Опекун - Виктория Лукьянова
– Я всё поняла.
– Тогда я могу надеяться на соблюдение правил?
Новый кивок. Ну-ну, посмотрим.
– Ужин в восемь.
Она разворачивается, шаркая по полу небольшими каблучками темно-серых ужасных туфель. Я морщусь от звука – будто по стеклу когтями скребут. Потом замирает. Я настораживаюсь и жду еще одного выпада, но вместо этого слышу:
– Ах да, вот ваш телефон. – Она небрежно достает его из кармашка одной из сумок и кладет на комод.
Надзирательница покидает комнату с видом победителя, а я жду того момента, когда за ее чересчур прямой спиной закроется дверь и со всех ног бегу за телефоном. Надеюсь, в нем никто не лазил. Мне скрывать-то нечего, но все же боязно, когда к твоим личным вещам имеют доступ те, кому ты не доверяешь. А своему опекуну и его борзым я точно не верю.
Включаю телефон, быстро просматриваю десятки пропущенных звонков и сотни сообщений от Лекси и перезваниваю ей. Пока во мне кипит гнев, я могу говорить и не бояться последствий. Подруга меня подставила.
– Ох, Эрика! Как же я рада тебя слышать! Я звонила, звонила, но твой номер был недоступен! Что случилось? – Лекси не унимается, пока не выдаст всю беспокойную тираду. Я выдыхаю, жду паузу, в которую смогу вставать свою гневную речь, прикусив губу.
– А ты как думаешь?
– Эрика, я не виновата! Я же не знала, что все придут. И что вообще всё закончится именно так.
– Ну-ну, – рычу сквозь зубы.
– Ты сейчас где? Я приезжала к тебе в квартиру, но там странные типы мнутся. Страшные! Я перепугалась и уехала. И все время тебя набирала. Блин, Эрика прости меня. Вот я дура.
Что же, по крайней мере, мне не нужно выпытывать у нее прощение, но злости не становится меньше. Теперь я хотя бы знаю, что именно сейчас происходит на месте «преступления».
– Тебя увезли, да? – тем временем Лекси продолжает задавать вопросы.
– Догадливая.
– Ну да, – она выдыхает. – Прости, я должна была найти тебя сразу, но так испугалась.
– Думаю, ты была занята.
– Не понимаю…
Ее голос взволнованно вздрагивает.
– Всё ты понимаешь, Саш. Ты трахалась в моей комнате с Деном. Так что давай без вот этого всего, – рычу, падая на кровать. Смотрю в потолок и слушаю, как оправдываясь, продолжает сопеть «подруга».
– Эрика, я… – в итоге выдает она и замолкает.
Мне не составляет труда пересказать все, что я видела и продолжать слушать ее бормотания и сопения. Она прекрасно осознает, как облажалась и в какое дерьмо в итоге втянула меня.
– Ты злишься?
– Глупый вопрос. Мою квартиру разнесли в щепки, я побывала в полиции. А теперь, – я замолкаю и закрываю глаза. Ненавистный белый потолок слепит меня точно так же, как ботинки опекуна прошлой ночью.
– Он знает, да? – осторожно шепчет Лекси, вклиниваясь своим дрожащим голоском в вакуум, царящий в моей голове.
Она боится. Как бы Лекси ни пыталась высоко задрать голову и притворяться оторвой, но моего опекуна боится не меньше, чем я. Все потому что он может разрушить ее идеальный мирок. Один звонок, несколько слов и Лекси лишится всего. Не хочу слышать ее голос и нотки раскаяния, в которые верится с трудом. Она беспокоится за собственную задницу, которую могут надрать уже родители, если узнают, где их дочка побывала и что делала. Ведь как бы Лекси не старалась выглядеть крутой девчонкой, для родителей она оставалась милой дочкой, у которой за провинности могли отобрать игрушки. Что же, у меня получилось точно так же. Только мои «игрушки» забрал опекун, посадив на короткий поводок.
Вместо ответа, я шумно выдыхаю, открываю глаза и сажусь в постели, сминая покрывала и одеяла.
– Мне пора.
– Эрика! Погоди!
Я не отвечаю. Нажимаю «отбой», смотрю, как медленно гаснет экран и как вновь становится ярким, когда Лекси вновь набирает, еще один сброс, потом перевожу смартфон в режим полета.
К черту!
Ровно в восемь я пойду ужинать, надеясь, что не увижу его каменную морду и не услышу новые приказы, заставляющие меня, повесив голову, вилять хвостом. Одной собаки в этом ужасном доме достаточно – пусть Питбуль выслуживается, а я просто пережду бурю.
Не будет же он меня семь лет держать в клетке?!
Глава 8
Эрика сидит за столом, склонившись к тарелке, и без особо энтузиазма двигает вилкой. Ее плечи напряжены, пальцы сжаты так, что белеют костяшки. Она злится, рвано дышит, стараясь не привлекать внимание, но воздух вокруг нас раскален до предела.
Я мог бы перенести свой ужин на более раннее время или наоборот – позднее. График, который придумала Татьяна Федоровна, я одобрил и даже зарекся не пересекаться с подопечной в течения дня в доме, но соблазн взглянуть на девчонку оказался сильнее здравого рассудка.
Ну что же, я взглянул и возненавидел свой порыв еще сильнее, чем когда оказался на пороге столовой.
Эрика как раз сидела за столом и раскладывала на коленках серую салфетку. Манеры у нее не ахти, но воспитание все же есть. Не зря все ее помощники, репетиторы и «нянечки» столько получали за работу.
Она вздрагивает, стоит мне случайно ударить вилкой о край тарелки. Глаза не поднимает, только лицо становится темнее.
Черт, Эрика, дыши. Не хватало мне еще припадка, если ты перестанешь дышать.
Но я молчу. Изучаю девчонку, замечаю каждый жест, каждое движение ее раздувающихся ноздрей или бегающих глаз. Словно ищет, чем бы бросить в меня. Возможно, я преувеличиваю, но зная девушек в ее возрасте, не удивлюсь, если однажды она сорвется и закатит истерику. Невозможно так долго держать эмоции под контролем. Я учился долгими годами подавлять свое настоящее я, а Эрике всего лишь восемнадцать. Гормоны все еще бьют через край.
Она выдыхает. Уже хорошо.
Мне сложно разговаривать с ней. Всегда было сложно. Будучи ребенком, Эрика казалась слишком счастливой и беззаботной, чтобы окунать ее во взрослый и порой чертовски несправедливый мир. После того дня, когда мир жестоко поступил с нами, я вовсе не мог говорить с Эрикой. Смотреть на нее, слышать ее голос. А теперь…
Теперь она здесь. Так близко, что я слышу ее дыхание. Кажется, слышу, как она думает. И, скорее всего, все ее мысли направлены на то, чтобы я подавился и упал замертво.
Улыбка трогает губы.
Недолго.
Я давлю эмоции и возвращаюсь к еде, но мысли теперь заняты иным. Появление Эрики в моей жизни всколыхнуло то, что я так тщательно хранил в самых потаенных уголках души.
Мия.
«– Тебя подбросить? –
