Луиза Бэгшоу - Высокие маки
— Это несправедливо… — забормотал он на своем швейцарско-немецком языке, проклиная горы, дистанцию, погоду — вообще все на свете. — Это я должен был оказаться на твоем месте, я уже старый человек, но…
— Вы можете ходить на лыжах. Все произошло так, как должно быть. Вы жили ради снега еще задолго до моего появления на свет. И будете жить ради этого до конца дней. Это я вела себя безответственно.
Ганс схватил ее за руку костлявыми старческими пальцами.
— Не говори так, Элизабет. Я никогда не видел, чтобы ты так каталась. У тебя были крылья. Ты парила, как орел. Золото уже лежало у тебя в кармане. — Он щелкнул пальцами. — Мадемуазель Левьер — доярка рядом с тобой.
— Раньше ничего такого вы мне не говорили.
— Дорогая, ты ведь знаешь своего старого Ганса. Я старался быть осторожным…
— Хотела бы и я быть такой осторожной, — ответила Элизабет, с трудом сохраняя спокойное лицо, хотя отчаяние сдавило сердце.
Каждый день она забывалась, засыпая с помощью лекарств, а когда просыпалась, несколько секунд не понимала ничего, а потом весь ужас происшедшего наваливался с новой силой. Ее протез был умно сделан и хорошо подходил к лодыжке — он стоил денег, заплаченных за него.
Толстый металлический манжет закрывал место соединения плоти и пластика. Но оставалось непоправимое. Она стала калекой. Силы быстро уходили. Мускулы размягчались, по мере того как она теряла аппетит и не могла делать упражнения, запасы энергии истощались, пульс учащался, но какое все это имеет значение, если тебе никогда не понадобится снова быть в спортивной форме?
Воспоминания мучили ее. Падение на дистанции.
Сверхмерная, неограниченная самоуверенность. Элизабет просто умирала от стыда, вспоминая слова, сказанные Гансу и, что еще хуже, Карен, Кейт и Джеку Тэйлору.
С ними она спорила. Она думала, что золото у нее в кармане. Ну что ж, зато сейчас ее враги могут вволю посмеяться над ней.
— Осторожные лыжники? Для них есть место, — сказал Ганс. — Учить детей тормозить «плугом» на учебных склонах. Еще не было женщины, которая каталась бы на лыжах так, как ты.
Элизабет отвела взгляд, прежде чем слезы потекут снова. Ужасно было то, что она и сама думала точно так же.
Глубоко в душе она считала себя величайшей лыжницей, женским вариантом Франца Кламмера. Но теперь все забудут ее. Не сию минуту, но скоро. Одна победа на Кубке мира не делает лыжника легендой. Луиза Левьер — золотая олимпийская медалистка, так что вся история скоро перепишется. Сэвидж была на волосок от мирового титула.
Только однажды ей выпала удача. Значит, она не настолько хороша, чтобы удостоиться награды.
— Да, когда у тебя самый лучший в мире тренер. — Она пыталась выглядеть англичанкой, бодрой, бесстрастной. — В любом случае я пришла в лыжи слишком поздно, я каталась всего несколько лет. Но я могу еще кое-что делать.
С явным усилием Ганс Вольф согласился с ней. Элизабет грустно улыбнулась. Она понимала: для старика существование без снежных склонов едва ли достойно называться жизнью.
— А что ты будешь делать? Работать на отца?
— Не думаю, что получится. Мы с ним расстались.
Он не позволит мне заниматься тем, чем я хочу.
— Понятно, — сказал Ганс и с сочувствием посмотрел на свою бывшую ученицу. «Он понимает мои возможности, — подумала Элизабет. — Он знает, что у меня нет ученой степени, опыта, чтобы работать за пределами» Дракона «. — У тебя есть выбор, я могу поговорить в швейцарском спортивном совете Или в Международной лыжной федерации. Они с удовольствием тебя возьмут, если ты хочешь заниматься маркетингом. Не все же в Европе читают британские бульварные газеты, — добавил он, и его морщинистое лицо еще сильнее сморщилось от отвращения. — Или в Британии. Ронни знает, какие завистливые девицы в команде. И как много ты работала. Британские власти могли бы подыскать тебе место — Я так не думаю, — сказала Элизабет. — Спасибо, Ганс, правда.
Она покачала головой, и Гане увидел темные круги под глазами девушки, какое-то новое, суровое выражение лица.
— Жить, рекламируя склоны, по которым я сама никогда не смогу прокатиться, писать всякие глупости о том, как Карен завоевывает звание чемпионки Соединенного Королевства, как Джек Тэйлор участвует в следующих соревнованиях на Кубок мира…
— А ты разве не слышала? Герр Тэйлор ушел из спорта. После того, как получил золото. За один год мы потеряли две наши самые большие надежды. — Ганс нагнулся, разгладил покрывало. — А кстати, как насчет него, детка? Я ведь не настолько стар, чтобы ничего не видеть. Ты любишь его, он любит тебя. Он богатый, сильный, молодой, он мог бы о тебе позаботиться.
— О, Ганс, — сказала Элизабет, погладив старика по руке. — Между нами все кончено. Это было целую вечность назад. У него другая подружка, Холли Гидеон.
— Это та девица, которая катается, как обученный сержант? — в ярости спросил Ганс.
— Ну не важно. Никому не надо беспокоиться обо мне. Я сама этим займусь.
Вольф смотрел на свою ученицу. Вид у нее пока несчастный, но он уже увидел то, чего не видел раньше. Спокойную ярость. Лед в сердце, льдинки в глубине зрачков.
— Так у тебя есть план?
— Во всяком случае, что-то, с чего можно начать, — сказала Элизабет тихо. — Встать на ноги. Найти ответы на кое-какие вопросы.
Потом было много часов на больничной койке, проведенных в ожидании тестов на рефлексы и болеутоляющей больничной пищи. Достаточно времени, чтобы смотреть Си-эн-эн или читать» Пари матч «. Или думать.
Моника, Чарлз и Ричард нанесли обязательные визиты. Они не были такими злобными, как Тони, но им было просто все безразлично. Что уравнивало их в глазах Элизабет. Ронни и другие просили разрешения ее навестить, но Элизабет попросила Джоплинга всем отказывать по медицинским соображениям. Ее сейчас интересовали другие люди. А точнее, только Тони.
Элизабет начала есть. Она упорно училась ходить. Это было ужасно: стоять между двумя палками, пытаясь распределить вес на ногу, которой нет. Тело пребывало в полном беспорядке, не подчинялось ей, она шагала как пьяная.
Нога с протезом стала жесткая, она ее ненавидела. Элизабет благодарила Бога, что не видит культю под металлическим корпусом, но ночами ей снились кошмары; отвратительное месиво красной плоти на конце ноги. И хотя все остальное, что выше, осталось прежним, Элизабет чувствовала себя так, будто красота ее испарилась вместе со всеми надеждами. Но самые жестокие сны были как раз красивыми: как она мчится вниз по Ханненкамму, как скользит по полям Саас-Грюнда, как бегает босиком по холмам в замке Кэрхейвенов — то есть обо всем том, чего она никогда больше не сможет делать. Ее тело тоже изменилось. Из гибкого и сильного оно стало худым, мягким и слабым. Она стала похожа на модель и чувствовала отвращение к себе. Она ощущала себя вешалкой. Но несмотря на боль, разочарование, ночные кошмары, Элизабет не дрогнула. Она заказала новый гардероб, отправив счет Тони.
