Роковая одержимость - Дрети Анис
Папа знал о наших с Кайденом сожалениях, и без проблем использовал наше чувство вины в своих целях.
Я свернул на пустую улицу, полный решимости пройти через это испытание и не спускать глаз со своего импульсивного отца. Мы забронировали отель в пяти минутах езды от резиденции Амбани, но я ехал медленно, чтобы оттянуть неизбежное.
— Все будет хорошо, — настаивал папа, пока я качал головой.
У длинной подъездной дорожки к гигантскому особняку Амбани мы наткнулись на огромную пробку. Сотни машин хлынули на территорию особняка, и хотя дом располагался на многочисленных акрах земли, парковка была забита.
Меня это не беспокоило. Количество гостей принесло мне утешение, потому что папа мог затеряться в толпе, не привлекая внимания.
— Помни наш разговор, — рассеянно проговорил я, подыскивая место для парковки.
Папа еще раз пообещал вести себя наилучшим образом. Он отнесет подарки, засвидетельствует свое почтение и уйдет, не устраивая сцен. Будь на его месте кто-либо другой, кроме Джо Максвелла, я бы поверил, что это вполне выполнимая задача.
Поскольку большинство гостей припарковались вдоль длинной подъездной дорожки, а парковщики были загружены работой, мне пришлось подъехать поближе к дому и создать импровизированное парковочное место.
Без разницы. Мы не планировали задерживаться здесь надолго, и отсюда было видно всю территорию, чтобы я мог присматривать за папой.
Вход на поминки был отмечен двумя большими пастушьими крюками, с которых свисала белая ткань и лилии. Это был простой, но элегантный способ направить молчаливых гостей в сад. На приветственном столе были выставлены фотографии Джея Амбани с семьей и небольшая гостевая книга. По всей лужайке были расставлены белые банкетные столы со скромными цветочными композициями в центре и садовые стулья. Официанты в черных жилетах ходили вокруг с закусками и напитками. Это была тщательно продуманная церемония, но Амбани, как опытные организаторы мероприятий, постарались, чтобы она выглядела со вкусом и была уместно мрачной для этого печального события.
Обвешанный корзинами с подарками, папа вышел на лужайку и растворился в толпе. Оставалось надеяться, что он поговорит с кем-нибудь из более снисходительных Амбани, выразит свои соболезнования и уйдет, не наговорив лишнего. Я прислонился к арендованной машине и наблюдал, как на лужайку стекается все больше гостей. Они выстраивались в ряд, чтобы выразить свое почтение каждому члену семьи. Амбани было легко узнать, поскольку сегодня они были одеты в белое.
Толпа расступилась, оставив в центре безошибочно узнаваемую одиночку. Миниатюрная фигурка Поппи Амбани казалась карликовой на фоне окружающих ее скорбящих взрослых. Она была одета в длинную белую тунику с леггинсами. Ее волосы были собраны на затылке, а лицо — свежим, без грамма макияжа. Она выглядела совершенно другим человеком, за исключением карих глаз.
Я вспомнил, как смотрел в эти глаза, когда отец практически назвал ее бастардом в присутствии ее родственников. Это заставило меня пожалеть, что я вообще создал этот дурацкий алгоритм и позволил отцу использовать программу в своих корыстных целях. Я, должно быть, тысячу раз прокручивал этот момент в своей голове, придумывая миллион различных сценариев, в которых я утешал девочку вместо того, чтобы позволить ей убежать. Я все ждал, что она разразится слезами после ужасных обвинений отца, но в ее глазах не было никаких эмоций. Лишь пустота. Эти глаза оставались широко раскрытыми и невыразительными, за исключением того, что в них появился намек на печаль, которую Поппи не могла скрыть.
Был ли я причиной этого? Или это последствия амбиций моего отца, которые я подкрепил своим идиотским алгоритмом?
Яма вины, которая таилась внутри меня, вернулась, как ураган. Поппи была в том же возрасте, что и я, когда потерял маму. Если бы ситуация была обратной, я бы возненавидел людей, которые унизили мою умирающую мать. Я не хотел быть причиной печали этого ребенка. Та же беспомощность, которую я чувствовал на похоронах мамы, съедала меня, потому что я ничего не мог сделать, чтобы унять боль Поппи.
Я с минуту смотрел на нее, затем придвинулся ближе. Я дал себе слово, что буду присутствовать здесь всего лишь в качестве папиного шофера, чтобы держать его в узде. Вместо того чтобы войти в ухоженный сад, я укрылся под большим деревом. Из тени я смотрел на дочь Джея Амбани, наблюдая за тем, как она оплакивает своего покойного отца.
Поппи стояла в одиночестве, как статуя, с величественным лицом, уставившись в никуда. Время от времени люди подходили поговорить с ней. Она принимала их соболезнования с прямой спиной. Она не проронила ни одной слезинки. Её лицо оставалось бесстрастным, она не клацала в телефоне и не болтала с другими.
Я наблюдал, как Пия Амбани подошла к Поппи. Миссис Амбани с красными глазами, полными слез, наклонилась и крепко обняла Поппи, зарывшись лицом в её волосы. Я видел, что она хотела утешить свою дочь, но это было невозможно сделать с кем-то, кто так бережно относился к своим чувствам, как Поппи. Поппи неподвижно стояла в объятиях матери, пока Пия не отпустила ее. Затем она ушла, ее шаги не были слышны с такого расстояния.
Я смотрел, как Поппи уходит, и мое сердце сжималось, потому что мне было знакомо это чувство. Она тонула в печали, но не знала, как это выразить. Это было одиночество.
Я не знал, что и думать о Поппи. Она же не была настолько изранена, чтобы совершить какую-нибудь глупость, как мама, верно? Другие дети справлялись с потерей родителей, хотя это было не так драматично, как то, что случилось с Поппи, или, точнее, что мы сделали с Поппи.
Яма в моем животе увеличилась, и я последовал за ней, держась на почтительном расстоянии, пока она шла вдоль задней части дома. С другой стороны особняка располагался такой же ухоженный сад, но в нем не было гостей. Поппи стояла в луче света, атмосфера была тяжелой от горя и утраты. Она подняла голову и глубоко вдохнула чистый свежий воздух.
Почему она горевала в одиночестве, а не
