Роковая одержимость - Дрети Анис
Когда я проснулась, папа умер во сне, и я помнила только одну вещь из худшего дня в моей жизни. Папа утверждал, что его величайшее достижение — это две его любимые девочки, жена и дочь. Последние слова, которые услышал мой отец перед смертью, были обвинения Максвелла, подрывающие авторитет обеих.
Глава 3
Дэймон
— Оставь это, папа. Разве мы не достаточно сделали?
— Оставить? Это наша возможность все исправить, — возразил папа твердым и решительным тоном.
Я усмехнулся.
— Они нас терпеть не могут, и я их не виню.
Забавно, как быстро может измениться жизнь. Еще несколько недель назад Джей Амбани возглавлял мой список дерьма за то, что был элитарным снобом, и не мог найти время на жалкую встречу. С тех пор как стало известно о его безвременной кончине, я не чувствовал ничего, кроме угрызений совести. По последним слухам, он организовал семейную поездку после того, как узнал о смертельном диагнозе. Мы не только прервали их драгоценное время, потребовав встречи, но и испортили его, осыпав оскорблениями жену Амбани и поставив под сомнение происхождение его дочери. К слову о том, как сыпать соль на рану.
Папа отправил цветы и корзины с фруктами членам семьи, как будто это могло смягчить нанесенный нами удар. К его ужасу, подарки были возвращены. Амбани ясно дали понять: они не заинтересованы в том, чтобы уладить конфликт. Папе следовало бы остановиться на этом, вот только его было не переубедить.
— Они поменяют свое мнение после того, как мы отдадим дань уважения.
Папа возился с галстуком перед зеркалом, совершенствуя виндзорский узел. Он стоял, решительно настроенный, в своем траурном наряде — черном костюме с белой рубашкой — уверенный в том, что сможет всё исправить, проявив настойчивость с фруктовой корзиной. Ожидания не могли быть более далеки от реальности.
Джея Амбани на днях кремировали, но я не знал, был ли развеян его прах. Все хранилось в тайне до этого момента. Семья сочла своим долгом организовать публичные поминки в Чикаго, чтобы их обширная сеть могла выразить свое почтение. Несмотря на политику открытых дверей, можно было с уверенностью сказать, что они не хотели, чтобы мой отец присутствовал. К сожалению, папа не умел понимать намеки. Учитывая то, как мы расстались с ними, папино появление на похоронах Джея Амбани было бы унизительным. Я практически последовал за ним в Чикаго, надеясь, что он откажется от этой затеи. По мере того, как шло время, становилось все более очевидным, что у него не было такого намерения. Папа был неспособен следовать социальным нормам или оставлять все как есть. Он был непреклонен в своем желании прийти с еще большим количеством подарочных корзин и цветов.
Убейте меня, убейте меня немедленно.
Упав спиной на папину двуспальную кровать, я раздраженно уставился в потолок гостиничного номера.
— Не делай этого, папа. Они не хотят, чтобы ты там был.
Отец пренебрежительно хмыкнул.
— Это вопрос времени, сынок. Джей Амбани был не единственным способом войти в контакт с этими людьми. Начнется новая эра, когда они увидят, что мы готовы отбросить нашу гордость, чтобы помочь им пережить это трудное время. Кто знает? Возможно, они оставят эту глупую вражду и рассмотрят предыдущее предложение, которое мы обсуждали.
Мне хотелось закричать: «Нет, не оставят», но я уже знал, что спорить с Джо Максвеллом бесполезно. Вместо этого я поднялся с кровати и последовал за отцом, когда он открыл дверь в коридор. Я ни за что не отпустил бы его одного на похороны. После того, что произошло на той встрече, я не планировал заходить в дом Амбани, но мог, по крайней мере, остаться у машины на случай, если папа выкинет какую-нибудь глупость.
Я щелкнул брелоком арендованной машины и открыл ярко-красный Lamborghini, припаркованный у отеля. По словам папы, эта элегантная модель идеально подходила для нашего двухдневного визита в Чикаго. На самом деле она понравилась ему потому что была пафосной, хотя самым пафосным из того, что мы делали до сих пор, была поездка в магазин за новыми корзинами фруктов.
Я включил зажигание, когда папа устроился на пассажирском сиденье. Не смог удержаться и пробормотал:
— Не забывай сохранять спокойствие. Повтори, что ты скажешь, если кто-нибудь спросит, зачем ты приехал.
— Я скажу, что приехал, чтобы передать это.
Он указал большим пальцем на заднее сиденье машины. Ранее я наблюдал, как папа играл в тетрис, чтобы уместить там все цветы и корзины.
— И? — надавил я.
Папа закатил глаза и произнес отрепетированный ответ.
— И чтобы отдать дань уважения.
Заставлять его повторять мантру «сохраняй спокойствие» казалось нелепым. Может, я достаточно зрелый для своего возраста, но он все еще мой отец. Он должен преподавать мне жизненные уроки о том, как переживать неудачи, а не наоборот.
— Помни, если они разозлятся, уходи. Не говори глупостей, хорошо?
Папа пренебрежительно махнул рукой.
— Ты совсем как твоя мать. Она тоже слишком много беспокоилась.
Это потому, что ты слишком много болтал, — хотелось крикнуть мне. Разговор о маме в такое неподходящее время только испортил мне настроение.
После стремительного взлета отца к успеху мама оказалась в гламурном мире, в который не вписывалась. Она часто скучала по простоте фермерской жизни, и единственной радостью для нее были сыновья. Но в старших классах нас отвлекло внимание, которое уделялось нам за наши достижения в науке и технике. Девушки бросались на нас, хотя нам было всего четырнадцать. Наши внеклассные занятия стали обширными. Внезапно в нашу честь посыпались многочисленные приглашения в ближний круг директора школы, интервью для журнальных статей и шикарные ужины. Все это вызывало у мамы сильное беспокойство, но она присутствовала везде, чтобы поддержать нас. Академическое общество осуждало ее за «фермерский» акцент, отсутствие высшего образования, вкус в одежде и даже словарный запас. У нее не было друзей, только заклятые подруги — злобные матери других отличников. Они пассивно-агрессивно дразнили ее за то, что она не такая, как все. Чтобы справиться с ситуацией, мама прибегала к рецептурным препаратам и в конце концов умерла от передозировки.
Никто не знал о ее трудностях, потому
