Только для нас - Мария Зайцева
Тим смотрел на меня с интересом. Похоже, удалось-таки его зажечь своей дикой идеей.
— Хорошо, — помолчав, сказал он, — но уговор: после армии мы ей все говорим. И она сама решает, кто из нас. И тот, кого она не выберет, отступает. Не лезет. Договор?
— Договор, — согласился я, в глубине души понимая, что сделаю все, чтоб Ветка выбрала меня. Только меня.
Я любил Тима, как брата, я бы за него жизнь отдал.
Но вот Ветку я ему отдать не мог.
Глава 8. Ванька. Тогда
На проводах, которые устроили мои родители, мы с Тимом не отходили от Ветки, сажали ее рядом с собой, не в силах даже на секунду оторваться.
Моя девушка, давно уже бывшая, обрывала телефон, не веря, что мы расстались. Но я к тому моменту решил, что не надо ей больше врать и давать надежду, что у нас может быть серьезно. Я в армию иду на год, зачем ей меня ждать, мучиться?
Тим, на которого половина наших одноклассниц пялилась с вполне определенным интересом, ожидая, кого из них он выберет для последней свободной ночи перед армией, сидел рядом с мной и Веткой с типичным для него пофигистическим выражением буддистского монаха, которому вообще до фонаря на чужие ожидания.
Девочек этих он, насколько я был в курсе, всех в свое время перетрахал, но сейчас никакого интереса в ним не проявлял.
Ветка, с красными от постоянных слез глазами, цеплялась за нас обоих, не отпускала от себя, периодически всхлипывала, заглядывала в лица выжидательно и потерянно.
И от этого мне было еще хуже, еще тяжелее.
Я пил одну за одной, не пьянея, ржал с пацанами, играл на гитаре что-то из наутилуса и сектора, а у самого внутри все леденело, тяжелело и болело.
Мама и папа в итоге выпроводили нас на улицу, снабдив выпивкой, и мы остаток ночи провели под окнами в родном дворе, гогоча и бренча гитарой.
А потом, когда все уже расползлись по двору и домам, втроем пошли по местам боевой славы.
То есть, по знакомой с детства дороге в частном секторе, где столько времени провели вместе.
Мы шли, негромко разговаривая, вспоминая, как вон там Ветка упала с забора и пропорола ногу, и мы лечили ее послюнявленным с нужной стороны подорожником, а вот с той крыши мы прыгали зимой в сугроб, а весной, когда все стаяло, с оторопью увидели на месте сугроба свалку старых железных урн с острыми краями… Как мы так прыгали и ни разу не наделись на эти края ничем жизненно важным, хрен его знает.
А еще неподалеку было место, где Ветка встретилась с собачьей свадьбой, в самом разгаре, и они на нее накинулись. А мы с Тимом в тот день как раз чуть-чуть припоздали, услышали крики и лай и понеслись туда. Ох, блять, я так даже на школьной спартакиаде не бегал!
Зверюг мы, конечно, разогнали и потом долго утешали дрожащую Ветку. Она, кстати, до сих пор собак опасается…
Возле дома Тима мы остановились.
Ветка повернулась к нему, посмотрела серьезно:
— Тим, не волнуйся за бабушку. Я буду приходить! Я ее не оставлю!
— Спасибо, Вет, — кивнул он.
Его бабка уже давно никого не узнавала и не вставала с кровати, но он отказывался от предложений соцслужб отправить ее в дом престарелых и нанял женщину, чтоб приходила каждый день и ухаживала. И сам постоянно, когда было время между учебой и работой, был рядом.
А еще оставил деньги Ветке, чтоб она продолжала платить сиделке и вообще контролировать. И Ветка обещала следить.
— Вет… — я понял, что сейчас самый лучший момент для разговора, — ты нам писать будешь?
— Конечно! Конечно! — она неожиданно заплакала опять, да так горько, что мы с Тимом, не сговариваясь, придвинулись ближе.
Я обхватил ее за талию, вытирая слезы со щек, а Тим положил руки на плечи, мягко, успокаивающе поглаживая.
Ветка плакала, всхипывая и дрожа между нами, а мы… Мы смотрели друг на друга над ее макушкой. И видели отражение общего безумия в глазах.
Я в тот момент подумал, что, на удивление не хочу отобрать ее себе, скинув смуглые руки Тима с хрупких плеч. И если кому ее и доверить трогать, то только ему, моему названному брату.
Я видел, что Тим сильнее сжимает ее плечи, неосознанно крепче стискивал сам пальцы на тонкой талии, изо всех сил борясь с собой, чтоб не дернуть ее ближе рывком. Впечатать в тело, жесткое такое, напряженное, дать понять, чего хочу от нее. Чего мы оба от нее хотим сейчас.
Но Ветка ничего не понимала, она горевала по нам, предчувствуя скорое расставание, слезы текли по щекам, их хотелось не пальцами, а губами убрать…
Тим тяжело дышал, молчал, гладил ее плечи, спускаясь ниже по спине… В глазах его уже давно не было разума, только дурман желания.
И я понимал, что еще немного… И будет поздно. Нам троим будет поздно.
Но нельзя, нельзя, нельзя!!!
Ветка повернулась к Тиму, потом опять ко мне, затихла, похоже, уже просекая , что что-то происходит.
— Тим… — прошептала она, подрагивая голосом, — Ваньк… Я вам буду писать. Я вас ждать буду. Обещаю.
— Обещаешь? — низким, хриплым голосом спросил Тим, — будешь учиться и ждать нас, да? Обещаешь?
— Да, конечно, конечно! Я вас дождусь! Обещаю! Обещаю!
Торопливо начала заверять Ветка, и мы опять переглянулись через ее голову.
Это было не то, чего мы добивались… Но хоть что-то.
Она обещала ждать.
И писать.
Мы знали, что она выполнит обещание.
И , опять не сговариваясь, оставили решающее прояснение отношений и такие же решающие действия на будущее.
В конце
