджин на подушки и долго ласкал, сменяя поцелуи на укусы, а укусы опять на долгие, мучительные поцелуи, и почти не давал ей свободы. Он был везде, успевал всюду, безраздельно завладевая её телом.
От её открытости, доверчивости его пробирало до дрожи. Собственное возбуждение стало болезненным… Он хотел бы войти в неё и трахать, долго, бесконечно долго, и смотреть ей в глаза, в эти невероятной глубины глаза, и не упустить ничего, ни одной даже самой мелкой эмоции на её лице. Но это точно не было хорошей идеей — он хотел не причинить ей боль, а доставить удовольствие, такое, о каком она никогда не забудет. О котором он сам не забудет…
Он ласкал её языком, пока Суджин не запрокинула голову и не застонала низко и протяжно.
Он опустился у неё между ног — Суджин обхватила его ногами, вжимая в себя, а потом изогнулась, просунула руку меж их сплетёнными телами, и стиснула его член.
Хэвон и так уже был на пределе и не видел смысла сдерживаться. Он отпустил себя и через несколько движений выплеснулся на живот Суджин.
Проснулся он от вибрации телефона под подушкой. Звонила секретарь Лим.
Было два часа ночи.
— Что случилось? — спросил Хэвон, закрывая за собой дверь спальни.
— Я сумела взять для вас билеты на другой рейс — кто-то сдал билеты, и мне сразу позвонили. Он вылетает на четырнадцать часов раньше, чем тот…
— Но я… — Хэвон спросонья пытался сообразить, как он сможет попасть в Портленд на четырнадцать часов раньше, если до сих пор был в Бостоне. — Это же совсем скоро, я не успею.
Он посмотрел за окно. Ни снега, ни дождя не было, но ветер был сильнейшим.
— Да, и вы, наверное, спали, не знаете, что за последние часы кое-какие дороги затопило, так что придётся делать большой крюк…
— Тогда я тем более не успею!
— Доберётесь до Пенсильвании, а там частный самолёт в Портленд. — И, прежде чем Хэвон успел возразить, секретарь Лим сказала: — Это небольшие суммы, никто не узнает. А даже если и узнает, это же не не перелёт через Тихий океан. Небольшой самолёт, по стоимости как билет в первом классе.
— Хорошо, — сказал Хэвон. У него, похоже не было выбора. — Спасибо вам, секретарь Лим. Вы наверняка потратили много времени и сил, чтобы устроить всё это.
— Это моя работа. И самым сложным оказалось найти водителя, который повезет вас ночью во время урагана…
— Он как будто стихает.
— В новостях говорят, что да. Но не настолько, чтобы вы смогли вылететь из Бостона.
— И когда будет машина?
— Примерно через полчаса.
— Уже? — выдохнул Хэвон.
— Да, чем раньше вы выедете, тем лучше.
— Я понял, спасибо.
Полчаса… Конечно, он сумеет скидать вещи в чемодан, — или вызвать горничную, если бы не хотелось делать это самому. Но
